Дэвид Митчелл - Сон №9
Козел-Сочинитель закрыл глаза, и по его лицу разлился кайф. Питекантроп глазел во все глаза, вспоминая детство, проведенное в окаменелых лесах. Госпожа Хохлатка в поисках укрытия нырнула под почтенный дилижанс. Птицы исчезли, разлетевшись во все стороны, так же внезапно, как и появились.
– Экстраординарная авифауна! – заявил Козел-Сочинитель.– Выходите, госпожа Хохлатка! Знаете, я ведь слышал отрывки несказанно сказочной сказки! Ее пели эти птицы! Извините, друзья мои, но м-мне нужно сию же секунду вернуться к старинному бюро!
***Проходит еще два или три ничем не примечательных дня. Вот как я их провожу. Встаю поздно, курю в саду и пью чай с тостами. Наблюдаю, как бледнеет опухоль на глазу. Прибираю в гостиной и на кухне, прячу мусор и отправляюсь читать на чердак. Там я чувствую себя безопаснее всего. Я превращаюсь в автомат для чтения. Я читаю детективные рассказы Когоро Акэти. Я читаю «Кухню» Банана Ёсимото и проникаюсь к ней неприязнью, сам не знаю, почему. Я читаю «Сестер Макиока» Дзюнъитиро Танидзаки и прихожу в восторг. Я читаю странный роман Филипа Дика о параллельном мире, в котором Вторую мировую войну выиграли Япония с Германией, а какой-то писатель пишет странный роман о параллельном мире, в котором эту войну выиграли Америка с Англией[105]. Я читаю «Исповедь „неполноценного“ человека» Осумы Дадзай, но его главный герой испытывает такую жалость к самому себе, что мне хочется, чтобы он бросился в море задолго до того, как он это делает. Андзю много читала – не то что я. Сейчас я вспоминаю, что ревновал ее к книгам за те часы жизни, что она дарила им, а не мне. Наши уроки японского в школе были скорее созданы, чтобы отбить охоту к чтению, со всеми этими вопросами вроде: «Какое слово наиболее полно выражает чувство, которое мы испытываем, читая следующие строки: „Когда мой отец уходил в свое последнее плавание, над волнами разносились печальные крики чаек“: а) ностальгия; б) горечь; в) тоска; г) причастность к высшим силам; д) умиление». «Мы». Что за придурок этот «мы»? Я его никогда не встречал. Сегодня утром я читаю французский роман «Большой Мольн»[106]. Я просто пухну от книг. На закуску между завтраком, обедом и ужином я читаю рассказы про Козла-Сочинителя, которые написала сестра госпожи Сасаки. Их здесь множество. Госпожа Сасаки говорит, что ее сестра писала их для своего племянника Бунтаро, когда тот был маленьким. Бунтаро был когда-то ребенком? Странно. Теперь же она пишет их по утрам, чтобы разогреться. Когда много читаешь, хочется есть. Проголодавшись, я спускаюсь на кухню и беру что-нибудь из холодильника и еще яблоко или банан. Потом большим сачком очищаю пруд от опавших листьев и кормлю рыбу. Потом поднимаюсь обратно на чердак и снова читаю, пока не стемнеет. Закрыв треугольное окно светозащитной бумагой, играю на гитаре, пока не придет Бунтаро или госпожа Сасаки. Мы вместе ужинаем и болтаем – ни в «Падающей звезде», ни в Уэно обо мне так никто и не спрашивал. До сих пор. После ужина запираю дверь на замок, задвигаю засов и накидываю цепочку, отжимаюсь и приседаю вволю, потом принимаю душ. Сплю я по-прежнему внизу на диване, где уж точно услышу незваных гостей, прежде чем они до меня доберутся. Читаю почти до утра; в конце концов засыпаю. Мне снятся пустые, размытые сны – зум-объективы, машины на стоянках, многозначительные улыбки незнакомых людей…
Я снова стал чувствовать запахи. Никогда я не чувствовал их так остро, как сейчас. Вновь исследую дом, на этот раз по запахам. Гостиная – это полировка, татами, благовония. Кухня – растительное масло для жарки, нержавеющая сталь, терпкая смородина. Хозяйская спальня – белье, жасмин, лак. В саду – лиственный дух, пруд с его обитателями, привкус дыма. В этом доме так тихо! Малейший шорох сразу обращает на себя внимание, как в метро визгливый голос, говорящий по мобильнику. Я слышу звуки, о которых раньше и не подозревал. Пульсация крови в жилах, скрип суставов, когда я поднимаюсь по полкам-ступенькам, вибрация от проезжающих машин. Вороны и двери на отдаленных улицах, муха, таранящая оконное стекло, выбиваемый футон.
Гудит факс. Откладываю «Большого Молmна», спускаюсь и вижу на полу сообщение.
МИЯКЭ. ДЕТЕКТИВ МОРИНО
ПОЛУЧИТ КОРРЕСПОНДЕНЦИЮ
ПО УКАЗАННОМУ НИЖЕ АДРЕСУ.
БУДЬ ОСТОРОЖЕН. НЕ ДАВАЙ АДРЕСА,
ПОКА НЕ УВЕРЕН, ЧТО ВСЕ В ПОРЯДКЕ.
