Джозеф Хеллер - Лавочка закрывается
Его вопрос попал в цель. Я вздрогнул, словно увидел перед собой волшебника, читающего чужие мысли.
— Да, снится, — доверчиво признался я. — Как раз прошлой ночью.
Он самодовольно кивнул.
— Ты вчера дрочил, — не колеблясь сообщил он мне.
— Ах ты дерьмо собачье! — запальчиво ответил я, а сам виновато спросил себя — как это он догадался.
— Это же не преступление, — примирительным тоном и как бы оправдываясь сказал он. — Это даже не грех. Женщины тоже этим занимаются.
Тогда я отнесся к последнему замечанию с недоверием. Он уверял меня, что так оно и есть на самом деле.
Приземлившись на Пьяносе, мы во все глаза принялись смотреть на горы и лес, подступавшие к самому морю; мы ждали машин, которые отвезут нас с вещами в штаб нашей эскадрильи, где после нашего доклада о прибытии нас должны были распределить по палаткам. Стоял май, было солнечно и все вокруг было прекрасно. Все было спокойно. Мы с облегчением увидели, что здесь мы в безопасности.
— Хорошая работа, Эпплби, — смиренно заметил Йоссарян, говоря за всех нас, — мы бы никогда не добрались, если бы тебе пришлось полагаться на меня.
— Этот вопрос меня мало беспокоит, — мстительно сказал ему Эпплби своим неторопливым техасским говорком. — Ты нарушил устав, и я сказал, что подам на тебя рапорт.
В штабе, где нас встретил любезный первый сержант, сержант Таусер, Эпплби с трудом сдерживал себя, ожидая завершения формальностей. А потом сквозь сжатые губы на дрожащем от обиды и ярости лице попросил, потребовал встречи с командиром эскадрильи по вопросу неподчинения члена экипажа, который отказался принимать таблетки атабрина и не выполнил прямой приказ сделать это. Таусер с трудом скрывал удивление.
— Он у себя?
— Да, сэр. Но вам придется немного подождать.
— И я бы хотел поговорить с ним, пока все мы еще здесь, чтобы он мог услышать свидетельские показания.
— Да, я понял. Вы все можете присесть, если хотите.
Командиром эскадрильи был майор, и фамилия у него, как я увидел, тоже была Майор; меня развеселило это странное совпадение.
— Да, я, пожалуй, посижу, — сказал Эпплби. Остальные из нас хранили молчание. — Сержант, а сколько мне придется ждать? Мне еще сегодня нужно многое успеть, чтобы полностью подготовиться и завтра с самого раннего утра идти в бой в ту минуту, когда мне прикажут.
Мне показалось, что Таусер не верит своим ушам.
— Сэр?
— В чем дело, сержант?
— Вы задали какой-то вопрос?
— Сколько мне придется ждать, прежде чем мне можно будет идти к майору?
— Пока он не пойдет на ланч, — ответил сержант Таусер. — Тогда вы сможете войти.
— Но ведь тогда его не будет. Разве нет?
— Не будет, сэр. Майор Майор вернется к себе только после ланча.
— Понятно, — не очень уверенно решил Эпплби. — Тогда я, пожалуй, приду после ланча.
Шрёдер и я стояли, окаменев, как и всегда, пока офицеры улаживали свои проблемы. Йоссарян слушал с ехидным любопытством.
Эпплби вышел первым. Он резко остановился, как только я вышел за ним, и изумленно отступил назад, чуть не сбив меня с ног. Я проследил за направлением его взгляда и ясно увидел высокого темноволосого офицера с золотыми листьями майора на погонах, который выпрыгнул из окна штабной палатки и рысью скрылся с глаз за углом. Эпплби зажмурил глаза и потряс головой, словно опасаясь того, что он заболел.
— Ты не… — начал он, но тут сержант Таусер похлопал его по плечу и сказал, что он, если все еще хочет, может пройти на прием к майору Майору, поскольку майор Майор только что ушел. Эпплби усилием воли вернул себе присутствие воинского духа.
— Спасибо, сержант, — очень формально ответил он. — Он скоро вернется?
— Он вернется после ланча. И тогда вам придется выйти и подождать, пока он не уйдет на обед. Майор Майор никого не принимает в своем кабинете, когда он у себя в кабинете.
— Сержант, что вы только что сказали?
— Я сказал, что майор Майор никого не принимает у себя в кабинете, пока он в кабинете.
Эпплби несколько мгновений внимательно разглядывал сержанта Таусера, а потом заговорил строгим, начальственным тоном.
— Сержант, — сказал он и замолчал, словно для того, чтобы убедиться, что внимание Таусера ничто не отвлекает, — вы издеваетесь надо мной только потому, что я новенький в эскадрилье, а вы здесь уже давно?
— Нет-нет, сэр, — ответил Таусер. — Именно такой приказ я получил. Можете спросить у майора Майора, когда его увидите.
— Именно это я и собираюсь сделать, сержант. Когда я могу его увидеть?
— Никогда.
