Эльмира Нетесова - Колымское эхо

—    Сам слиняешь, гнида, или помочь тебе?

—   А вскоре устроил поджог в бараке. И это средь зимы. Вломила тому пахану вся охрана. Заставили вкалывать день и ночь до того, что с ног валились. Но барак за месяц построили. Заметь, с его участием. Но о чифире не вспо­минали больше ни он, ни я. Я запретил им держать меня за панибрата. А потом и другое прикрыл. Так вот этот пахан решил урыть но­жом «летящее лезвие». Трижды бросал и все мимо. Были и другие случаи. Мне повезло. Фартовня удивлялась. Набрасывались кучей. Ведь проиграть фраеру — дело позорное. Но куда деваться, становясь прокурором, проходишь такую подготовку, что им даже во сне не сни­лась. И все они вместе взятые, и теперь, в мои годы, шушера против меня, никчемность и коз­лы. Нас готовили, чтоб уберечь от всего, сбе­речь для себя и не даваться в руки никакой пер­хоти,— рассмеялся Игорь.

За окном внезапно послышался истеричес­кий визг, кто-то забарабанил лапами по стеклу. Варвара выглянула, спешно выскочила во двор, втащила Султана. У того из прокушенного уха текла кровь. Волк орал от боли и страха. Варя присыпала ухо теплой золой, перевязала его, положила на подушку, сказав строго:

—    Нечего кричать. Я тебя домой звала. А те­бя куда понесло? Приключений захотел, вот и получил. Теперь молчи, дурачок. Сам виноват.

Султан обиделся, его не пожалели, даже от­ругали и, отвернувшись ко всем спиной, пытал­ся уснуть. Но не удавалось, мешала боль, и вол­чонок подошел к хозяйке, сунул голову под ла­донь, прося погладить, пожалеть.

Всем хочется тепла и понимания. Султан не был исключением. Ему много хотелось расска­зать, как бесстрашно он защищался, как проку­сил лапу вожаку, как его выгнали из стаи. И даже она, какой вылизал все бока и морду, пыталась цапнуть за шею. Это уже было первое женское предательство, и Султан отвернулся от волчи­цы. Перестал оказывать ей знаки внимания. Он побежал домой, пока не поздно, и теперь вздыхал от боли и обиды.

А вскоре пришел Федор:

—   Твой пес дома? А то я такого же видел в стае.

—   Вернулся, видно прогнали. Мал еще бе­гать по свадьбам,— рассмеялась хозяйка.

—   Я нынче в поселке был. Заходил на почту. Там просили тебе письмо передать. На вот, чи­тай. Чего людям машину зря гонять. Тут прямо с доставкой на дом. И все с Кавказа.

—   Затужил мужик вконец. Пора ему к нам на Колыму перебираться. Человек крепкий, такой не пропадет. Как думаешь, Варь? — спросил улыбаясь.

—    Этого не только он, но и я должна за­хотеть.

—    Ну, тебе выбирать уже поздно. Мужиков здесь немного, а и те, какие есть, неподходя­щие тебе. Ты человек особый, с характером. С тобой ужиться надо суметь. Вон мамка твоя сколько лет одна жила. А замуж так и не пошла. Это неспроста. Претензий было много. Не хоте­ла уступать, другие вон живут. А вы поодиночке. Оно и самой труднее. Все ж по хозяйству вдвоем легче справиться. Оно у всех характер не пода­рок, но как-то уживаются,— скажи, Федя.

—    Ой, Игорь! Конечно характер у бабы коря­вый. Случается, прикрикнешь, ногой топнешь. А куда деваться? Не все гладко и у нас в се­мье. Так ведь все норовит по-своему сделать. И пацаны в нее удались. Что мамка велит, то сделают без споров. Я велю, сто раз подумают. Приходится подзатыльника дать для ускорения. Недавно в брюках у старшего сигареты нашел. А ведь возраст еще малый. Чего не хватает. Дал по жопе, мать вступилась. Вот и поспорь с обо­ими. А вчера бельчонка приволок. Пока клетку делал, тот в хате набедокурил. До ночи убирать пришлось. И все дети. Нету их — плохо, есть они—тяжко. Мой младший приноровился сам капканы и петли проверять. Уходит в обед, вертается уже вечером. У меня до того времени голова кругом идет. Все ж малое дитя покуда. Где его черти носят. Прошу, чтоб пораньше при­ходил. Так неслуха не докличешься. Ворочает­ся в потемках, когда вся душа изноется. А он ни черта не понимает. Ему свое дай — на лыжах побегать, хлебом не корми, дозволь удоволь­ствие справить. Так вот и мучаемся,— жаловал­ся Федор.

