Игорь Сапожков - Золотое Дѣло
Земля вдоль железной дороги была размыта долгими дождями, и хотя Захар знал, что это опасно, он всё же решил двигаться по шпалам. Опасность была в первую очередь связанна с тем, что насыпь легко простреливалось, а в лесу бродило множество попавших в окружение и пробирающихся к своим, гитлеровцев. Двигаться по железнодорожному полотну было намного легче, таким образом он быстрее мог доставить в штаб языка и планшет. Вскоре, показались редкие огни станции и они зашагали быстрее. Внезапно, Захар услышал резкие механические щелчки и уже в следующую секунду его ногу плотно зажало, переводной стрелкой. Громко вскрикнув от боли, он упал на колено и вдруг почувствовал, как мелкой дрожью вибрируют рельсы. Затем сквозь плотную густоту ночи, Захар увидел как вспыхнул вдали, тонкий луч. В себя его привёл голос Кёлера, он что-то кричал и размахивал руками, Захар попытался двинуть ногой, это было бесполезно, она была крепко зажата рельсой и стрелкой. Кёлер упал на колени и изо всех сил пытался освободить ногу мальчика, из стальной ловушки, но этим лишь причинял боль Захару. Тогда он решительно вскочил, осмотрелся, что-то сказал, указывая рукой на станцию и побежал, быстро растворяясь в темноте. Захар было вскинул автомат, но тут же его опустил. Рельсы дрожали всё сильнее, состав приближался, Захар уже чувствовал ветер, толкаемый поездом перед собой. Мальчик закрыл глаза…
… И увидел, как раскачиваясь из стороны в сторону, закрыв глаза и прижав руки к груди, молится его дедушка: «Барух, Ата, Адонай, Элохейну, мелех ха олам …», доносилось до Захара сквозь нарастающий свист ветра.
Внезапно стрелка на мгновение, слегка приоткрылась. Освобождая ногу, Захар чуть сдвинулся назад и скатился по насыпи в лужу. Когда он открыл глаза дедушки не было, а над ним летел состав с танками, накрытыми камуфляжной сеткой. На одном из них он успел прочитать: «На Берлин». В голове пронеслось — где Кёлер! Он быстро нащупал руками планшет, потом стащил с ушибленной ноги сапог и стал растирать её ладонями. Когда Захар хромая и опираясь на автомат, дошёл до станции, небо уже посерело. Облокотившись спиной на круглую кладку колодца, на деревянном ящике от ручных гранат, сидел Кёлер. Его веки были полуприкрыты. Он умылся, в его светлых волосах блестели крупные капли воды. Взгляд Захара упал на его руки, кожа на ладонях была стёрта до мяса.
Не доходя до постов, Кёлер жестом остановил Захара. Аккуратно, двумя пальцами, он достал из сапога выпуклый медальон на цепочке:
— Битте, — он протянул его мальчику, — Wenn du kannst übergib es von meinem der frau und dem sohn…
Захар не понял ни слова. В крупном плоском камне, расположенном в центре полированной крышки медальона тускло отражался случайно выглянувший из-за туч, серебряный серп луны.
В блиндаже командира разведроты, они оказались, когда взошло солнце. Спустя три часа, в расположение части вернулись разведчики, они добрались на дрезине, кроме того привезли с собой потерявшего много крови, но живого Заболотного. К тому времени Авдеев уже допрашивал Кёлера, а Захар крепко спал, укрывшись тяжёлой шинелью поверх одеяла. Сквозь сон он видел, как на соседней койке, подперев подбородок рукой, сгорбившись сидит дедушка Давид.
— Как только девушке исполнилось 14 лет, два ближайших соседа прислали к Гассану женихов, своих сыновей. Оба они были статными юношами, достойными сыновьями и правоверными мусульманами. У обоих на широких поясах висели кривые булатные сабли. Они привели с собой длинношерстных коз, курдючных баранов и по верблюду, навьюченными дарами — тканями и специями. Женихи ни чуть не уступали друг другу и поскольку они пришли одновременно, Гассан решил никого не обижать отказом, а устроить состязание — кто победит, тот и получит в жёны прекрасную Ясмину!
— Дедушка, это похоже на сказку…
— На Востоке реальная жизнь и сказка, давным — давно переплелись между собой. Ты слушаешь?
Мальчик кивнул головой.
— На утро, когда первые лучи солнца вспыхнули из-за барханов, молодые люди вышли на площадь перед минаретом. К тому времени, там уже собралась большая толпа мужчин, желающих посмотреть на поединок. Женщины сидели дома, ибо удел восточных женщин — послушно ждать, пока мужчины решают их судьбу и повиноваться любому решению. Но Ясмина нарушила обычаи пустыни, она скинула чадру и облачилась в одежду брата. Затем села на мула и укутавшись в клетчатую куфию по самые глаза, выехала на площадь. Покончив с утренней молитвой, отроки взялись за поединок…
Майора Кёлера, Захар больше не видел, вероятно его вместе с другими военнопленными отправили в тыл специальным эшелоном. Об инциденте со стрелкой он решил никому не рассказывать, судя по всему и Кёлер тоже молчал. Наступление дивизии, по тактическим причинам, состоялось, на другом участке фронта. Авреев обещал представить Захара к медали «За Отвагу», разведчики подарили ему раскладной золингеновский нож, с набором разных инструментов, встроенных в рукоятку. Алексей Петрович устроил разнос:
— Тебя не поощрять надо, а под трибунал отдать… Да-да под трибунал за самовольно оставленный пост, — Рощин смотрел Захару прямо в глаза, — ну что, отомстил?
— Нет… — честно ответил тот.
