Екатерина Минорская - Женского рода

На Московский вокзал Алису проводила Ада: она ре­шила остаться в Питере еще на пару дней — у тетки.

От чужой нелюбви можно спастись только любовью к самому себе, и умирают от безответных чувств не те, кого отверг кто-т о, а те, кто сам не сумел полюбить себя. Ро­ман с самим собой — беспокойная вещь, неясная посто­роннему взгляду, а потому человек ранимый, неуверенный в себе, зачастую презирающий себя может показаться дру­гим самовлюбленным эгоистом. Одиноки те, кто любит себя отраженной, как лунный свет, любовью, искомой в чужих глазах. А много ли других?

Алиса любила себя, как всякое хрупкое, но знающее себе цену создание: она была уверена, что окружающие непременно должны любить ее. Это был вечный огонь — ровный и постоянный, но абсолютно невозможный на нео­битаемом острове.

Кирш любила себя яростно, постоянно борясь с нена­вистью. Веру в свою неповторимость и бесценность она должна была подпитывать истово, как постоянно подкладывают поленья в костер: Кирш нужна была свита людей с восторженными взглядами.

И обеим казалось, что, если человек отвернулся, зна­чит, он просто решил по каким-то причинам скрыть или подавить свою любовь. Так кажется многим избалован­ным вниманием людям, но, если они вдруг начинают со­мневаться в себе, значит, скорее всего, пришел и их черед отразить чей-то свет…

Теперь, вновь подъезжая к Москве, Алиса раздумыва­ла, все ли обязательно должны любить ее и не напрасно ли она внушила себе, что тогда, танцуя, Кирш без слов призналась ей в любви…

Кирш же, бродя по Ленинградскому вокзалу, думала, что свита ей вовсе не нужна и что всего одна особенная девушка — это именно то, что должно быть на месте мно­жества обычных.

И Алиса понимала, что ее самолюбие висит на волоске, и Кирш осознавала, что становится более уязвимой. Лю­бовь защищает только от внешних дрязг, а внутри этой странной системы на двоих человек становится совершенно незащищенным, будто кто-то стянул с него кожу и поста­вил посреди степи: и легкий ветерок покажется ураганом, и мимолетный равнодушный взгляд может свалить с ног…

Кирш принимала это как данность и с интересом при­слушивалась к своим страхам. Алиса встречала эту новь настороженно: ей казалось, что, когда в этой степи стоят мужчина и женщина, один имеет право на жесткость, дру­гая — на капризы и дурные настроения; но две женщины имеют право на все: безжалостную жесткость и двойной каприз. Русская рулетка – страшно и притягательно.

…Кирш стояла на перроне, скрестив руки на груди и выставив вперед ногу в красном ботинке, — Алиса про себя улыбнулась. Они встретились взглядами.

— Чего? — настороженно, но с вызовом спросила Кирш, сузив глаза и пытаясь понять, не над ней ли смеется Алиса.

— Давай сумку.

Она закинула Алисину сумку на плечо и пошла по на­правлению к выходу с таким невозмутимым видом, будто встречала ее на вокзале каждый день и это мероприятие ей порядком поднадоело, как и сама Алиса.

Алиса послушно шла сзади. Кирш тащила сумку, а Али­са сжимала под мышкой красную папку.

— Ты что, кирпичей набрала?! — Кирш оглянулась на нее и наконец впервые улыбнулась, собрав в уголках рта забавные лучики.

Алиса уехала, оставив в недоумении Андрея и поссо­рившись с Анной Михайловной. Тяжелый осадок на серд­це утаптывался только красными ботинками, шагающи­ми рядом.

— Что это мы несем? — Кирш кивнула на папку,

— Одна женщина попросила завезти, я тебя потом с ней познакомлю.

Кирш пожала плечами, показывая, что ее совсем не обя­зательно с кем-то знакомить.

Им надо было на Большую Никитскую, и Алиса тихо спросила:

— А это ничего, что мы вот так запросто идем по цен­тру Москвы? Ты же скрываешься, у тебя же проблемы?..

Кирш отмахнулась и насупилась.

Охранник спросил документы; девушки переглянулись, и Кирш сказала, что подождет на улице. Но мужчина в форме, одиноко сидящий под высоким потолком с баре­льефами, зевнул и добавил:

— Можно по одному.

Алиса поспешила протянуть свой паспорт, и они с Кирш прошли во двор института.

Попав в этот двор-колодец, Алиса замерла на месте, а Кирш, сунув руки в карманы, присвистнула. Это было слишком нереально: глухие серые стены в сухих зарослях дикого винограда, а посреди, в снегу, — фонтан-дракон, к которому с разных сторон шли два черных металлических человечка — бородатые старцы с посохами.

Следом за Алисой и Кирш из двери выбежал в одном свитере какой-то мужчина и поспешил через дворик к дру­гой двери, но Алиса окликнула его:

— Простите, что это за человечки?

Мужчина остановился и ответил обстоятельно, как это обычно делает человек, привыкший больше общаться с книжками, чем с людьми. Выяснилось, что, вероятно, стар­цы были привезены старым хозяином особняка из какой-нибудь страны, скорее всего из Китая, что раньше здесь было немецкое посольство («Вряд ли это они поставили не их эстетика!» — хмыкнул мужчина), а еще раньше здесь жил граф, со времен которого фигурки, наверное, и стоят.

