Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

— Извини, дорогая, придется задержаться еще на сутки, — снова подбирая паркер с бумаг, признался спутник. — Подписанные контракты и новые деловые предложения заставляют заняться ими не медля.

— Значит, у меня есть возможность для обзорной экскурсии? — обрадовалась собеседница.

— А что в прошлые приезды тебе не удалось узреть?

— Во первых, с удовольствием полюбовалась бы лохнесским чудовищем, которого до сих пор никто не сумел поймать, во вторых, опять съездила бы в Стоунхендж, чтобы постоять возле мегалитического сооружения из камня, воздвигнутого тысячелетия назад. В третьих, снова побывала бы на нулевом меридиане в Гринвиче. Представляешь — нулевой, как здорово! Продолжить?

— Осмотреть даже перечисленное ты просто не успеешь, я уже забронировал билеты на самолет. Кстати, пока мы не собирались, ты не надумала еще раз изменить маршрут нашего путешествия?

— Ни в коем случае, самолетом до Берна, потом на машине через альпийские горы до прекрасной Венеции. Прости меня тоже, дорогой, но второго путешествия на пароме через Ла — Манш я просто не осилю.

— Поэтому мы выбрали самолет, — мужчина нажал какую–то кнопку на лежащем перед ним ноутбуке, хитро прищурился. — Но летчики не признают опозданий.

— Как и железнодорожники с моряками, — засмеялась собеседница. — Не беспокойся, все значительное у англичан собрано почти в кучу, расстояния между чудесами небольшие.

— Ну что же, согласен, — утвердительно кивнул он. — Вечер, надеюсь, мы проведем вместе?

— Обязательно, я успела соскучиться без этого неловкого Докаюрона…

— А у меня голова трещит от новых историй о нем…

На противоположных стенах просторной гостинной комнаты висели два темных портрета, написанных неизвестными английскими художниками пятнадцатого века. На одной на переднем плане был изображен дождливый пейзаж с шотландцем в клетчатой юбке на фоне рыцарского замка с зубчатыми стенами, на второй момент вручения королем награды какому–то вельможе в королевской резиденции. Несмотря на темный фон картины не угнетали, а как бы исподволь переносили присутствующих в те далекие чопорные времена. Мягкий ненавязчивый свет от причудливых настенных бра падал на накрытый белоснежной скатертью, уставленный фарфоровыми тарелками с разнообразными закусками, красивой хрустальной вазой с фруктами и обязательной бутылкой с марочным вином, старинный ореховый стол на гнутых ножках, стоящий посреди помещения с высокими лепными потолками. В витиеватом с узким горлышком сосуде из разноцветного веницианского стекла источал нежные запахи огромный букет оранжерейных цветов. Изредка женщина наклоняла к нему голову, раздувала тонкие ноздри и втягивала в себя неземную палитру, испускаемую полупрозрачными лепестками. В такие моменты сидящий напротив мужчина ревниво отводил взгляд в сторону. Букет был прислан из Букингемского дворца, принес его разукрашенный золотыми галунами негр лакей, внутри находилась записка, из которой следовало, что преподнес цветы некто, не теряющий надежды на возобновление с женщиной дружеских отношений. Поначалу она капризно фыркнула и хотела отослать букет обратно, но поразмыслив, решила оставить. На записку особого внимания не обратила, лишь прочитала и, недоуменно пожав плечами, засунула опять между стеблями. Лакей негр тоже ничего путного не сказал, получил свои десять долларов и припустил бегом вдоль длинного и широкого коридора гостинницы. Дав мужчине немного помучиться в раздумьях, женщина решила, наконец, высказать свои предположения:

— Знаешь, милый, мне кажется, что цветы преподнес не кто иной, как принц Чарльз, — она с напускной серьезностью посмотрела на собеседника. — Он снял с себя траур по погибшей во Франции супруге, принцессе Диане, и только недавно все–таки решил сыграть свадьбу со своей бывшей любовницей леди Паркер. Но привычки старого кобеля не дают спокойно заниматься ни семейными вопросами, ни государственными делами, вот он и вспомнил обо мне.

— Почему именно о тебе? Я не видел его ни на приеме, ни на званом ужине, — не замечая подвоха, настороженно поинтересовался спутник. — Вы были с ним так близко знакомы?

— Мы и сейчас хорошо знаем друг друга.

— Прости, но тогда я не понимаю, что все это значит. Ты до сих пор с ним в тесных отношениях?

— Как тебе не стыдно, — притворно возмутилась собеседница. Едва сдерживая рвущийся наружу смех, коротко объяснила. — Когда–то, несколько лет назад, мы крепко дружили, затем немного поссорились. А сейчас он решил замолить грехи передо мной. Разве это плохо?

