Екатерина Минорская - Женского рода
Взяв пару березовых поленьев, Кирш присела рядом.
Алиса завороженно смотрела на дуэт Киршиных рук и разрастающегося пламени… Мышцы — не по-женски развитые, пальцы длинные и изящные, с красивыми, коротко обрезанными ухоженными ногтями… Эти руки умеют ваять, писать, бить и ласкать, думала Алиса, любуясь. Когда огонь разгорелся, Кирш по-деловому сказала:
— Надо елку из леса притащить: Новый год на носу… Я его хотела с сыном встречать, но меня там могут искать — его побеспокоят…
— Мне надо уехать, — тихо сказала Алиса.
— Ясно, — коротко отозвалась Кирш, побледнев. — Когда?
— Сегодня. Чтобы вернуться на Новый год.
— Ты не вернешься…
Спорить Алиса не стала: миссия, которая предстояла ей дома, была настолько тяжела для нее, что можно было просто не найти сил на скорое возвращение.
Алисе показалось, что у Кирш испуганный, полный отчаяния взгляд, но та быстро перевела его на огонь и, подышав на кулак, закрыла маленькую чугунную дверцу и бодро вскочила.
— Так, надо завтрак готовить!
Москва — Питер… На душе — смута, на улице — слякоть; это была дорога непонятно откуда и уже не совсем ясно куда; формально— из пункта А в пункт В, а на самом деле — распутье; ни туда, ни сюда, на одном месте, в середине розы ветров… Такое хоть однажды переживает каждый человек: когда жизнь вдруг решает перетекать в будущее не плавно, а рывком — со ступеньки на ступеньку… По таким ступеням даже седовласый мудрец шагает как годовалый малыш; не зная наверняка, получится ли у него правильно перенести центр тяжести с одной ступеньки на другую, а то вдруг случится, что вообще не разберешь, откуда куда шагаешь.
Алиса смотрела на тяжелые снежные облака и почему-то думала о том, на что смотрят они: на чистое небо над ними или на землю внизу? Не могут же они одновременно смотреть вверх и вниз
Мысли – тяжелые, как эти снежные тучи… Прежней жизни — бабушкиных чаепитий с ожиданием звонков от Андрея, Капы с его проектами и любимого блюза, уже не вернуть, а новой-то жизни и нет… Шаг вперед — два назад, настороженно, будто встречаются два врага, забывших, почему они должны враждовать; такова женская любовь?.. Вокруг Кирш глухая стена, которой она зачем-то защищается то ли от Алисы, то ли от самой себя. Или почудилась эта любовь?.. Или она, Алиса, не такая, чужая для Кирш? Рэй хочет быть мужчиной, а Кирш — не хочет, но при этом не чувствует себя женщиной и боится быть на нее похожей. Тогда кто она? Кому тяжелей: Кирш или Рэй? И почему вообще такое происходит с людьми? И как любить человека, который не уверен в своем отражении в зеркале?.. Раньше Алисе не нравилось, когда любовь сравнивали с войной, она не принимала этой метафоры и теперь, но отчего-то ей вдруг стали понятны и воинственные взгляды «тематических» женщин, и их камуфляжные штаны. Борьба была не в любви, борьба была внутри них, и они защищались, как будто шапка-невидимка можем помочь тому, кто вышел на минное поле…
Телефон завибрировал, и на экране высветилось сообщение: «Как delа? Bcz tebya ploho! Kirsli».
Кирш шагала по улице, вновь нацепив на нос очки и сунув руки в карманы. Слишком много людей вокруг, подумала она и, потоптавшись на месте, собралась войти в магазин с большой зеркальной витриной. На секунду остановилась: в отражении витрины ей улыбалось лицо; женщина лет тридцати пяти с красивой прической и тонким макияжем больше вписывалась в картинную раму, чем в реальность гудящих за ее спиной автомобилей. Кирш с интересом оглянулась, представляя, как легко лепится лицо с такими правильными чертами.
— Простите… девушка… Вы не подскажете, как на Моховую?
— Подскажу.
Кирш начала объяснять, но заметила, что женщина не следит за указывающим движением ее руки, а лукаво улыбается ей из черного меха полушубка.
— А нам случайно не по пути? — У женщины был приятный низкий голос.
— Боюсь, что нет. Я человек семейный.
— Муж сеть? — с той же улыбкой спросила незнакомка,
— Нет, любимая девушка. — Кирш прищурилась и, посмотрев на собеседницу из-под очков, собралась войти в магазин.
— Очень жаль, хотя я не имела в виду ничего дурного.
— Минутку! — Кирш торопливо достала из кармана телефон.
Пришло сообщение от Кот: «ADA V BOLNITSE, YA PODIHAYU DОМА, J1ZN — GOVNO!»
— Пардон, мадам, удачной вам прогулки!