— Они вообще-то бронзовые, это их так уж краскойзамазали, для сохранности, наверно, их и перекапывали уже: чинили одного. Новый русский какой-тохотел их себе на дачу, денег много давал, чтобы помогли их вывезти, не афишируя, никто возиться не захотел; так и стоят. Ско­ро институт в другое место перенесут, а это здание вместе с ними вот. — Мужчина кивнул на черных человечков. — Кто-то, кажется, в частное владение выкупает.

— Спасибо…

— Не за что.

Мужчина скрылся за скрипучей дверью, а Алиса обер­нулась к Кирш:

— Здорово, да? Завораживает.

Кирш пожала плечами.

— Человечки как человечки… Просто странный такой дворик.

— Весь вопрос в том, куда они смотрят. — Алиса обо­шла фигурки.

Со стороны казалось, что оба старца смотрят на фон­тан; один — чуть склонившись перед ним и опершись на посох, другой — встав на одно колено и придерживая по­сох рукой. Но если присмотреться, оказывалось, что один из старцев смотрит чуть в сторону: не на фонтан, а на вто­рого человечка. Алисе показалось, что и тот, обратисьлицом к фонтану, косится на своего старого приятеля, но это было не очевидно. Загадав про себя ответ Кирш, Али­са сжала кулаки и спросила:

— Куда они смотрят?

— Друг на друга, конечно, — констатировала Кирш и поторопила уже замерзающую подругу к двери.

Алиса счастливо разжала кулаки и прошла. Уже на об­ратном пути из библиотеки, вновь проходя через дворик с бронзовыми человечками, Алиса подмигнула им, а Кирш раздала по легкому щелбану.

Они шли по Москве, слегка сторонясь друг друга, и со стороны походили на юношу и девушку старшекласс­ников, не знающих, как вести себя на первом свидании. Алиса то и дело забрасывала на плечо соскальзывающую сумку. Кирш поправляла на носу очки. При этом они ожив­ленно разговаривали, но то, о чем на самом деле хотелось говорить обеим, оставалось между произносимых слов и повисало в воздухе, как обнаженные электрические нити. Кирш удивилась, узнав о приезде Ады в Питер и об их неожиданной дружбе с Алисой, но Алиса поспешила объяс­нить Кирш мотивы, и та, как показалось Алисе, смогла расслабиться.

— Хорошая девчонка Ада, только Фекла ее близко к Кот не подпустит, — с уверенностью и одновременно с со­жалением произнесла Кирш.

Возле перехода Алиса поскользнулась и ухватила Кирш за рукав — та подала ей руку, и они пошли под руку мол­ча. Кирш сжала Алисину кисть крепче и вздохнула:

— Ледяная совсем! — Не выпуская Алисиной руки, она опустила ее в теплый карман своей куртки.

Несколько шагов они сделали молча, привыкая к но­вому ощущению; Кирш вспомнила, какой маленькой по­казалась ей рука Алисы тогда, в клубе; ее спутница затаи­ла дыхание, чувствуя приятное тепло, разливающееся по телу.

— И давно ты живешь с женщинами?— ни с того ни сего, спросила Кирш.

Электрические нити начали рассеиваться.

Алиса замялась и, посмотрев на Кирш исподлобья, по­мотала головой. Кирш вопросительно подняла бровь, по­казывая, что по-прежнему ждет ответа.

— Мы когда танцевали в клубе, ты была без очков… Было лицо открытое, а теперь как будто закрытое… Мож­но померить?

Кирш потерла кончик носа (это было похоже на жест Марго) и протянула Алисе очки, сказав при этом:

— Так я жду ответа, моя снежная королева!

Стекла очков явно не подходили Алисе, и она часто заморгала из-под них, глядя на Кирш.

— Кстати, тебе идет оправа: ты в них на стерву похо­жа! — Кирш усмехнулась и поправила чуть было не выскользнувшую из кармана руку Алисы.

Алиса подняла очки на лоб, закрепив на берете, и от­вернулась:

— Ты чего? Это же был комплимент! — Кирш сжала руку Алисы в кармане.

— Я не потому…. Я никогда не жила с женщинами…

Кирш понимающе поджала губы. Признание Алисы од­новременно и смущало и радовало: не хотелось поверить, что это просто каприз, но, с другой стороны, Кирш была первой женщиной для многих своих бывших подруг, и никто из них не отказывался от нее, наоборот, женщины бросали из-за нее семьи. Ей это было не нужно, как Кот не нужны были жертвы Ады. Кирш оставляла готовых на все подруг не потому, что ее тяготила их самоотверженность, нет, напротив, их самоотверженность начинала тяготить ее, потому что тяготили они сами, и она уже начинала от­даляться. Отношение Кирш к женщинам всегда было вспышкой — яркой, но короткой, а она не собиралась об­щаться с кем бы то ни было из жалости. Таких людей на­зывают влюбчивыми, но на самом деле в них так яростно желание любви, что они не ждут, а ищут се, каждый раз веря, что сердце екнуло именно на ту, единственную. Но потом… то избранница появлялась без косметики и при­чески, то демонстрировала свой целлюлит, то случалась какая-то другая неприятная оплошность, вроде кусочка сигаретной бумажки, прилипшей к губам, и Кирш начи­нала ненавидеть любовницу, как опошленную мечту, унич­тоженную сказку. Кирш ждала женщину, которой она про­стит любой изъян.