Сергей Морозов - Великий полдень
Майя вздрогнула, как будто мои слова ненароком причинили ей боль, и пытливо всмотрелась мне в глаза. Она хотела что-то сказать, но промолчала.
— Да, — проговорила она немного погодя, — я очень хорошо помню то время. Ты действительно хотел жениться на Маме… Забавно. Помню даже, я хотела называть тебя «папочкой»… А потом, — продолжала она как бы в рассеянности, — когда немного подросла, стала постарше и у меня завелись фантазии о замужестве, мечтала, даже представляла тебя своим мужем…
— Правда? — обрадовался я.
— Но это ничего не значит, — отрезала она, встряхнувшись. — Дети, глядя на взрослых, любят воображать себе невесть что. Косточка вот тоже воображает своей Альгу, твой Александр — меня, а маленькая Зизи — тебя. Обыкновенные детские глупости. Ничего из этого не выйдет!
Отказ есть отказ. Независимо от формы, в которую он облечен. Вся моя затея, все мои мечты показались мне вздорными. Теперь я ясно видел, что Майя была права: ничего не будет. И, конечно, быть не могло. Прощальная улыбка блеснула и погасла. Никакой реинкарнации, никакой новой жизни не предвиделось. Даже в виде проросшего зерна. Ни при помощи смерти, ни вне ее. Все пустые надежды и мечты. Теперь это представилось мне простоте и ясности, от которых несло ледяным холодом. Я боялся шевельнуться. Душа не способна вырваться из тела, она заключена в нее навечно, как в крепость. И вместе с телом ляжет в землю, будет истерта в ступке… Наверное, я здорово побледнел в этот момент.
— Да ты, кажется, и сам как ребенок, — заметила она. — Вот тоже — расстроился! — И, наконец, улыбнулась.
Прочла ли она мои мысли? Что означала ее улыбка?
Я снова притянул ее к себе и поцеловал. На этот раз ее губы не были сомкнуты и неподвижны. Теперь, когда я дотрагивался до них языком, они тихо горели и пульсировали, словно превратились в лепестки-электроды, они были горячими и набухшими, с привкусом крови. Катод, анод. Никогда в жизни я не притрагивался губами к таким губам.
— О Господи, не можем же мы тут вечно стоять! — спохватилась она и, выскользнув из рук, словно луч солнца, полетела прочь.
У меня, конечно, не хватило духа, а вернее, я просто не успел предложить ей бросить всех и сейчас же бежать вдвоем в Москву.
Минуту-другую я еще стоял один. Старался воспроизвести в памяти ощущение ее губ. Я даже поднял руку, поднес к губам тыльную сторону ладони и зачем-то прижался к ней губами, как будто вкус собственной плоти мог напомнить мне недавнее ощущение.
Не оставалось ничего другого, как вернуться в гостиную.
Александр был уже там. Бедняжка, он сидел один в дальнем углу и, похоже, ужасно скучал. Мне показалось, он взглянул на меня с удивлением. Альга разговаривала с «медсестрой» и озабоченно покачивала головой. Обе посмотрели на меня.
Папы еще не было. Мне вдруг почудилось, что в гостиной что-то не так. Я подошел к нашим старичкам, и они сообщили мне, что Папа вместе с Мамой и Наташей уже выехали из Москвы и направляются в Деревню. Какие-то они взбудораженные были, наши старички, но я не придал на этому особенного значения. Потом я подсел к сыну и, достав табакерку, поинтересовался:
— Что, интересно было? Чем закончилась дискуссия о бессмертных?
Александр с увлечением принялся рассказывать мне, как Косточка продолжал стоять на своем — то есть что в древности между поколениями разгорелась глобальная война, а дядя Володя в конце концов вынужден был признать, что подобный конфликт поколений — вполне возможная вещь. По крайней мере, нет-нет, а и по сей день возникают отдельные отзвуки этого конфликта. Пресловутые «отцы» и «дети». Более того, Косточка выдвинул еще одну гипотезу. Если история, как говорится, развивается по спирали, то не исключено, что в какой то момент пропасть между детьми и родителями снова окажется огромной, и при определенных достижениях технического прогресса некий глобальный раскол на генетическом уровне может повториться.
— То есть? — не понял я.
Александр объяснил, что, по мнению Косточки, дети снова станут бессмертными, и уж тогда, конечно, весь мир будет принадлежать им.
— Косточка очень умный, — убежденно сказал сын.
— А как же мы, то есть ваши родители? С нами-то как быть?
— Не знаю, — пожал он плечами. — Об этом Косточка еще ничего не говорил.
— А сам ты как думаешь?
— Сначала нужно разгадать тайну бессмертия, а там видно будет.
— Тоже правильно. Бессмертие такая штука, — вздохнул я, — что вам придется поломать голову. Некоторые, например, утверждают, что душа и так бессмертна. Без всякого, то есть, технического прогресса.
— Я знаю, — кивнул Александр.
