Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза
— Ну нет, скорость больше пятидесяти километров — это не для меня. Я сразу в штаны наложу. Уж это точно.
Взяв перчатку, Сэндзи протер ветровое стекло.
КХ-12 полз по пологому подъему, справа и слева к дороге вплотную подступали холмы. Несколько раз по пути попадались короткие тоннели, и с каждым новым тоннелем снежный покров становился все толще.
— Гляньте-ка, начальник, похоже, завтра без снегоуборщика не обойтись.
Фары выхватывают из темноты световую дорожку, если не отрываясь долго смотреть на нее, начинает казаться, что мчишься в какой-то неведомый сказочный мир. Облокотившись на распределительный щит, Сэндзи вглядывался в даль, в свет и тьму впереди.
— Доберемся до Хоромаи — и сразу же двинешь обратно. А то еще застрянешь в снегу, а на дороге никого, Новый год ведь.
Машинист с сожалением посмотрел на стоявшую у ног Сэндзи двухлитровую бутыль.
— А я-то думал заночевать в Хоромаи.
— Еще чего! А если кто-нибудь захочет поехать последним рейсом?
— Да откуда?..
КХ-12 остановился на станции в ложбине. Какие там пассажиры, перед зданием вокзала не было ни одного фонаря, лишь темнели заброшенные, полуразрушенные дома.
— Дело даже не в том, что я еду к Отомацу-сан нарочно, чтобы с ним вдвоем выпить за Новый год. Ты только представь себе, какие разговоры поведут два старика. Или, может, тебе тоже хочется с нами выпить да всплакнуть? А?
— Да я пошутил. Не берите в голову… Внимание! Поезд отправляется!
— Вот это голос так голос!
— Учусь у Отомацу-сан.
Скоро вдали за замерзшей рекой показались огни Хоромаи, над городком нависали темные силуэты терриконов.
— Погуди-ка. Мы задержались на пять минут, Отомацу наверняка уже стоит на платформе.
КХ-12, словно жалуясь, что годы его сочтены, загудел слабым от старости голосом, и окрестные горы откликнулись далеким эхом.
Когда тепловоз вынырнул из круглого отверстия тоннеля, впереди показался вокзал Хоромаи. За заснеженным зданием вокзала виднелась разработка с полуразрушенными строениями, вдали, словно привидение, вырисовывался силуэт конвейера.
Машинист и Сэндзи одновременно вскинули руки, указывая на подвесной семафор, и подали голосом сигнал.[25] Лобовой прожектор выхватил из тьмы платформу с кирпичом. Там, где прежде был пакгауз, где днем и ночью раздавался скрежет грузовых платформ и локомотивов, расстилалась бескрайняя снежная равнина.
— Гляньте-ка, начальник, совсем как в сказке.
Даже колеса стучали по рельсам как-то особенно глухо. Старый начальник станции Хоромаи стоял на вокзальной платформе с фонарем в руке, не обращая внимания на летящий ему в лицо мелкий колючий снег.
— Даже и не подумал уйти, а ведь мы задержались на пять минут. И это при морозе в двадцать с лишним градусов!
Отомацу в толстом форменном пальто и темносиней фуражке с опущенным ремешком неподвижно стоял на самом краю платформы конечной станции, плечи его были припорошены снегом. Вытянувшись в струнку, он взмахнул рукой в белой перчатке, точным движением указывая на путь.
— Хорош Отомацу-сан, правда? Хоть картину с него рисуй.
— Какой он тебе Отомацу-сан? Молод еще. Лучше называй его господин начальник. Да ты только посмотри на него — ведь настоящий путеец! Куда до него нынешним начальникам станций: эти олухи только и годны на то, чтобы зачислить их в штат вокзальной обслуги.
— Меня почему-то всегда слеза прошибает, когда я его вижу.
Машинист еще раз дал гудок и затормозил. КХ-12, прогромыхав, остановился у конечной станции.
Поскрипывая сапогами по снегу, успевшему тонким слоем покрыть платформу за те пять минут, на которые опоздал КХ, к ним подошел начальник станции Отомацу.
— Вот и мы, Ото-сан. Совсем закоченели. Прости за опоздание.
Улыбаясь, Сэндзи спустился на платформу.
— Что ты, не велика важность. С Новым годом!
— И тебя тоже! Собственно говоря, я собирался встретить его с тобой, да этот паршивец Хидэо заявился к нам со своим сынишкой.
— Да что ты, неужто наш малыш Хидэ стал отцом? А ты, Сэн-тян, значит, теперь у нас дедушка? Первый внук, поди души в нем не чаешь.
— Да, он у нас очень славный. — Тут, осознав, что, сам того не желая, больно ранил Отомацу, Сэндзи прикрыл рот перчаткой.
— Я звал Хидэо поехать со мной, думал, отметим Новый год втроем, но у него завтра первый рабочий день… Извинись, говорит, за меня.
