Эрик-Эмманюэль Шмитт - Женщина в зеркале
Тут тетя Виви начала читать пространную лекцию, без сомнения весьма увлекательную для большей развратницы, чем я. Пока она подробно излагала мне хитроумные стратегии, я ее почти не слушала, щеки мои горели, в ушах стоял звон, а я думала о том, может ли случиться, что смуглый Калгари сожмет меня в своих объятиях. А что? Имею я право желать его? Стоит ли мне пускаться в такое любовное приключение, одна лишь перспектива которого приводила меня в полуобморочное состояние?
Тетя Виви заметила мое смятение:
— Ханна, да вы же не следите за тем, что я говорю.
— Я на это не способна, тетя Виви. Меня смущает то, что я поделилась с вами этой тайной. Мне надо с этим свыкнуться.
Внезапно умолкнув, она внимательно посмотрела на меня. Голубые глаза на ее миловидном, аккуратно припудренном лице иногда отливают металлическим блеском, что придает выражению ее лица большую жесткость. Однако тетя Виви только тем и занималась, что помогала людям из своего окружения.
Она нахмурила лоб и с досадой закончила:
— Как я вам завидую, что вы так молоды. С возрастом чувства весьма притупляются.
На обратном пути домой она еще раз растолковала мне самый лучший способ приоткрыть Калгари свои чувства, и на этот раз я слушала ее внимательно.
— Кто вам все это втолковал, тетя Виви?
Она изобразила удивление.
— Была ли у вас в молодости, — продолжала я, — какая-нибудь тетя Виви, которая преподала вам заповеди женственности?
Она звонко рассмеялась:
— Нет, дорогая. Талант — это когда у тебя само собой получается то, чему другим надо учиться. А у меня врожденный дар быть женщиной.
Это суждение поразило меня своей проницательностью, но оно же и расстроило меня — у меня нет никаких способностей быть женщиной. По крайней мере, в том смысле, как это понимает тетя Виви…
На следующий день я пришла к Калгари с твердым намерением придать новый оборот нашим взаимоотношениям.
На пороге дома мною овладела нерешительность. Все, что раньше казалось простым, теперь превращалось в тяжкое испытание. Когда он предстал передо мной — стройный, изящный, в рединготе, подчеркивавшем его атлетический торс и тонкую талию, — мое лицо запылало. Снять манто и шляпу у него на глазах, лечь на кушетку — все это представлялось мне чем-то двусмысленным, присущим скорее любовному свиданию, чем посещению врача.
Следуя советам тети Виви, я чередовала холодность и сердечный трепет. Однако у меня не было уверенности в успехе: моя холодность замораживала, а трепет оборачивался нервным тиком. Это действовало на меня угнетающе. Чем усерднее я разыгрывала свою комедию, тем меньше он ее замечал. Намекал ли он на то, что принимает мою игру на веру? Или же он считал, что я настолько смешна, что можно смотреть на все сквозь пальцы? У меня даже бедра вспотели.
Каждую секунду что-то во мне взмывало под потолок и с люстры взирало на пару, которую мы составляли: мы явно флиртовали. Иначе как объяснить, что он был так отлично одет, что от него так хорошо пахло, что он говорил со мной таким чувственным голосом, проявлял такую изысканную галантность? Зачем ему все время возвращаться к разговору о моем теле? О моих утехах с Францем? О моем неудовлетворенном половом влечении? Он все время подводил разговор к темам, которые можно было бы назвать непристойными, если бы его целью не было создание физической близости между нами. Зачем расспрашивать меня о моих видениях, как не для того, чтобы проникнуть в них и осуществить их? С каждым сеансом мы уничтожали барьеры. И я хотя еще не раздевалась догола, но уже избавилась от стыда.
Во время этого сеанса мне показалось, что в комнате душно. Сначала, как наставляла тетя Виви, я попросила его открыть окно, затем — дать мне воды, я обмахивала носовым платком свою грудь, выдавая жестами подступающую дурноту. Поскольку он не обращал на это никакого внимания, я, забыв все указания тети Виви, внезапно воскликнула:
— К чему все это лицемерие?
Калгари вздрогнул.
— Да, почему мы не можем быть проще?
Несмотря на мой резкий тон, он спокойно ответил:
— Ханна, что вы хотите сказать?
— Сказать? Ничего. Я хотела бы сделать.
— Сделать что?
Я простонала:
— Вы отлично знаете что.
— Я буду знать только тогда, когда вы мне об этом скажете.
— Обычно предлагает мужчина.
Почему я заговорила тоном, в котором слышался укор, тогда как я сгорала от желания соблазнить его, чтобы он клюнул на наживку? Вместо того чтобы обворожить, я осыпала его упреками. Ах, тетя Виви, ну почему я не послушалась твоих разумных советов?