В травмпункте по печальной традиции была длинная очередь страждущих. В холле свободных мест не было, и Кирш слегка подтолкнула Кот к кушетке в коридоре; сидящая на ней с краю женщина недовольно покосилась на вновь прибывших.
— Господи, и не поймешь: то ли мальчики, то ли девочки… тьфу!
Они уселись, одинаково упершись руками в колени, и молча смотрели в пол.
— Да-а-а… — протянула наконец Кирш. — Что-то Фекла прогнала по бесовой…
— Дурдом по ней плачет, — отрезала Кот.
— Надо было тебе сразу к врачу, а не выжидать сутки!.. Бедная Адка! Надеюсь, спасут девочку.
Из клуба Кот поехала следом за Адой — в «скорую» ее не взяли, и она, превозмогая головную боль, села за руль своей машины, с трудом удерживая внимание на дороге. Уже к полудню, когда Аду оперировали, обессиленная Кот, бросив машину, добралась до дома на попутке и, выпив горсть таблеток, заснула. Проснувшись от боли, поняла, что у нее нет ни сил встать, ни желания жить…
Теперь, вечером, Кот сидела на кушетке, обхватив голову, и время от времени постанывала и материлась: ладонь то и дело попадала в сочащуюся и кое-как обработанную рану.
— Слушай, а чего ты в той же больнице не обратилась, куда Аду привезли? — тихонько спросила Кирш, пытаясь сдерживать сочувственно-плаксивую гримасу.
— Будто меня до этого по башке не били!.. К тому же Адке хуже было по-любому…
Очередь на рентген двигалась медленно, несколько человек, принесенных на руках или приведенных под руки, прошли без очереди: девушка, сбитая машиной, бабушка, выпавшая из автобуса, и несколько человек «по блату». Остальные — ожоги, ушибы и переломы — угрюмо беснуясь, ждали своей очереди: льготы здесь не действовали. Если бы здоровых людей время от времени приводили на экскурсию в российские травмпункты и больницы, они лучше бы следили за своей безопасностью: страшно знать, что проломленный череп на много часов будет предоставлен самому себе…
Из ровного многочасового гула разговоров сплетались грустные и скучные истории, чужие жизни… Пожилая соседка по кушетке уже смотрела на Кирш и Кот более миролюбиво; пару раз Кирш таскала ее наполовину парализованного мужа покурить. Уже ночью старик заплакал и, повернувшись к девушкам, жалобно и невнятно затянул: «Бээуэо…» Жена тут же перевела:
— Это он вам про «Беломор» рассказывает…
— Что именно? — поинтересовалась Кирш.
— Да нет у него ничего в этой жизни, кроме этою несчастного «Беломора» — жалуется! Слепой почти — телевизор смотреть не может, глухой — так и радио не послушаешь, только лежит да курит целыми днями… А по ночам вот из окна выбрасывается: жить не хочет, — тихо добавила женщина, тяжело вздохнув.
Кирш и Кот одновременно повернули головы.
— На первом этаже живете? — на всякий случай уточнила Кирш.
— На девятнадцатом… — снова вздохнула женщина.
Девушки с сомнением посмотрели на собеседницу. Та, промокнув платком слюни глядящему в стену старику, продолжила;
— У нас под обоими окнами — и на кухне, и в комнате — лоджия, а он все забывает про нее и выбрасывается…
— Зачем?! — пробасила Кот, округлив глаза. Побледневшая Кирш, не отрываясь, смотрела на старика, а женщина устало улыбнулась;
— Ну как, устал он уже! Пять лет как не живет, а существует, после инсульта!
— Вам-то как тяжело! — тихо сказала Кирш.
Женщина согласилась:
— Не говорите! Как на ножах сплю, честное слово, — лишь бы не сделал с собой ничего!
Дедушка что-то простонал, повернувшись к жене.
— Очередь длинная? А то! Падать не надо, дедушка. Вот и не сидели бы в этой очереди! Ох, как же мне тебя до золотой свадьбы дотянуть, дедуля…
— А долго еще? — неожиданно включился в разговор пребывавший до того в пьяной полудреме парень с подбитым глазом.
— Ой, четыре года! — вздохнула старуха.
— Человек семь до тебя, — ответила парню Кирш, поняв смысл его вопроса.
Старик снова застонал.
— Эвон! Говорит, не доживет столько, надоело!
Кирш встретилась с дедушкой глазами, и по телу прошла дрожь: у него были совершенно живые, полные страдания карие глаза, где-то там, внутри изношенного, обездвиженного тела, жила не соответствующая ему, желавшая иной жизни душа… Скулы свела легкая судорога, в глазах защипало, и Кирш отвернулась, чтобы старик не увидел ее взгляда.
Кот снова обхватила больную голову; Кирш долго разглядывала черный прямоугольник казенного окна, потом тихонько толкнула Кот плечом:
