Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон
Заломив руки за голову, Дока зарычал в бессильной ярости, поддал ногой попавшийся на пути рваный ботинок. Чувство удовлетворения от того, что повезло сделать женщиной еще одну девственницу и связанное с ним нестерпимое желание обмыть неординарное событие, быстро испарялось из головы и всего тела, жаждущего взбодриться. Лезущая в глаза батарея пустых бутылок под кухонным столом не просто раздражала, а начала бесить. Возникло желание перемолоть их в стеклянную пудру. Чтобы окончательно не потерять рассудок, Дока натянул брюки с рубашкой, захватив авторучку с листком бумаги, бросился из квартиры на улицу. Он опомнился только в отделе кадров, когда начальник строительного управления взял у него заявление об уходе.
— С каких это бодунов ты решил от нас уйти? — грубым голосом вопросил здоровенный мужлан. — Ни одного выговора за каждодневные пьянки не получил, за брак из зарплаты не вычли ни рубля, и увольяешься. Думаешь, на другом месте будет лучше?
— Ничего я не думаю, от себя не убежишь, — опустил голову Дока.
— А если понимаешь то, что до других доходит только через могилу, почему бы не начать новую жизнь здесь? Решил, что мы тупые, не соображаем ничего? А мы все видели, коллектив за тебя переживал, невесту, вон, подыскали, красавица, спортсменка. Руководитель хора в художественной самодеятельности, как и ты, недавно развелась.
— Нас с женой еще не разводили, — буркнул Дока. — Никого мне не надо, я уехать решил.
— Куда?
— Пока не знаю, но здесь житья не будет все равно.
— Соображаешь, что казенную квартиру придется освободить? Кто и где тебя примет с распростертыми руками? Ни кола, ни двора, ни копейки за душой.
— Наживу.
— Тогда получай, — начальник управления поставил на заявлении размашистую подпись, сунул бумагу Доке. Затем повернулся к начальнику отдела кадров. — Рассчитать и уволить с сегодняшнего дня, чтобы духом его больше не пахло.
Дока снова ехал на юг, но не в тот город, в котором возведенная при Сталине мощная гидроэлектростанция перегородила широкий Днепр, и в котором успел показать себя с лучшей стороны, а еще южнее, к теплым берегам недалекого Черного моря. Когда–то туда направили одного из его институтских товарищей, там теперь жила и его бывшая жена.
Но правильно заметили старые люди — сколько гнилую веревку не связывай, она порвется все равно. И жена приняла, и на работу устроился, и дочка родилась. Армию отслужил, вернулся назад. Малосемейку не в пример другим получили, а радости в семье не прибавилось. Пошел Дока снова гулять по пивным да по забегаловкам с кабаками. А где пьянка, там и бабы. То в еще новом общежитии со стреляющими по бетонным коридорам ледяными ветрами пристроится с заблудшей шалавой, то вообще в вырытой в лесопосадке землянке среди присланных на стройку разбитных зэчек окажется. Отключится на одной, проснется рядом совсем с другой. Надо работать опять, иначе зэчки оторвут член вместе с яйцами. На стоячку жаловаться было грех — молодость брала свое — а вот кончать стал моментально. Вскоре и мужская сила начала затухать. То ли жена забегала по бабкам, то ли от вина с водкой и немерянными сигаретами, но член все больше становился вялым и непослушным, похожим на уваренную ливерную колбасу.
Однажды на улице Дока познакомился с красивой южанкой в простеньком платье, под которым проглядывалась идеальная фигурка. Толстые, худые, кривоногие, с другими изъянами, его не интересовали, стремление оставалось прежним — к идеалу во всем, даже во вредных привычках. Вообще, на югах девушки были не в пример северам — одна краше другой. И эта оказалась темноволосой, кареглазой, с удлиненной смазливой мордашкой и кругленькой попой. Слово за слово, соблазнил подружку, по случаю отъезда жены с дочкой в отпуск, пригласил к себе на квартиру. На юге ограничений на секс было меньше, недаром после завоевания Кавказа утихомиривать необузданную энергию черноусых мужчин пришлось именно русским бабам. Но не это качество насторожило Доку, к нему он относился с уважением. Когда разложил девушку на скрипучей кровати, по привычке залез под подол, чтобы снять трусики, то таковых на ней не оказалось. Партнерша раскидала ровненькие ножки в разные стороны, лениво посасывая конфетку, отвернулась, предоставляя незнакомому дружку возможность делать все, что тому заблагорассудится. Член пока торчал довольно крепко, направив его положенное место, Дока подналег в надежде получить всегда сладкое удовольствие. И вдруг ощутил, что не чувствует привычного трения о стенки полового органа, будто и члена у него не было, и влагалище у подружки отсутствовало. Он поводил по сторонам, попробовал покачать вверх–вниз — никаких соприкосновений ни с чем. Просунул руку, нащупал вялые половые дольки и собственный между ними орган, опять заработал задницей. Та же история, словно вошел в не имеющее стен холодное пространство. Тем временем девушка подзавелась, стала покусывать розовые губки, вскоре зад ее взялся прилежно разваливать совковую кровать. Дока прекратил предпринимать любые действия, с поникшим внутри дыры членом лежал и молча ждал конца странноватого спектакля.