—   А что с охоты принес? — спросила Варя.

—    Да жаловаться грех. Горностаев с пяток, три норки, одну огневку, да пару зайцев. Это неплохо для одного захода. Ну, а души сколько вывернул. И слова не скажи, оговаривается по­стрел.

—    Мужик растет. Куда денешься?

—    Надысь видел мужиков с Пионерского. Тоже промысловики. Раньше золотишко мыли, теперь на пушняк перешли. Оно выгодней. Зи­мой золото не намоешь. Зато от холода сдох­нуть можно. Так они говорят, что летом опять на золото пойдут, целый пласт «рыжухи» нашли. Повезло же людям. Вроде рудник открыть хотят.

—    На золоте ни столько получишь, сколько потеряешь. Радикулит замучит, да подагра,— отозвалась Варя.

—    Однако без золотишка не сидишь!

—    Тебе-то что за дело? Иль хочешь база­рить, что сам босиком и голиком. Так я тебе и поверила. Мы с матерью всю жизнь «рыжу­ху» мыли. Грешно без нее остаться. Тут вот не­давние успели карманы набить. Нам с тобой и вовсе грех голиком остаться.

Бондарев слушал внимательно. Глаза его за­бегали по мышиному быстро. Ведь разговор кос­нулся золота. Но, как начался тот разговор, так и погас. Люди не стали его продолжать. И замя­ли на самой середине. Игорь Павлович путем так ничего и не понял.

—    Мой младший на сухом ручье был. Гово­рит, стоит туда весной наведаться.

—   А что там? Золото? — вспыхнули глаза Бондарева.

—    Откуда оно там возьмется? Норка переко­чевала. На капканы можно хорошо взять,— ус­мехнулся Федор одними губами.

—    А я слышал, Селиванов россыпи само­родков нашел, да все крупные. Сдал, уехал на материк, теперь живет там, в потолок попле­вывая.

—    Много чего говорят. Мы эту Колыму вдоль и поперек исходили. Кроме могил, да костей, ни хрена здесь нет. И я не верю о байках про золото. Откуда оно здесь? Ерунда! — скривился Федя.

—    А я от старателей слышал, кто сами золо­то добывали, что его тут видимо-невидимо. Вон стали могилу Юрке Липецкому копать, всего на два штыка, а дальше жильное золото. Сделали заявку, как дураки, и все золото пошло государ­ству. Эх-х, лопухи! Я живо нашел бы, как его к рукам прибрать.

—    И куда б его дел? У нас был один такой умник. Тоже золото прижопить хотел. Десятку получил, сразу успокоился,— хохотнул Бондарев.

—    Ну, это безмозглый. Надо все с умом де­лать.

—   Тот тоже не без головы. А попался за са­мую жопу. Еще и теперь парится за жадность,— говорил Игорь Павлович.

—    А у нас тут мадама приезжала. Думала у нас, у местных, золотишко по дешевке ску­пить. Ну, мы ей хрен во все карманы напихали. У нас по госприемке дороже берут. Да и кто зо­лото зимой добывает. Нет таких полудурков. По­слали ее дружно, и пошли по домам. Ишь, выис­калась краля. Захотела озолотиться по дешевке.

—    А сколько к нам бабы пристают. Даже к старухам. Гоним от себя сраной метлой, так все равно липнут, как мухи.

—    Федь! Ты помнишь, кто первый самородок нашел? — спросила Варя.

—    Юрка Платонов! Кто еще. Его враз на волю отпустили. Хороший самородок был. Почти пол­килограмма.

—    Дорого за свободу заплатил,— качнул го­ловой Бондарев.

—   Дурак! За свободу ничего не жаль.

—    Сколько лет за этот кусочек жили?

—    Если б жили! А если укоротили б? Вот то- то и оно. Что чем обернется, никогда не знаешь.

—    Все это так! Вот я слышал тут и алмазы находят, и серебро, и платину. А в руки редко кому дается. Капризные находки. Сами себе хо­зяев выбирают. Не идут в руки к первому встреч­ному.

—    Знают себе цену,— усмехалась Варя и огля­нулась на стук в окно.

Анастасия, протиснувшись в дверь, разулыбалась, увидев Игоря:

—    Что же не заходишь, голубочек? А я це­лыми вечерами тебя жду.

—   Я в отъезде был.

—    Вон оно как? Ну, заходи!

Игорь повернулся боком, словно чего-то не решаясь.

—    Настя! А я нынче в подвале зайца пойма­ла. И не видела, как заскочил, морковку ел.