Все-таки современные дети ужасно изощрены в подобных интеллектуальных фантасмагориях! Видно, сказывается компьютерный обвал и все такое. Вот где настоящая акселерация. Вместе с тем, до чего же они потрясающе простодушны и как легко верят в самые нелепые химеры!
Мы немного помолчали. Я решил переменить тему.
— Да, — проговорил я, — теперь тут у них настоящий, почти классический лицей… — А потом осторожно поинтересовался: — Как тебе все это показалась? Понравилось как теперь здесь стало? Как ребята?
— У них теперь своя компания, — уклончиво ответил Александр.
Он повторил лишь то, что я уже слышал от Майи.
— Это и понятно, — сказал я, — ведь они тут будут жить постоянно, круглый год.
— Нет, не будут.
— Как так нет?
— Косточка говорит, что они скоро переедут в Москву.
— Ну, это его фантазии. Воспитанники будут жить здесь безвыездно. Ты уж мне поверь. В этом и заключается идея Пансиона. Так Папа решил. Вот когда Косточка подрастет, станет взрослым, он действительно обоснуется в Москве. Но не раньше.
— Нет, — покачал головой Александр, — если он сказал скоро, значит скоро.
— Ах да, он ведь хочет всем командовать!
— Да, — серьезно подтвердил Александр, — и он будет! Очень скоро.
— Будущее, конечно, за вами, за молодыми, милые мои, — признал я. — Это закон природы.
Я посматривал на часы и нюхал табак. Вот — вот должен был приехать Папа. Вдруг к нам подошла Альга.
— Серж, можно попросить вас об одном одолжении? — наклонившись ко мне, тихо проговорила она.
— Конечно. — Я быстро поднялся. — Что такое?
— Не могли бы вы немного проводить ее? — прошептала Альга, указав изумрудными глазами на «медсестру».
— Проводить? Когда?
— Прямо сейчас. Возьмите машину и подбросьте ее до станции. Бедная женщина измучилась, устала и просится домой. Вы как знакомый доктора…
— Конечно, конечно, — кивнул я. — понимаю. Но может отвести ее прямо в Город?
— Она говорит, что достаточно проводить ее до электрички, а там уж она доберется сама.
— Хорошо, Альга.
— Большое спасибо. Жаль ее. Я уже позвонила в гараж, машина ждет во дворе.
Я тут же подошел к молодой женщине.
— Пойдемте, — сказал я, — я с удовольствием провожу вас.
— Спасибо, Серж, — одними губами поблагодарила она.
Я помог ей надеть пальто и сам накинул куртку. Во дворе уже стоял небольшой микроавтобус. Я усадил женщину в машину, а сам с удовольствием сел за руль. Получив возможность переключиться я испытывал что-то вроде облегчения.
Езды до станции было минут пятнадцать, не больше. Женщина всю дорогу молчала, смотрела прямо перед собой. Только время от времени вытирала платочком покрасневший носик. Я не удивлялся. Из нее и доктор слова не мог вытянуть, хотя сам-то был большой говорун. Я попробовал вспомнить, как ее зовут, но не смог. Мне ее было искренне жаль. Какая все же молодец: приехала на похороны, хоть была всего лишь очередной любовницей… Впрочем, говорить нам с ней было особенно не о чем. Еще на кладбище, глядя на ее слезы, я было собрался ей пособолезновать, но так и не решился, не зная насколько это уместно. Только отметил про себя, что она симпатичная, эта его подруга, и подумал, что вот, в отличие от меня, некоторые мужчины, практически до самой смерти окружены душевными женщинами, и отношения между ними хоть и не долговечные, но, тем не менее, самые интимные и дружеские…
Мы уже съехали с идеально ровной правительственной трассы и карабкались в горку по разбитому шоссе, которое вело к станции, когда на трассе со стороны Москвы показалась цепочка из четырех черных лимузинов. Это пожаловал Папа. Я притормозил и проследил, как машины промчались по трассе и скрылись в густом еловом лесу, гигантским кольцом опоясывавшем правительственный заказник.
— Может быть, все таки отвести вас прямо в Город? — повернулся я к моей спутнице.
Женщина энергично затрясла головой.
— Ну, как хотите, — Я направил машину к станции и остановился прямо у лестницы, ведущей на грязный перрон. Выскочив из кабины, я обогнул машину, распахнул дверцу. Женщина торопливо вылезла, но в последний момент чуть замешкалась, как будто хотела что-то сказать. Так ничего не сказав, она взбежала по ступенькам на перрон и вошла в электричку. Двери за ней захлопнулись. Еще минуту-другую я стоял, прислонившись к машине, и смотрел, как электропоезд бежит вниз по пологой равнине навстречу зеленым светофорам и подумал, что неплохо бы придержать служебную машину, немного проветриться. Может быть, прокатиться до Москвы и обратно. Наверное, я бы так и поступил, но вдруг заметил среди снегов одинокую фигуру.