— Быстрее… — выплюнув конфету и накрепко стиснув зубы неожиданно попросила подружка. — Ты способен быст–рее?..
— Сейчас.
Он послушно задвигался взад–вперед, стараясь лобком как можно крепче вжиматься в место расположения ее клитора. Подружка вошла в экстаз, ее начало выкручивать, глаза закатились, а ногти глубоко впились в его задницу. Дока оказался словно на хорошо натянутом батуте, он то взлетал вверх, то с размаху падал вниз.
— Помоги–и–и мне-е, — зашлась она в длинном выдохе. — Я хочу ко–о–ончи–ить…
С него потекли ручьи пота, во рту пересохло, а она продолжала наращивать обороты. Наконец, когда показалось, что от усердия оба через окно вылетят на улицу, Доку пронзила внезапная мысль. Он вспомнил о рассказе старого дальнобойщика о встрече того с дорожной проституткой.
Однажды, в то время еще молодой, на одной из трасс тот водитель подцепил в кабину стоявшую на обочине девушку. Пока ехали по степной дороге, он потихоньку готовился, выискивая место, где можно было бы скатиться с асфальта и заняться любовью. С первых слов было ясно, что попутчица не против, для нее это привычно. Наконец, вдали затемнела небольшая роща, и как только островок из деревьев поравнялся с машиной, он закрутил баранку туда. Покушали, девушка выпила, затем сама сняла трусики. И пошла шоферская пахота, которая, что на трассах, что на бабах, везде одинаковая. И тут показалось, что он воткнул член в небо, нулевые ощущения, кроме неторопливо обволакивающего холода. Чем дальше, тем неуютнее он себя ощущал. А девушка задирала ноги, требуя внимания только к себе. Скоро будто ошалела, начала царапаться и кусаться. Шофера охватил ужас, он был уже не рад, что связался с ненормальной, задыхаясь в железных тисках, мечтал о том, чтобы кошмар поскорее кончился. Но насилие продолжалось по нарастающей. Тогда к нему пришло решение. Как утопающий хватается за соломинку, он уцепился за мысль, призывавшую вынуть член, а вместо него просунуть во влагалище пальцы. Он так и сделал. Подруга хрипела, давясь белой пузырчатой пеной, телом помогала протолкнуться в собственное нутро пальцам, потом кулаку. Вскоре всей руке, до самого локтя. Липкие выделения измазали одежду, запах мешал нормально дышать, а дорожная проститутка не в состоянии была кончить. Тот водитель пропахал на проститутке не меньше часа, пока она не соизволила взорваться невиданным приступом полнейшего телесного опустошения.
Позже он узнал, что с такой болезнью женщины кончать были не в состоянии. Это и было тем самым бешенством матки, о котором среди мужчин гуляло немало легенд.
Вспомнив об истории, Дока в который раз облился ручьями пота, снова неумело задергался на странной подружке. Потом, решившись, рывком отклячил задницу и вместо сморщенного члена всунул во влагалище сразу четыре пальца. Он боялся, что нарвался на похожую женщину. Бездонная утроба проглотила их, как утка морскую гальку, лишь заходила ходуном еще сильнее. Он собрал руку в кулак и уже им попробовал довести девушку до заветного и для себя в том числе рубежа. Она выгнулась струной, на лице засверкали зубы и белки, дыхание вырывалось из груди как пар из паровоза — плотное и обжигающее. Казалось, она лопнет пополам пергнутой доской. Это продолжалось до тех пор, пока из стиснутого горла у нее не продрался долгий интимный стон. Подружка как–то разом опала, мгновенно превратившись в плоскую тень на кровати, в отпечаток незнакомой женщины с распущенными волосами, темными волнами расплескавшимися вокруг кукольного лица. Нос распух, губы заполыхали тюльпанами, через частокол мохнатых ресниц было видно, как возвращаются на место яркие коричневые зрачки. Дока с трудом поднялся с кровати и пошел в туалетную комнату мыть руки. Таких случаев у него еще не было.