Опомнившись и совладав с собой, насколько это было возможно, я смягчила тон, хотя мой голос все еще дрожал от гнева.
— Наши взаимоотношения изменились по сравнению с тем временем, когда началось лечение. Перестаньте считать меня своей пациенткой. Я излечилась.
Он просиял:
— Правда? У вас такое впечатление?
Я улыбнулась, пытаясь похлопать ресницами так — я столько раз видела, — как это делала тетя Виви. Вот только когда она это делала, то создавалось впечатление, будто бабочка собирается взлететь, а у меня веки морщились, словно я пыталась избавиться от попавших в глаза пылинок.
— Я перестала видеть в вас врача. Я вижу в вас только мужчину.
Он поморщился.
Боясь, что я выразилась не совсем ясно, и отринув то, что тетя Виви считала недопустимым, я выпалила:
— Я вас люблю!
Он тоскливо вздохнул.
А я продолжила:
— Вы слышали? Я люблю вас. А вы любите меня.
Он побледнел и встал:
— Ханна, вы на ложном пути.
Я была довольна тем, что мне удалось вывести его из роли всезнающего врача.
— Что такое? Вы женаты? — воскликнула я. — Ну и что из этого? А я замужем. До того как мы познакомились, мы были обречены на то, чтобы совершать ошибки.
Он живо подошел ко мне:
— Ханна, вам кажется, что вы влюблены в меня, а на самом деле это не так. Это эффект лечения с помощью психоанализа, именуемый трансфером. Вы переносите на меня чувства, которые предназначены не мне.
Тут он изложил мне туманную теорию, согласно которой вполне нормально, что я его обожаю: я бы пришла к тому же самому и с другим психотерапевтом.
— Что? И с Фрейдом?
— Несомненно. И очень скоро.
— Вы же видели, что у него за голова! Так вот, ваше поведение продиктовано отнюдь не сдержанностью, а ослеплением. Вы так красивы, доктор Калгари!
— Я не доктор!
— Вы красивы.
— Вовсе нет. Вы находите меня красивым, потому что в данный момент вам так хочется.
— Неправда! Я вас нашла красивым еще при первой встрече.
— Вы заново отстраиваете свои воспоминания.
— Нет, и у меня есть тому доказательство: я писала об этом Гретхен. А вы? Вы находите меня красивой?
— В данном случае я не могу выражать свое мнение.
— Почему? Вы что, деревянный? Вы не принадлежите к роду людскому?
Снова потеряв контроль над собой, я опять ополчилась на него.
Можно было сказать, что я ставила ему в упрек то, что он великолепен, умен, чувствителен, и то, что он мне нравится.
— Ханна, вы очень красивая, однако мой долг…
Я не дала ему закончить, бросилась к нему, прижалась губами к его губам.
О Гретхен, что это был за поцелуй! У меня было такое впечатление, что мое тело раскрылось, что я готова полностью поглотить этого мужчину, чтобы он пребывал во мне. Никогда раньше со мной такого не случалось. Лобзания с Францем скорее напоминали какие-то поверхностные ласки. А тут… Калгари крепко обхватил меня своими сильными руками, я ответила на его объятие, мы перенеслись на канапе. Тут он выказал еще большую силу, да такую, что я оторвалась от него, чтобы крикнуть:
— Тише!.. Да выпустите вы меня, ради бога!
И тут я поняла, что он вовсе не держит меня в своих объятиях, а барахтается и то, что я принимала за дикую страсть, было всего лишь его сопротивлением.
Неожиданно мне стала ясна картина происходящего: я насиловала мужчину.
О Гретхен, как мне стало стыдно! Я встала, собрала свои вещи и бегом, без оглядки, бросилась вон. Выйдя за порог, я вспомнила, что не заплатила за сеанс, но у меня не было мужества вернуться. Платить мужчине за то, что его насиловали…
Но ужас на этом не закончился.
Я взяла извозчика. Щеки у меня горели, сердце колотилось, словно у мчащейся галопом лошади. Сознавая, что в таком состоянии я не могу вернуться домой, я дала адрес Виви.
Увы! Когда я вошла в ее дом, мажордом известил меня, что Виви нет, и я вспомнила, что после полудня она отправилась к своему любовнику-кавалеристу. На меня это подействовало как пощечина. Как! Эта женщина пятидесяти лет наслаждается жизнью в объятиях кавалера, тогда как меня, двадцатитрехлетнюю, только что отверг мужчина сорока пяти лет!
Я взяла другой экипаж и, не раздумывая, назвала кафе, где мы с Виви учились плохому. Едва я успела войти через вращающуюся дверь и двинулась сквозь кольца табачного дыма, как увидела, что один из посетителей поднял голову, оторвавшись от газеты, которую читал.