НАШ РЕЙС 30 МИН. НАДЕЮСЬ,
ТЫ НАЙДЕШЬ ТОГО ЧЕЛОВЕКА.
Дальше идет номер почтового ящика в Эдогавабаси. Я переписываю его на клапан от сигаретной пачки и прячу в бумажник, а факсовое сообщение поджигаю в пепельнице с помощью зажигалки генерала Дугласа Макартура. Это чересчур драматично, но я люблю смотреть на огонь. Бросаю взгляд на фотографию сестры госпожи Сасаки. Охлажденное вино у нее в бокале наполняет воздух своим ароматом.
– Итак,– говорит она,– что будет в следующей главе?
***Козел-Сочинитель уселся за старинное бюро. Витиеватые фразы вились в дюйме от его головы, ожидая, когда он пришпилит их к бумаге. Козел-Сочинитель не мог найти ручку. «Странно,– думал он.– Я точно помню, что положил ее сюда, на блокнот, когда услышал утреннее мычание Питекантропа…» Он посмотрел там, где она должна быть, потом там, куда она случайно могла закатиться, и, наконец, там, где ее наверняка быть не могло. Из этого следовал только один вывод.
– Вор! – закричал Козел-Сочинитель.– Вор! Вор!
– Питекантроп с госпожой Хохлаткой бросились в дилижанс – она-то точно знала, что делать.
– Нет-нет, мой господин. Позвольте объяснить: ваша закусочная бумага лежит вот здесь, а ваши записи и все…
Козел-Сочинитель затряс головой.
– Нет, госпожа Хохлатка! М-мой манускрипт на м-месте, но моя авторучка! Язык моего воображения! Та самая ручка, которой госпожа Сёнагон писала свои записки у изголовья больше тринадцати тысяч полумесяцев тому назад! Эти птицы были просто тактикой-дидактикой, приманкой – нас отвлекли, чтобы вор мог сделать свое дело!
– Куда катится мир? – воскликнула госпожа Хохлатка.– Ограбить ближнего своего!
Питекантроп вопросительно замычал.
– Кто? Завистников полно, они спят и видят, как бы покончить с моим пером! – Козел-Сочинитель застонал со слезами в голосе.– Без моей авторучки моя карьера окончательно окончена! Критики меня де-ре-инк(онструкти)визируют!
– Только через мой труп, мой господин! Не теряйте головы! Мы уже раз отыскали вора и снова отыщем! Разве не так? – обратилась госпожа Хохлатка к Питекантропу.
Питекантроп ужасно обрадовался, что госпожа Хохлатка заговорила с ним, и, радостно замычав, не стал обращать ее внимание на то, что если искать следы в грязи полей было делом пустяковым, то искать их в заветренной, раскаленной пустыне – задача совершенно другого порядка.
– Вы, госпожа Хохлатка,– сказал Козел-Сочинитель, беря себя в руки,– как всегда, абсолютно правы. Давайте применим к дилемме логику. Моя ручка пропала. Где обычно находят ручки? В конце предложений. А где находят концы предложений? В конце строк. Ну сколько строк можно найти в пустыне?
Госпожа Хохлатка выглянула в окно.
– Здесь только одна линия, что может сойти за строку, мой господин.
– Что же это за линия, моя дражайшая госпожа Хохлатка?
– Ну как же, мой господин,– та, что идет по центру дороги!
Козел-Сочинитель зацокал копытами.
– К оружию, друзья мои! Мы идем на войну!
Госпожа Хохлатка выбивалась из сил, обливаясь потом под своей парасолькой, и боялась, что следующее яйцо снесет вкрутую. С Питекантропа пот лил градом, а раскаленный асфальт прожигал ему пятки до дыр. Козлу-Сочинителю виделись глаголы-миражи, замерзающие и тающие снова. Жестокое солнце выпустило в полуденные просторы порцию раскаленного свинца. Само время повторялось и останавливалось. Козел-Сочинитель промокнул лоб хлюпающим носовым платком и удостоверился – то, что, как ему показалось, ему показалось, так и было на самом деле.
– Ага! Радуйтесь, друзья мои! Белые строки сворачивают с дороги, моя авторучка наверняка где-то недалеко!
Госпожа Хохлатка настояла, чтобы они выпили грушевой шипучки перед тем, как пуститься в пустыню. Если бы белая строка не указывала им путь, даже Питекантроп заблудился бы в этих огнедышащих валунах, выступах и скалах, булыжниках и глыбах. Рептилии застыли на месте, переминаясь с ноги на ногу. Питекантроп чувствовал, что за ними наблюдают, но ничего не сказал из боязни огорчить госпожу Хохлатку.
– Послушайте,– сказал Козел-Сочинитель, глава экспедиции,– мы, кажется, уже… здесь.
Они втроем доплелись до самого края фарфоровой воронки, настолько же крутой, насколько и широкой. В центре воронки зияла дыра.
– Экстраординарно,– пробормотал Козел-Сочинитель.– Примитивная культура, доросшая до радиотелескопических технологий, неизвестная остальному миру…
– Вы можете называть это радио-теле-чем-угодно, мой господин, но уж кухонную-то раковину я ни с чем не спутаю, если она передо мной окажется. Ее нужно драить каждый понедельник, иначе…