— Если все на самом деле так, то это ваше личное дело, — ревниво похмыкал в подбородок собеседник — Мне достается лишь роль стороннего наблюдателя.

— Ты правда не злишься на его маленькую шалость, или притворяешься, что тебе все до лампочки? — стараясь подавить сотрясающую ее изнутри икоту, поинтересовалась женщина.

— Допустим, я не придаю этому значения. А в чем, собственно, дело?

— Ни в чем, я просто тебя разыгрываю, — дала волю чувствам спутница. Откинувшись на высокую спинку стула, она засмеялась негромким бархатистым смехом. — Неужели ты мог подумать, что принц Чарльз посмеет скрываться за неизвестным именем? У него на лошадином лице с детским румянцем во все щеки написано, что он абсолютный английский сэр, прямой, как та трость шашечками, которая идеально подходит под его клетчатый костюм во время прогулок по королевскому парку.

— Тогда кто это может быть? — воскликнул повеселевший мужчина.

— Откуда я знаю, вполне вероятно, что подшутил наш друг граф де Корнуэль. Он мастер на подобные розыгрыши. Когда–то я тоже прислала ему записку любовного содержания с таким расчетом, чтобы ее нашла его жена.

— И что же было потом?

— Она закатила ему грандиозный скандал. Он с восхищением смаковал его при каждой новой встрече со мной.

— Прекрасно, мне подобные розыгрыши по душе, — стараясь загнать поглубже продолжавшие терзать его сомнения, признался собеседник. — В Москве друг над другом так мастерски умеют подшучивать лишь представители от культуры — известные писатели, композиторы. Особенно из еврейской среды.

— Ты прав, смех у этой нации в любой сфере деятельности обязательно стоит на первом плане. Они на деле подтверждают, что он продлевает жизнь.

— Будем считать, что и мы в такой тихий и чудесный лондонский вечер, украшенный нескончаемым за окнами шумом дождя, тоже сумели прибавить некторое количество времени к своим жизням.

— Результат будет еще весомее, если ты продолжишь повествование о похождениях нашего беспутного и неуклюжего в любовных приключениях приемного сына. Так мы, кажется, начали его величать, — удовлетворенно улыбнулась женщина. Снова вспорхнула мохнатыми ресницами, — Надеюсь, врученный мне лакеем по утру этот бесподобный букет цветов не столь затронул чувствительные струны твоей неоправданной ревнивности.

— Я абсолютно спокоен, — бросив мимолетный взгляд на вазу, постарался с достоинством кивнуть головой собеседник. — Мало того, я теперь просто уверен, что это проделки нашего друга графа де Корнуэля. Не раз он и меня пытался вовлечь в разные розыгрыши.

— Вот и отлично, а теперь я хочу послушать продолжение эротических подвигов славного Докаюрона.

— Я сделаю это для тебя, моя дорогая, с превеликим удовольствием. Прости, всего одно замечание.

— Какое же?

— В повествовании будет достаточно бытовых сцен из жизни сексуально озабоченного, и все–таки обыкновенного соцслужащего. В общем, совка. Я хочу сказать, что эротические эпизоды будут перемежаться с неустроенностью в том времени в целом. Захочется ли тебе вникать в чужие проблемы?

— Как раз судьба главного героя без каких бы то ни было прикрас меня вонует больше всего. Не стоит напоминать, тем более, что так называемых серых подробностей до этого ты старался не опускать.

— Тогда свое замечание я снимаю.

Глава шестнадцатая

…После того, как закрылась дверь за подругой юности, Дока настроился мерить квартиру быстрыми нервными шагами. Он понимал, что вернуть девушку назад невозможно, она приняла твердое решение уехать к парню из областного центра. Она просто сравнила его нынешний быт и перспективы роста обеспеченного уже сейчас начальника смены на ее заводе. Пусть не с помощью ума, хотя подружка всегда была неглупой, а на подсознательном уровне, но сравнение произошло. И то, что случилось в этой квартире, лично для нее значения уже не имело. Можно было считать, что она завершила тот языческий ритуал, который замыслила много лет назад и теперь, освобожденная от груза былого, со спокойной совестью принялась строить личную судьбу. Ну что же, честь и хвала таким женщинам, они достойны лучшей доли. Оставалось вплотную заняться собственным обустройством. По своему оригинальным поступком девушка помогла Доке раскрыть глаза, по новому посмотреть на окружающую его действительность. Она показалась отвратительной. Это была не жизнь, а жалкое существование с каждым днем все ниже опускающегося слабого волей человека, жизненный путь которого сумел бы распознать любой сторонний наблюдатель. Дорога, на какую он ступил, медленно и неотвратимо вела на кладбище, уже до упора усаженное могилами молодых алкашей.