Сулейман Файяд - Живой мост
«Иди сюда, Сания!»
Мне почудилось, будто я вижу ее ноги, окрашенные хной.
«Дай реал!»
«Хорошо, отец. Попозже…»
«Не попозже, а сейчас! Мне нужны сигареты. Халид приведет тебе еще одного клиента…»
— Сания! — крикнул Абдалла, отгоняя призрак. — Любовь моя, Сания! Я взорву танк и вернусь домой. Тебе не нужно будет продавать себя!
Шейх в мечети как-то спросил меня: «Когда же защита отечества станет священной обязанностью мужчины?» Какое он имел право задавать мне такой вопрос, когда у самого толстый живот и отвислые щеки?
Теперь бы я знал, что ему ответить…
Кажется, снова идут танки. В который раз… О аллах, все сотрясается от их грохота! Какая острая боль в ушах…
— Ура! Это и в самом деле танки! Приготовься, Абдалла! Соберись с силами! Наступает решающий момент.
Я в струях водопада! По мне проезжает поезд! Как по бесплодной женщине, что в фильме бросилась под колеса.
Грохот нарастает. Может быть, пора сдвинуть навес?
Танк проходит где-то слева… Возле Атыйи…
Взрыв! Землетрясение! Конец света!
Я жив?! Атыйя взорвал танк! Молодец Атыйя!
Теперь идет мой танк! Пора!
Абдалла выпрямился, сдвинул навес, несколько секунд стоял, ослепленный солнцем, осыпанный раскаленным песком. Увидел наползающий танк и швырнул гранату.
Снова согнулся, распластался на дне окопа.
«Почему так холодно? Кемаль, набрось одеяло! Дай воды! Мне хочется пить! Скорее воды! Атыйя, повтори:
«Из праха мы созданы, в прах превращаемся!»
МУХАММЕД СИДКИ
(Египет)
ВСТРЕЧА С НЕИЗВЕСТНЫМ
Перевод О. Фроловой
1Эту историю я узнал случайно. У жены моего друга Надийи‑ханум были тяжелые роды. Ее муж и мой друг находился в заграничной командировке. Вместе с матерью и дядей роженицы я отправился в больницу навестить ее. Мы улыбались ей, всячески подбадривали, пытаясь отвлечь от мыслей о предстоящей операции. Сестра сделала ей успокаивающий укол и попросила нас выйти.
Я открыл дверь, пересек коридор и вдруг услышал голос Мамдуха:
— Что ты здесь делаешь, Салах? Отыскиваешь сюжет для рассказа?
— Ты о чем?
— Не пытайся провести меня. Ну ладно, предлагаю от чистого сердца — давай работать вместе…
— Не понимаю…
— Ты все еще хитришь. Идем же! Что ты хочешь написать?
— О чем написать?
— О раненых партизанках, которые прибыли сюда уже неделю назад. К ним запрещено входить корреспондентам. Но я такой же ловкач, как и ты, хоть ты и прикидываешься простачком. Идем, идем! Мой брат позавчера сделал одной сложную операцию.
— Операцию… Кому?
— Партизанке! Она была ранена в голову во время выполнения задания.
Так я впервые услышал об Анахид.
Врач, брат моего приятеля журналиста, сразу заявил:
— Нет, это невозможно! Во-первых, к ней нельзя. Во-вторых, журналистам нечего там делать. Операция прошла удачно, но положение еще серьезное…
Отворилась дверь, и вошел очень высокий худощавый молодой человек. Светлая кожа, решительный взгляд черных глаз, глубокий розовый шрам, пересекавший левую щеку от виска до подбородка. Врач таинственно улыбнулся нам.
— Вот товарищ Бассам, он их сопровождает.
Мы обменялись приветствиями. Я попросил оказать нам содействие, стараясь убедить его в важности нашей миссии. Он взглянул на меня со сдержанной улыбкой:
— Пусть будет так. Вы встретитесь с одной партизанкой, которая, выполняя задание, была ранена. Она только что перенесла тяжелую операцию. Но вы должны пообещать мне, что без нашего ведома публикации не будет.
Мамдух посмотрел на меня, потом на Бассама, улыбнулся, потупился, попрощался с нами кивком головы и вышел. Я в нерешительности переступал с ноги на ногу.
— Товарищ Бассам! — осмелился я наконец. — Я обещаю тебе и сдержу свое обещание, но позволь все объяснить. Здесь лежит жена моего друга. Состояние ее очень серьезное. Я пришел к ней, а коллегу Мамдуха встретил случайно. Что касается публикации, то обязуюсь показать все, что я напишу.
В назначенный день я позвонил Бассаму. — Я ждал тебя, — ответил он. — Я спрашивал о тебе у некоторых египетских друзей. Они дали хорошие отзывы. Мы встретимся в палате сорок семь. Анахид сможет поговорить с тобой.
