Маша Царева - Это подиум, детка! Сага о московских куколках
– Да это же я, Алена! Мы познакомились в самолете, помнишь?
Ее глаза расширились от недоверчивого удивления:
– А… что… но как же…
– Нет времени объяснять, – перебила я, – видишь мужика в катере? Помнишь, он был со мной? Он оказался сумасшедшим, представляешь? Хочет меня убить, и ему почти это удалось.
– Ничего себе, как в детективе, – восхитилась эта дурочка, – эй, Хорхе, помоги нам… У Хорхе есть машина, сейчас поедем в полицию, а потом в больницу.
Но Хорхе уже и след простыл. Видимо, он решил, что себе дороже связываться с двумя ненормальными русскими, одна из которых выглядит как бродяга, а другая в первый же день знакомства пытается развести его на золотой браслет.
Маргоша помогла мне подняться по гранитным ступенькам, подняла руку, останавливая такси. Все машины, завидев меня, проезжали мимо. Пришлось вынуть из сумки купюру сто евро (я поклялась, что верну долг в тройном размере – с такой досадой Маргоша расставалась с деньгами) и помахивать ею на вытянутой руке. Время от времени я оборачивалась к морю – катер Ивкина покачивался на волнах в нескольких метрах от берега, а сам он напряженно за нами наблюдал, решая, что делать дальше. Наконец перед нами с визгом затормозила какая-то колымага.
Залезая в машину, я не удержалась – обернулась и сделала в сторону Иосифа Ивкина экспрессивный жест «fuck you»!
А потом мы нервно хохотали, и водитель-испанец что-то бормотал сквозь зубы и вроде бы грозился нас высадить, но от этого почему-то становилось еще смешнее. Я все никак не могла остановиться – закипающий бульон истерического смеха весело клокотал в горле, слезы катились по щекам, и я слегка морщилась, когда их путь проходил по кровоточащим ссадинам. Боль пришла потом. И страх тоже. Я испугалась, когда увидела выражение лица хирурга, к которому меня привели. Он все еще спрашивал – не принимала ли я наркотики, и я экспрессивно качала головой: нет, нет. А он не верил, но когда взглянул на результат моего анализа крови, изумленно умолк.
– У вас нервный шок, – через неизвестно откуда взявшегося переводчика сообщил он, – поэтому вы и не чувствуете боли. У вас сломан нос, повреждена скула, выбито три зуба… Я буду вынужден сообщить в полицию.
Мне стало дурно.
Я попросила зеркало. Его принесли не сразу. Хирург настоял, чтобы сначала мне вкололи успокоительное. Я послушно протянула руку, предплечье стянул резиновый жгут, и по венам разлилась теплая безмятежность. Говорят, это было какое-то очень сильное успокоительное. Но все равно я закричала, когда увидела в прямоугольнике принесенного зеркала свое лицо.
– Не может быть… Не может быть… – это «не может быть» я повторяла целый час, даже после того, как зеркало отобрали и вместо него принесли еще один наполненный шприц.
Никогда этого не забуду. Вместо привычного родного лица я увидела скомканную пластилиновую маску – нос распух и съехал набок, глаза заплыли, из треснувшей губы струилась кровь, одна половина лица припухла и приобрела странноватый фиолетовый колор, словно я была аллергиком, которого укусила пчела.
Сквозь ватную толщу принудительного сна я чувствовала, как ласковая молодая медсестричка по имени Анна-Мария гладит меня по голове.
– Все будет хорошо, – на ломаном английском шептала она, – вернешься домой, сделаешь пластику. Пройдет год, и ты забудешь об этой истории.
«И правда, – думала я, засыпая, – вернусь в Москву, потребую у Пабло компенсации. Пусть оплачивает лучшего пластического хирурга и три месяца восстановления в швейцарских Альпах… Если бы такое произошло с обычной девушкой – вот это была бы трагедия. Но я – вовсе не обычная девушка, у меня друзья, деньги, связи… Все будет хорошо».