— И хорошо, — его голос заметно смягчился, — не надо пачкать руки кровью. Поверь, отмыть их потом будет невозможно.
— Но ведь это кровь врага… Ведь это они убили… — Захар вдруг запнулся.
— Послушай сынок, — Алексей Петрович положил ладонь на коротко стриженную голову мальчика, — ну застрелил бы ты этого майора, или убей ты хоть сотню немцев, ни дедушка, ни твои родители не воскреснут…
— Они не воскреснут, но я должен…
— Ты должен остаться в живых, вот что ты должен! Именно этим ты и отомстишь!
— А как мне жить?
Рощин задумался, потом неспешно закурил:
— На этот вопрос у меня нет ответа, спросишь у своего Бога, при случае… И кстати, если твои руки будут в крови его детей, я не думаю, что он станет с тобой беседовать…
— Бога нет… Как нет мамы и папы, как нет моего деда… Где он был, когда их убивали? — Из глаз мальчика катились слёзы, его голос сорвался на крик, — ведь от них не осталось даже пыли…
Захар резко встал. Внезапно у него закружилась голова, в глазах запрыгали цветные искры и он стал медленно оседать… Через не плотно сжатые, ресницы он увидел, что лежит на коленях у деда:
Ясмина закашлялась, поперхнувшись тёплой водой и пришла в себя. Вокруг столпились мужчины всей деревни, они осуждающе смотрели на неё и её наряд. Рядом с ней на коленях стоял Гассан, он чуть приподнял её голову и поил водой из кувшина. В её глазах отражалось бескрайнее небо. Струйки воды стекали по подбородку и неприятно щекотали шею. Тела юношей уже убрали. Она вдруг очень ясно вспомнила, как молодые люди одновременно пронзили друг друга саблями, как в воздух взлетели рубиновые капли крови, как долго они падали в песок. Её тело дёрнулось в конвульсии, ресницы затрепетали и она опять потеряла сознани…
Теперь выезжая в командировки, Рощин всегда брал Захара с собой. Они продолжали заниматься описью и отправкой на восток ценностей из государственных музеев и частных коллекций. С начала 45-го, в Москву шли в основном составы с мебелью, коврами, посудой, одеждой, и не только из музеев, а ещё и с уцелевших магазинных и фабричных или мануфактурных складов. Алексей Петрович скрипя сердце, подписывал накладные и опечатывал вагоны. К этому времени в их отделе появилось два офицера, носивших погоны НКВД. Они не вмешивались в дела Рощина, но повсюду следовали за ним, делали короткие записи в своих блокнотах, иногда просили посмотреть те или иные бумаги.
До конца войны Захар побывал во всех крупных городах Восточной Европы. Победу они с Рощиным встретили в чёрном от копоти, лежавшем в руинах Дрездене. На мраморном полу галереи «Alte Meister», среди шедевров Рембрандта, Рубенса, Ван Дейка и Тициана, они расстелили шинели, разложили на них сухой паёк, разлили по мятым, алюминиевым кружкам трофейный шнапс и пили за победу! На подогнанной в размер гимнастёрке Захара, поблёскивала новенькая «Отвага». Первый раз в жизни, он был по-настоящему пьян. Он ещё помнил, как не мог оторвать глаз от «Сикстинской Мадонны», Рафаэля Санти, как потом они с Алексеем Петровичем пели «Катюшу» и приглашали к импровизированному застолью смотрительницу галереи, высокую, худую немку, прятавшуюся за угловой колонной. Немка, по началу отказывалась, а потом неожиданно согласилась и даже принесла горячий чайник и тяжёлый, бронзовый канделябр с тремя свечами. Её бледное чуть удлинённое лицо, напоминало женские лица с картин Модильяни, большие печальные глаза, выражали тревогу и усталость. Её завали Элиса Ленц, она оказалась студенткой Штутгартской Академии Художеств, проходившей практику в Дрездене и застрявшей здесь в военной суматохе. Дирекция галереи сбежала, а она не смогла оставить картины, так и ходила по пустым залам, подметала битые стёкла, с помощью местных мальчишек и нескольких пенсионеров, сносила в подвалы, на её взгляд самые ценные и значительные документы, рукописи, полотна и скульптуры музея. Так ей удалось спасти всех малых голландцев, из разрушенного советской артиллерией, левого крыла галереи. И ещё она рисовала… Рисовала всё, что видела, слышала и чувствовала. Выпив шнапса и немного осмелев, она достала свой альбом, шершавые страницы изрисованные углём, отражали её страх. На одной из них стоящая на коленях женщина, обезумев от страха она протягивала руки к небу. Захару вдруг показалось, что эта женщина, похоже на его маму. Он одним глотком допил остатки шнапса, а потом долго и не моргая смотрел на рисунок. Последнее, что Захар смутно помнил, это как Элиса ловко скрутила копну светлых волос в узел на затылке, удобно уселась на ящик и облокотилась спиной на колонну. Затем она устроила у себя на коленях альбом и достав из кармана угольный карандаш, взялась его рисовать. Дальше был провал в памяти. Он так и заснул на шинели, подложив под голову скомканный рукав. Потом он на несколько мгновений пришёл в себя, увидел как Рощин достаёт из вещмешка ФЭД и фотографирует увлечённую рисованием девушку, а затем уже окончательно провалился в пьяный сон. Во сне расцветали яблони и груши, во сне плыли туманы над рекой, затем туман рассеялся и появилось облако. На нём лысоватый старик в золотистой накидке, что-то просил у женщины с ребёнком на руках, указывая шестым пальцем, на Захара. Из под облака, за всем этим безразлично наблюдали, два растрёпанных хлопчика с крылышками…