Из-под белой повязки на меня взглянули серые глаза. Резко пахло лекарствами.
— Добро пожаловать! — услышал я тихий голос. — Товарищ Бассам рассказал мне о вас.
В ее глазах промелькнуло смущение, и я заметил слабое движение рук, поднявшихся к перевязанной бинтами голове.
— Мне не хотелось бы утомлять вас долгой беседой, — произнес я, — вы только немного расскажите о вашем подвиге…
Она задумалась.
— Закройте глаза, чтобы не напрягаться. Попытайтесь мысленно воссоздать картины прошедших событий. Вспоминайте в любом порядке, не заботьтесь особенно о словах…
— Я понимаю, понимаю! — произнесла она. — Но с чего начать?.. Я переходила площадь. В руках у меня была матерчатая сумка. Передо мной дом старосты. Но откуда здесь эта толпа народу? Говорят о каком-то кинжале, об убийце. Если долго оставаться в толпе, прислушиваясь к пересудам, это может возбудить подозрение. А ведь у меня в руках сумка с бомбами. Может быть, староста и не убит, а только ранен? Уж не вражеская ли это уловка, чтобы расстроить наш план? «Дядя, дядя!» — закричала я и стала пробираться сквозь толпу. Израильские солдаты, прибывшие на машинах и броневиках, оцепляли дом старосты. У ворот уже стояли две машины. Я вошла в дом. По лестнице поднимались солдаты. Офицер, шедший впереди с пистолетом в руках, обратился к стоявшим у дверей: «Куда его положили?»
Солдаты вошли в гостиную, а из комнаты вышла жена старосты. Она с удивлением, даже со страхом уставилась на меня. «Узнала, — подумала я. — Вспомнила». Я быстро опустила руку в сумку. Бросила одну бомбу, другую… Острая боль пронзила меня, я закачалась, пытаясь вытащить из сумки последнюю бомбу.
Рука какого-то незнакомца опередила мою, он выхватил из сумки третью бомбу, снова раздался оглушительный взрыв. Свист осколков, крики раненых… После минутного оцепенения незнакомец схватил меня за руку и потащил за собой.
Мы очутились в саду, перелезли через ограду во двор священника Айяша. Спрятались в погребе у садового колодца, за нашими спинами обрушилась гора соломы. Потекли мучительные минуты в полном мраке и безмолвии…
Послышался стук в дверь, и вошла медсестра. Я понял, что пора покинуть палату. Уже за дверями я сказал Бассаму:
— Как я горжусь ею! Как счастлив и благодарен судьбе за все то, что мне довелось услышать! Надеюсь, вы разрешите мне встретиться с Анахид еще раз. Я хочу дослушать всю историю до конца.
2— Ах, сынок, зачем ты мучаешь себя, приезжая так рано? — такими словами встретила меня утром в госпитале мать роженицы. — Врач еще не решил, делать ли операцию. Это станет известно не раньше полудня. Займись своими делами, а потом возвращайся…
Я поднялся в палату 47.
— Рана над ухом так болела, — заговорила Анахид, — что я скоро впала в забытье, ощущая лишь ужасную боль в голове. Как во сне я услышала голос моего спасителя: «Что с тобой?»
Я была не в состоянии ответить. Он снял с себя укаль[1], перевязал мне голову, уложил на солому и укрыл своим пиджаком. Боль слегка притупилась, но страх остался. Время тянулось ужасно медленно. Я вспомнила все, что было, с самого начала…
Аэродром… Я сижу у окна… Подо мной расстилается панорама Рима… В зале для транзитных пассажиров лежала телеграмма на мое имя: «Жди меня в ресторане аэропорта. Муин эль‑Джабир». Телеграмма от моего жениха? Что случилось? Два часа назад мы расстались с ним в Германии. Как он попал сюда?
Я взяла телеграмму и разыскала ресторан. Вошла, села за столик напротив двери. Подошел официант. Есть не хотелось, но я сделала заказ и вновь прочла телеграмму, пытаясь понять, что же произошло. Потом мои глаза встретились с глазами какого-то незнакомца. Он приближался, глядя мне прямо в лицо, потом поклонился и сел на стул напротив. Взял салфетку, расправил ее и поставил на нее тарелку, положил вилку и нож. Сделал знак официанту и наклонился ко мне:
— Мадемуазель Анахид… Я от товарища Муина, по поводу телеграммы. Пожалуйста, сделайте вид, что вы меня ждали.
Он сделал заказ официанту, и тот удалился.
— Вы знаете Муина?.. — начала я. — Что произошло? Почему он приезжает? Когда будет здесь?
Он улыбнулся. Большие ясные глаза. Спокойный, уверенный взгляд. Он протянул руку, положил ее на мою и снова улыбнулся:
— Мое имя не имеет значения. У Муина все в порядке. Он в Германии и не приедет. Выслушайте меня внимательно.