– Послушай меня, Алена. Я понимаю, что ты чувствуешь себя несправедливо обиженной. Но и ты меня пойми. Подставила ты меня так, что мама не горюй. Ивкин напустил на мой офис налоговую проверку, а ведь для закона я прохожу как модельное агентство. Отмазаться было сложно, я даже думал, что придется продать кипрскую виллу. Так что если ты рассчитываешь на компенсацию…
Примерно такими словами встретил меня Пабло, когда я, прихрамывая и пряча лицо под огромными темными очками в стиле Пэрис Хилтон, заявилась в офис агентства. Мозг мой отказывался воспринимать его слова. Я-то шла сюда победительницей, я-то чуть ли не с гордостью перехватывала любопытные быстрые взгляды, которыми награждали меня случайно встретившиеся по пути «модели» Пабло. А по пути, в такси, занимала себя безмолвной, но крайне увлекательной игрой – попросить ли серебристый кабриолет Porsche или усыпанный брильянтами кулон Chopard, или круиз по Средиземному морю, или шиншилловую шубу до пят… Или хотя бы пластическую операцию на носу, потому что работать в таком виде…
Почему-то я не сомневалась, что Пабло бросится к моим ногам, будет многословно извиняться, и сначала я буду держаться холодно, но потом мы немного поплачем друг у друга на плече, и я благосклонно приму все преподнесенные дары. В конце концов, он не виноват в неадекватности Ивкина. А на деле вот как получилось…
– Что значит, я подставила? – задохнулась я. – А ты в курсе, что меня хотели убить? Помнишь, что ты мне сулил, когда заманивал в свой бордель? Ты говорил, что у тебя продвинутая служба безопасности, что с твоими девчонками никогда не происходит неприятностей. И что получилось? А?!
– Не кипятись, – досадливо поморщился он.
Пабло сидел за своим рабочим столом – кажется, китайский антиквариат. Темно-бурая махина с перламутровой инкрустацией и резными ножками – даже непонятно, зачем ему такой навороченный стол, ведь его работа заключается в просматривании фотографий московских куколок с высокой целью подкладывания их (куколок, а не фотографий, разумеется) под материально выгодные тела. А я стояла перед ним навытяжку, как солдат-новобранец. Почему-то в тот день в его кабинете не было кресла для посетителей. Может быть, то был особый садистский способ морального унижения?
– Мне нечего тебе сказать, – не глядя на меня, покачал он головой, – кое-что ты заработала, верно? Поправишь личико, может быть, кто-нибудь тебя и возьмет под крыло. Могу поговорить с Элеонорой, у нее тоже агентство. Конечно, рангом пониже, чем мое…
Я не могла поверить своим ушам:
– Что ты несешь?! Что я сделала не так? Почему ты так со мной обращаешься?! И какая на фиг Элеонора?!
– Ты оставила заявление в полиции, – лицо Пабло было непроницаемым, – этого делать было нельзя. Ни в коем случае.
– Но этот клиент хотел меня убить. Мне пришлось плыть долбаный километр с вывихнутым плечом! – я сорвалась на визг.
Пабло поморщился, будто бы от головной боли, и тупо повторил:
– Клиент неприкосновенен. Я обеспечиваю ему защиту. И когда моя девушка пытается посадить клиента, это отражается на моей личной репутации. Что тут непонятного?
От возмущения у меня даже голос сел.
– Но…
– Больше никаких «но», Алена, – он посмотрел на свои часы Breiteling стоимостью восемь тысяч долларов, – поверь: я очень хорошо к тебе относился. Ты была одной из моих самых любимых девушек. С другой я бы и разговаривать после такого не стал. А сейчас мне пора, переговоры.
– А я…
– А ты больше никогда здесь не появишься, если будешь умницей, конечно. А если не будешь, моя охрана объяснит тебе, что к чему, – с этими словами он с милой улыбкой поднялся из-за стола, давая понять, что аудиенция закончена.
Лучшее средство от депрессии: для француженки – секс, для немки – шопинг, а для несчастной русской девушки, у которой к тому же сломан нос, – водка. В тот вечер я впервые в жизни напилась. Не кокетливые алкогольные возлияния из серии «Ой, держите меня, я такая пья-аная, как бы не наделать глупостей!», а по-настоящему. В гордом одиночестве. Закусывала бесхитростными маринованными огурчиками, вареными креветками и бородинским хлебом. Пила прямо из горлышка. К концу второй бутылки забеспокоилась – вроде бы столько водки, а в голове по-прежнему ясно, мысли не путаются, боль не проходит. Поднялась с табуретки – и началось.
Тесная кухонька закружилась перед моими глазами, пол превратился в корабельную палубу, окно равнодушной акулой то подплывало ближе, то удалялось прочь, лампочка размножилась и превратилась в десяток мерцающих фонариков. А желудок, видимо, решил воспользоваться внутренним лифтом – торжественно и плавно поехал вверх, к горлу, еще дальше, и… Заплетаясь в собственных конечностях, я едва успела добежать до санузла. Унитаз, как атакующий дикий зверь, бросился навстречу.
Рвало меня долго и отчаянно. Зато почти сразу я протрезвела – и это было ужасно! Получилось, что я напилась не ради краткосрочного пребывания в спасительном забытьи, а ради того, чтобы добрых полчаса корчиться в судорогах на холодном кафельном полу.
