Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя
— А может, он об этом не подумал?
Папа с силой ударил кулаком по столу.
— Хватит, — рявкнул он.
Потом, успокоившись, произнес:
— Бездари.
— Кто? — спросила мама.
— Полицейские, черт побери!
— А! — вскричала я. — Ты тоже не веришь, что Джоэл — вампир?
— Они — бездари. Никого не арестовать — это я еще понимаю, но арестовать невиновного...
— Ты уверен, что он невиновен?
— Больше чем уверен.
Фрагменты «Одиссеи», «Царя Эдипа», «Песни о Роланде» и прочих детективных романов, которые я читала, всплыли у меня в памяти и позволили оказаться на высоте в этой непростой ситуации.
— Папа, ты можешь подтвердить его алиби?
— Конечно, нет.
— Как же доказать его невиновность?
— То-то и оно, — ответил он. — Вот я и думаю.
— Ты знаешь виновного?
— Конечно. Это я.
В течение нескольких минут мы с мамой оспаривали друг у друга бутылку уиски, чтобы сделать бодрящий глоток.
Я подозревала, что папа — негодяй, но до такой степени — это действительно рекорд. Я смотрела на него и поражалась. Я думала, что когда в газетах появится его портрет, нашей семье это чести не прибавит. Обычно на лице у преступников есть нечто вроде оскорбленной гордости, которая придает самым красивым из них, например Ландрю[*] и Наполеону, демонический вид. Что до папы, то никогда еще самая сопливая вялость не размазывалась с такой легкостью по серой, невзрачной харе, никогда еще самая извращенная трусость не растекалась с такой липкостью по посредственной роже, никогда еще самая закоренелая лень не разливалась с такой низостью по тусклому мордовороту.
Он дал нам время передохнуть. Затем заявил:
— Ну да, пил, но и только. Не думайте, что я убил малышку.
— Он ее даже не убил! — застонала мама.
— Нет. Послушайте, как это произошло.
— Да, да, рассказывай.
— Так вот, я уже давно переживал, что она меня боится, не знаю, заметили вы или нет, но она, увидев меня, всегда дрожала. И тогда, чтобы успокоить малышку, как-то я пообещал прокатить ее на карусели с деревянными лошадками.
— Очень хорошо, — сказала мама.
— Не знаю, как это произошло, клянусь, я этого не хотел, но вдруг мы очутились около Ист-Уолла. Пустырь, бродячие собаки, сумрак, разбитые фонари, отсутствие деревянных лошадок так поразило девушку, что она упала в обморок.
— Бедное дитя.
— Она упала резко, вот так: шлеп! Я склонился над ней. Она была мертва.
— Господи, помилуй! — воскликнула мама и религиозно прожестикулировала.
— Чувствовал я себя довольно кисло.
— Понимаю, — посочувствовала мама.
— Я оттащил ее в укромный уголок. И потом там... там...
Он разнервничался:
— Я бы на вас там посмотрел! Короче говоря, я не удержался. Ведь не каждый день выпадает такая возможность.
— Понимаю, — вновь посочувствовала мама.
— Потом я спрятал ее в бочку.
— Не так быстро, — попросила мама. — Расскажи подробности.
— Ну, как же... — замялся папа. — Как же...
— Да, да, да. Мы тебя просим, пожалуйста, будь любезен.
— Во всяком случае, клянусь вам, я отнесся к ней с уважением.
— О!
У мамы был совершенно недоверчивый вид.
— Даю вам слово. Я предался лишь антропофагическому пороку. Да и то. Я вовсе ничего не ел. Только пил.
Затем добавил ровным голосом:
— Потом спрятал ее в бочку. Это все.
Мы молчаливо погрузились в свои мысли, что придало атмосфере некую грандиозность. Я даже почувствовала к нему некую симпатию, он был все-таки не злобным мерзавцем, а слабым, безвольным и импульсивным человеком. Джоэл — весь в него. Да, Джоэл. Кстати, Джоэл.
— Что мы можем сделать для Джоэла? — спросила я.
— Если его сцапают, — сказал папа, — он окажется в мерзком положении.
— Бедный Джоэл, — вздохнула мама и вновь принялась за вязание.
— Он ни за что не сможет доказать, что не убивал ее, — продолжал папа. — Акт вампиризма всегда вызывает негодование судей. Знаю по опыту. Значит, он получит по полной катушке, то есть смерть через повешение.
— Я бы никогда не подумала, что он так кончит, — сказала мама. — Ну, ничего, возьмем к себе миссис Килларни и Саломею.
— Посмотрим, — сказал папа. — Короче говоря, мы влипли в очень неприятное дело.