— Не велика важность. Он небось занят по горло: шутка ли — начальник отдела в Саппорском центральном управлении. Скажи ему, чтобы не беспокоился.
— Я уж прослежу, чтобы еще до весны он заехал к тебе, как положено, уважил. А то ведь что получается: когда он переводился в Саппоро — обещался костьми лечь за линию Хоромаи… Прости, что я ничем не сумел помочь. Нехорошо получилось. — И сорвав с головы шапку, Сэндзи низко склонил свою лысую голову.
— Полно тебе, Сэн-тян. Не хватало еще, чтобы начальник Центрального вокзала Биёро мне кланялся. Я и ответить должным образом не умею.
С донельзя сконфуженным видом Отомацу проскользнул мимо Сэндзи и заглянул в кабину.
— Да, досталось тебе сегодня, — обратился он к машинисту. — Зайди-ка, погрейся.
Не отводя глаз от спины продолжающего кланяться Сэндзи, тот ответил:
— Очень уж сильный снегопад, господин начальник, пожалуй, я двинусь обратно не задерживаясь.
— Вишь ты, господин начальник, значит. Небось это Сэн-тян тебя научил. Да какой я начальник! Совсем старика в краску вогнали! У меня и подчиненного-то ни одного нет.
С этими словами Отомацу извлек откуда-то из-за спины сигнальный флажок. Затем, согнув свое длинное и худое, как у журавля, тело, похлопал Сэндзи по спине:
— Сэн-тян, да никак ты еще больше раздобрел?
— Не говори. — Сэндзи наконец поднял голову. — И на Новый год ел за четверых. Да, кстати, вот хозяйка моя просила тебе передать.
— Ох ты, ну спасибо. Вот и у меня Новый год. Проходи покуда в дом, я только отправлю его и тут же приду.
Оставив Отомацу провожать КХ-12 в обратный рейс, Сэндзи пересек путь и двинулся к вокзалу.
Вокзал в Хоромаи, построенный еще в эпоху Тайсё,[26] до сих пор не утратил былого великолепия. В просторном зале ожидания был высокий потолок с янтарного цвета балками и треугольными окнами, украшенными витражами весьма романтического содержания. На стене, над выходом на перрон, окаймленным деревянной рамой, все еще, будто кем-то забытое, висело ведущее колесо — символ государственной железной дороги. Каждая из отполированных временем до блеска скамей представляла собой историческую реликвию.
«Неужели нельзя сохранить хотя бы это здание?» — подумал Сэндзи. Протянув озябшие руки к мазутной печурке, он опустился на скамью.
В полной тишине прозвучал гудок КХ-12.
— Вот и я. — Принеся с собой запах снега, вернулся Отомацу и, сматывая флажок, сказал, указывая на привокзальную площадь:
— Видал? Уже и трактир закрыли.
— Да ну? Надо же, в самом деле… А что случилось с бабусей? — спросил Сэндзи, заметив, что света не было и в покосившейся мелочной лавке, которая единственная держалась до последнего.
— Ее сын вроде бы купил дом в Биёро. Сам понимаешь, не мог же он бросить тут старуху, которой за семьдесят. Теперь приходится самому торговать сигаретами да газетами.
— Ну, это уж слишком, Ото-сан. Мало того, что ты должен сам продавать билеты, сам убираться, охранять пути, — так неужто еще и газеты?
— А что делать? Ведь у нас в Хоромаи еще осталось около ста домов. Конечно, одно старичье, но ведь и им хочется хотя бы газеты читать.
Из конторы донеслась печальная эстрадная мелодия.
У Сэндзи вдруг возникло неприятное чувство, будто терриконы, силуэты которых окружали вокзал, вот-вот обрушатся на него. Вытащив сигареты, он закурил.
— А это тебе к Новому году. Особое саппорское сакэ, Хидэо просил передать.
— Вот спасибо, такую тяжеленную коробку пришлось везти… А я, с тех пор как моя хозяйка скончалась, уж и забыл как Новый год справляют…
— Сколько же лет с тех пор, как Сидзуэ-сан?..
— Какое там лет — всего-то в позапрошлом году. А кажется, будто уже лет десять прошло.
— Одиноко небось тебе здесь?
— Да нет. Вокруг такое же старичье, так что ничего. Пойдем в дом, я только погашу огонь в печке.
Сэндзи решил начать с серьезного разговора, а потом уж перейти к выпивке.
— Кстати, Ото-сан, похоже, будущей весной меня переведут на работу в новый вокзальный комплекс.
— Что ты говоришь! Отлично!
— Вот я и подумал — не перебраться ли и тебе в Биёро? Сам посуди — двенадцать этажей, стеклянные лифты. Финансируют все это один токийский универмаг и Японская железная дорога. И я могу замолвить за тебя словечко…
— Ну, если так, то лучше не надо.