Но Эпплби при желании мог подать свой рапорт и в письменной форме. Но через две или три недели мы практически были ветеранами, и этот вопрос уже не имел никакого значения даже для Эпплби.
Эпплби скоро стал первым пилотом в паре с бомбардиром, у которого был больший опыт — с Хэвермейером. Йоссарян поначалу был достаточно хорош, и его назначили ведущим бомбардиром, а в пару дали пилота с уступчивым характером. Звали пилота Макуотт. Впоследствии я предпочитал Йоссаряна, потому что он всегда бомбился быстрее других.
Мне казалось, что у нас было все. Палатки были удобными, и я не наблюдал признаков враждебности по отношению к кому-либо. Мы жили в мире друг с другом, что было бы невозможно в каком-нибудь другом месте. Там, где находился Лю, в пехотных частях в Европе, были смерть, ужас, дрязги. Мы все большей частью любили повеселиться и не очень глубоко горевали над редкими потерями. Тогда нашим офицером, отвечавшим за обе столовые, был Милоу Миндербиндер, ставший теперь промышленником и крупным экспортером и импортером, а тогда он работал блестяще, все знали, что лучше него нет никого на всем средиземноморском театре военных действий. У нас каждое утро были свежие яйца. На кухне под руководством капрала Снарка работали итальянцы, нанятые Милоу Миндербиндером, а еще он нашел жившие неподалеку семьи, в которых были рады стирать наше белье, получая за это какие-то гроши. Чтобы нас кормили, нам нужно было всего лишь выполнять приказы. Каждый уикэнд у нас был лимонад с мороженым, а у офицеров — каждый день. Только после того как мы с Орром сделали вынужденную посадку у побережья Франции, мы узнали, что углекислый газ для лимонада Милоу брал из баллончиков, которые должны были находиться на наших спасательных жилетах, чтобы их надувать. Когда умер Сноуден, мы обнаружили, что Милоу из наших пакетов первой помощи забрал и весь морфин.
Направляясь в тот первый день в свою палатку, я остановился, услышав рокот множества летящих самолетов, и, посмотрев вверх, увидел три звена по шесть штук, возвращающиеся с задания в идеальном строю на фоне голубой заставки безветренного неба. В то утро они вылетели бомбить железнодорожный мост неподалеку от городка Пьетразанта, и теперь возвращались назад к ланчу. Зениток там не было. Вражеские самолеты их не преследовали. Я ни разу не видел вражеского самолета за все время моего пребывания там. Эта война, как я и надеялся, была как раз для меня, чреватой риском, но безопасной. У меня была профессия, которая пользовалась уважением и приносила мне удовольствие.
Два дня спустя я летел на свое первое задание к мосту неподалеку от местечка под названием Пьямбино. Я жалел, что там не было зениток.
И только когда я увидел, как парнишка моего возраста, Сноуден, истек кровью и умер в нескольких ярдах от меня в хвосте самолета, я наконец осознал, что они пытаются убить и меня, что они в самом деле пытаются убить меня. Люди, которых я не знал, стреляли в меня снарядами каждый раз, когда я поднимался в воздух, чтобы сбрасывать на них бомбы, и это уже было не смешно. После этого мне захотелось домой. Были и другие вовсе не смешные обстоятельства, потому что число боевых вылетов, которые я должен был совершить, сначала подняли с пятидесяти до пятидесяти пяти, а потом до шестидесяти и шестидесяти пяти, а могли, вероятно, поднять и еще выше, прежде чем я хотя бы эти шестьдесят пять отлетаю при том, что шансы дожить до этого были весьма невелики. Тогда у меня было тридцать семь боевых вылетов, и оставалось налетать еще двадцать три, а потом — двадцать восемь. Полеты становились все опаснее, а после Сноудена я начал молиться каждый раз, как только мы поднимались на борт и я занимал свое велосипедное сидение в хвосте лицом назад, прежде чем зарядить и сделать пробную очередь из моего пулемета, когда мы, уже построенные в боевой порядок, летели над водой. Я помню свою молитву: «Дорогой Боженька, пожалуйста, дай мне вернуться домой живым, и я клянусь, что больше не сяду в самолет». Позднее я, ни минуты не задумываясь, нарушал эти обещания, отправляясь на конференции по организации сбыта. И ни Гленде, и никому я не говорил, что тогда молился.
Через неделю после прибытия я отправился в Бастию на джипе с лейтенантом по фамилии Пинкард, с которым уже успел подружиться во время одного из полетов; лейтенант взял машину в технической части и пригласил меня прокатиться. Когда у нас не было полетов, наше время принадлежало нам. Вскоре после этого Пинкард отправился вместе с Крафтом на самолете в Феррару, и его вместе с остальными сочли погибшим. На прямом и низком участке идущей на север дороги неподалеку от берега мы встретили двух улыбающихся девчонок на прогулке, и он со скрипом тормозов остановил машину и подсадил их. Несколько минут спустя он свернул с дороги на плоскую площадку, заросшую со всех сторон кустами, где он еще раз резко остановил машину, показывая рукой наружу и вниз и неся какую-то тарабарщину.