— А вдруг у него найдется алиби, — воскликнула я с надеждой в голосе.
— Тогда совсем хреново, — отозвался папа.
— Это почему? — спросила мама.
— Потому что тогда они вернутся сюда с обыском, а мне бы этого не хотелось, понимаешь?
— Понимаю, — посочувствовала мама.
22 апреля
Сегодня утром наша фамилия была пропечатана большими буквами в газете. Я думала, что это случится лишь после того, как я опубликую свой роман, через несколько лет. Нам есть чем гордиться! Я решила вырезать статью и отправить Мишелю Прелю. Папа громко прочел ее вслух. Теперь не оставалось никаких сомнений: у Джоэла дела плохи. К несчастью, когда его арестовывали, он еще вздумал защищаться. А еще в статье намекали на то, что он изготавливал пуговицы из человеческих костей; ну и посмеялись же мы: какие все-таки они тупые, эти журналисты.
Затем пришли соседи и соседки с комплиментами. Папа, конечно, спрятался. Радостная мама ораторствовала, наливала, плакала.
То и дело велосипедный почтальон привозил мне дружеские послания: в первую очередь от Богала, потом от Варнавы, Тимолеона, Пелагии, Игнатии, Аркадии и от многих других. Авель Мак-Адам писал:
Мисс, присутствие Вашей руки ощущается до сих пор и поддерживается каждые четверть часа воспоминанием о приятных минутах, проведенных рядом с Вами. Счастливые мгновения, сказал бы я, если бы не опасался истощения. Прошу Вас, мисс, принять уважительные заверения в моих растроганных чувствах. А.
Мистер Томас, садовый сторож:
Мисс, в величии преступления раскрывается жалость. Мисс, отныне Вы можете бесстрашно приходить в наши публичные сады, если туда Вас будет затягивать меланхолия. Я лично вызываюсь охранять доступ, дабы Ваша маленькая душа (бессмертная) находила там оптимальное утешение. Прошу Вас, мисс, не сомневаться в моем искреннем почтении. Ваш преданный слуга. Томас.
Post Scriptum: Мой сын Джон не может понять, куда исчезла ваша сестра Мэри.
Да, кстати, надо бы ее предупредить; в Гэлине она вряд ли читает газеты. Еще я получила телеграмму от Мишеля Преля:
Откровенно ошарашен и приятно удивлен Джоэлом. Точка. Целую. Мишель.
Какой он все-таки любезный. А еще пришла загадочная записка:
Поделом. М.
Я довольно долго не могла понять, кто ее отправил, и в конце концов решила, что Мэйв.
Под конец меня достали все эти соседи и соседки, и я вышла. Села на трамвай, затем пересадка. Вышла на остановке Кинг-стрит и пошла пешком. Прошла мимо одной казармы, трех больниц, одного дома призрения и двух сумасшедших домов, после чего прибыла к Ричмондской тюрьме и попросила разрешить мне свидание с Джоэлом. Старший надзиратель принял меня с большим почтением, но распоряжение было категоричным: я получила безапелляционный отказ, а вместе с ним, через посредничество надзирателя, поцелуй от администрации. Посредник предложил еще и разделить с ним его ложе. Но поскольку, с одной стороны, из всех поцелуев меня интересовали лишь те, которые телеграфировал Мишель Прель, а с другой стороны, я не чувствовала себя чрезмерно усталой, то с помощью бокового удара по адамову яблоку я дала понять старшему надзирателю, что ничто из предложенного меня не прельщает. Он проводил меня к выходу, оказывая знаки глубочайшего и несколько болезненного уважения.
Я погуляла немного вдоль и поперек Грэйндж Горман-лейн. Тюрьма — дело невеселое. До этого я никогда не обращала на нее внимания, но теперь, когда там сидел Джоэл, уже один ее вид разрывал мне сердце. Наконец я пошла прочь и вернулась домой пешком, умяв по пути несколько пирожных. Еще я отправила телеграмму Мэйв.
Дома бедламило вовсю. Мама была совершенно пьяна. Ликвидировав все наши запасы, соседи уже потянулись к выходу. Но поскольку на помощь прибывали более щедрые знакомые со своими бутылками, все закончилось не раньше трех часов ночи.
23 апреля
Сегодня было чуть поспокойнее. В газетах по-прежнему пишут о Дублинском Вампире[*], но так как папа сразу же вырезает эти статьи для себя, приходится покупать по второму экземпляру для Мишеля Преля. Я вернулась в тюрьму: разрешения на посещение по-прежнему нет. Все-таки тюрьма — мрачное место, да и не могу же я все время лупить старшего надзирателя по адамову яблоку. Чтобы вытащить оттуда Джоэла, надо что-то придумать.
