Анна Баркова - Избранное. Из гулаговского архива
Будущим исследователям прозы Барковой есть над чем подумать. Здесь можно найти как бы черновой вариант постмодернизма, концептуализма (см., например, рассказ «Счастье статистика Плаксюткина») и других литературных явлений, привлекающих сегодня столь пристальное внимание читателей.
Заканчивая эту статью, хочется выразить надежду, что наша книга даст толчок к более глубокому постижению литературного наследия Анны Александровны Барковой. Ее имя должно встать в ряд самых известных имен русской литературы XX века.
Поэзия
Контрабандисты
Долго, долго в город провозилиТайные запретные товары.Дымом дряхлый город к небу взвилиНаши полуночные пожары. А на старом пепелище люди Потихоньку домишки возводят, А у нас тоскуют снова груди Об опасной гибельной свободе.Провезли вчера мы в новый городДинамита небольшую бочкуИ зарыли потихоньку в гору.Да избрали, видно, злую ночку. Завтра боязливо в темной чаще Расстреляют нас, контрабандистов. Встретим смерть протяжным и сверлящим, Словно острый луч, сигнальным свистом.
1921
«Верно ты детей лелеешь розовых…»
Верно ты детей лелеешь розовых,Исполняешь свято долг жены,Но лицу боярыни МорозовойИсступленья страсти суждены. Я сама сектантка-изуверка, Я приволжский, я дремучий лес, Суждено мне много исковеркать, Многое замучить на земле.Я люблю лицо твое широкое,Скорбный взгляд, и гордый, и простойВсеми сумасшедшими пороками,Всей моей тревожной высотой. Неужель седеющего кречета Я приветить свистом не смогу, Неужели я тебя не встречу На моем приволжском берегу.
1922
Тигрица
Я родилась слишком гибкой,Глаза мои солнцем выжжены.Пантерой назвать — ошибка,Но тигрицей — с глазами рыжими. Так имя мое — тигрица, Укрощенная лицемерка. О, как сладко разъяриться И золотом глаз померкнуть.Этот край зимой так стынет,И вкус у пищи пресный,Покинуто там, в пустыне,Логово неизвестное. В грубости простодушной Цвела голова дикарки. Только ночи были душны И видениями ярки.И, крадучись, из пустыниЯ скрылась, стыдясь измены,И познала моя гордыняСладость странного плена. Прикоснувшись к шерсти звериной, Кто-то промолвил: — Здравствуй! И скользнуло сердце тигриное В нежность и лукавство.Испытания лаской — отраваДля зверя пустынного жара.Укротитель, дай мне правоНа маленькую ярость.
1923
«Этот год сумрачно прян…»
Этот год сумрачно прян: И смерть, и вино, и мед. И судорожен, и рьян Тяжелый мой взлет.Не спасай меня от вина,Я пьяна, чем я захочу,Даже нежность твоя, о, знай,Не слабее вина ничуть. Разве хмель опьянит? Я древнее вино сама, Меня под лавой хранит Помпейских подвалов тьма.Я только очень хитра,Когда умоляю: спаси!Кто меня вкусит хоть раз,Крови вулкана вкусит. И пойдет на вершины земли, И заглянет в жерла вниз, И будет тщетно молить: — Разомкнись!И когда легенд убранствоСкроет мои черты,Не поймет никто, что пьянствомДостигла я красоты.
1923
«Я, изгнанница из пустыни…»
Я, изгнанница из пустыни,Допиваю последний портвейн.Властвуют в мире отнынеЛенин и Эйнштейн. Последние пьяные стихи я Разливаю в рюмочки всем. Ты смирилась, моя стихия, И скоро поумнеешь совсем.Теперь и в любви нерасчетливойХозяйственный важен расчет,И я отмечаю заботливоКурс сердечных банкнот. Вчера такой-то убыток Потерпела от ревности я, Дипломатической лаской покрыта Сегодня потеря моя.Да здравствует экономикаНа заводах наших сердец,Да царит в песенных томикахИнженер, страсти спец.
1923
«Упокой нашего бога…»
Упокой нашего бога,Каменная земля,Горевала о нем немногоДвуногая умная тварь. Молились мы по уставу И так же слагали персты. Усопшему богу слава, Готовьте новым кресты,Героям — вечная память.Если скончался бог,Кто бы теперь над намиВозвыситься дерзко смог? Равно и ровно отныне, Любезное стадо, пасись. К чему счастливой скотине Какая-то глубь и высь?
1927–1928
«Смотрим взглядом недвижным и мертвым…»
Смотрим взглядом недвижным и мертвым,Словно сил неизвестных рабы,Мы, изгнавшие бога и чертаИз чудовищной нашей судьбы.
И желанья, и чувства на светеБыли прочны, как дедовский дом,Оттого, словно малые дети,Наши предки играли с огнем.
День весенний был мягок и розов,Весь — надежда, и весь — любовь.А от наших лихих морозовИ уста леденеют, и кровь.
Красоту, закаты и право —Все в одном схороним гробу.Только хлеба кусок кровавыйРазрешит мировую судьбу.
Нет ни бога, ни черта отнынеУ нагих обреченных племен,И смеемся в мертвой пустынеМертвым смехом библейских времен.
1928
«Лирические волны, слишком поздно!..»
Лирические волны, слишком поздно!Прощаться надо с песенной судьбой.Я слышу рокот сладостный и грозный,Но запоздал тревожный ваш прибой.На скудные и жалкие вопросыОтветы все мучительней, все злей.Ты, жизнь моя, испорченный набросокВеликого творения, истлей!
9 мая 1931
Последний козырь
Я знавала сухие слезы:Влаги нет, а глаза в огне.Я бросаю последний козырь —Иль подняться, иль сгинуть мне.
Слишком много сыграно партий —Вечный проигрыш, вечный позор.Я склоняюсь к последней карте,Как преступник под острый топор.
Отойдите, друзья. С неизвестнымЯ останусь с глазу на глаз.Нужно силы последние взвеситьВ этот мне предназначенный час.
Нужно выпить черную чашу.Пусть я буду, как прежде, одна.Запоздалая помощь вашаБесполезна и не нужна.
Вы — счастливцы, избравшие прозу.Страшен песен слепой произвол.Я бросаю последний козырьНа проклятый зеленый стол.
9 мая 1931
Рифмы
«Печален», «идеален», «спален» —Мусолил всяк до тошноты.Теперь мы звучной рифмой «Сталин»Зажмем критические рты.
А «слезы», «грезы», «розы», «грозы»Редактор мрачно изгонял.Теперь за «слезы» и «колхозы»Заплатит нам любой журнал.
А величавый мощный «трактор»Созвучьями изъездим в лоск.«Контракта», «пакта», «акта», «факта».Буквально лопается мозг.
«Дурак-то»… Ну, положим, плохо,Но можно на худой конец.А «плохо» подойдет к «эпоха»,К «концу», конечно, слово «спец».
С уныньем тихим рифмовалиМы с жалким «дымом» жаркий «Крым».Найдется лучшая едва ли,Чем рифма новая «Нарым».
С воздушной пленницею «клетку»Давно швырнули мы за дверь.Но эту «клетку» «пятилетка»Вновь возвратила нам теперь.
Что было признано опальнымВновь над стихом имеет власть.Конечно, новая банальностьНа месте старой завелась.
«Класс» — «нас», «Советы» — «без просвета» —Сама собой чертит рука.И трудно, например, поэтамИзбегнуть: «кулака» — «ЦК».
10 мая 1931
