Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза

Молодая подавальщица, с которой он столкнулся первый раз, незаметно исчезла, ее сменила другая, ту — третья… Энокида и не пытался запомнить их всех, но неизменно в памяти оставалась женщина в летах. Кажется, ей приходилось по несколько месяцев работать одной. Не так уж часто посещал Энокида «Аллею», но по прошествии некоторого времени хозяйка, встречая его в дверях, стала улыбаться ему как давнему знакомому, ни словом, правда, не выдавая особой симпатии, что отнюдь его не огорчало. Обычно между постоянными клиентами и хозяевами подобных заведений устанавливаются вполне доверительные отношения, происходит обмен любезностями и все такое прочее. Энокиде это было бы в тягость и казалось бы чем-то провинциальным. «Добрый день!», «Пожалуйте!» — вполне достаточно.

Так прошло ни мало ни много десять лет; само собой, и хозяйка «Аллеи» поседела, и в волосы Энокиды закралась седина. За все эти годы ничего, кроме кофе, Энокида не заказывал.

Зима в тот год была очень холодной, морозной. Только раз Энокида зашел в кофейню. А потом — дело было уже в середине мая, стояла ясная погода — после долгого отсутствия, к тому же днем (что совсем удивительно!), Энокида, оказавшись на углу улицы Инэгиси, прошел чуть вперед к знакомому дому, но… таблички «Кофейня „Аллея“» не увидел. Дом, ставший для него почти родным, опустел и стал похож на все прочие вокруг. Заглянув в дверную щель, Энокида разглядел пустую комнату без столов и стульев; опорожненные бутылки, бумага и другой хлам довершали впечатление полной разрухи. Чувствовалось, что сюда давно уже не ступала нога человека. Толкнул провисшую дверь — она не поддавалась: либо на ключ была заперта, либо перекосился дверной проем. Толкнул еще раз, посильнее — дверь никак не открывалась. Энокида вспомнил, что такое уже бывало. Может и сегодня здесь выходной? Или кофейню закрыли на ремонт? Однако все говорило о том, что «Аллея» закрылась навсегда. Энокида направился к станции Угуисудани, с каждым шагом все сильнее ощущая горечь и досаду.

Где еще в Токио найдешь подобное место? Такое же необычное? Можно, конечно, снять квартиру и превратить ее в свое тайное убежище. Но это казалось ему пресным и вряд ли доставило бы удовольствие. Снять квартиру, чтобы убивать время, сидя там в полном одиночестве, скучать, пытаться как-то развлечь себя — одна мысль об этом была нестерпима. Другое дело — облюбованная им комнатка на втором этаже «Аллеи»: не покидавшее его там чувство, будто он тайком вторгается в чужое жилище, делало еще более притягательным пребывание в ней, это неведомое никому место позволяло ему лениво отдаваться всплывающим одно за другим воспоминаниям…

«Аллея». Что стоит за этим названием? Ни одна загадка в последние десять лет так не мучила Энокиду. Может быть, когда-то владельцем кофейни был некий господин Намики?[24] А может быть название связано с тем, что вблизи и в самом деле была настоящая аллея? В любом случае, думал Энокида, это название очень подходило кофейне.

На платформе станции Угуисудани в ожидании поезда он слушал, как высоко в голубом небе, перекрывая земной гул, пел свою бесконечную песню жаворонок, и до него вдруг дошло: хозяйка кофейни умерла.

Namiki by Hisaki Matsuura

Copyright © 1996 by Hisaki Matsuura

дзиро асада

путеец

Однопутка Биёро — Хоромаи в черте города идет параллельно с основной линией.

Сверкающий стеклами курортный экспресс, поравнявшись с тепловозом серии КХ-12, обгоняет его медленно, будто желая вдоволь налюбоваться этой диковиной.

То ли это случайная прихоть расписания, то ли так было задумано специально, чтобы порадовать взоры едущих из города лыжников — пассажиры экспресса, гроздьями свисая из окон, не отрывают глаз от ярко-красного — цвета, принятого на старых железных дорогах, — локомотива. Вот экспресс приближается к развилке, где линия Хоромаи резко сворачивает влево, и в его широких стеклах мелькают вспышки сразу нескольких фотоаппаратов.

Рейсов до Хоромаи всего три, и КХ-12, отправляющийся в восемнадцать часов тридцать пять минут — последний из них.

— Надо же, ну дают! Нашли что снимать! А, начальник? — проводив взглядом быстро удаляющийся по снежной равнине экспресс, молодой машинист поднял глаза на Сэндзи, стоявшего на месте помощника.

— Ну уж ты хватил! Как это «что снимать»? Ведь наш КХ-12, считай, теперь вроде памятника культуры. Некоторые даже с Хонсю сюда приезжают, чтобы только поглядеть на него.

— А чего тогда закрывают нашу линию?

— Какие-то сложности — то ли интенсивность движения не та, то ли дело в рентабельности.

«Да уж…» — и машинист, подняв руку, ткнул большим пальцем себе за спину в сторону единственного вагона. Там не было ни души, пустые зеленоватые сиденья поблескивали в тусклом свете флуоресцентных ламп.

— Кто бы такое говорил, только не начальник центрального вокзала Биёро… — сказал он.

— А что?

— Да ведь на линии Хоромаи отродясь не было никакой ихней дерьмовой интенсивности! Я уже четвертый год работаю, и в школьные каникулы тут всегда так. Чего же они именно теперь придумали закрывать линию?

— Кто их знает? Думаю, нас до сих пор не трогали только благодаря былым заслугам. Ты-то ведь сам из Хоромаи, небось помнишь, как тут жизнь кипела в прежние времена.

Процветание Хоромаи, конечной станции местной железной дороги, началось в эпоху Мэйдзи, тогда этот городок быстро вырос в один из самых значительных центров каменноугольной промышленности на Хоккайдо. По железнодорожной ветке длиной в двадцать с лишним километров, вдоль которой располагалось шесть станций, непрерывно курсировали паровозы Д-51, до отказа груженные углем. Теперь же по ней ходил один-единственный тепловоз, утром отвозивший старшеклассников в школу, а вечером привозивший их обратно, и все промежуточные станции обезлюдели. С тех пор как закрылась последняя шахта, прошло десять лет.

— Я слышал, Отомацу-сан со станции Хоромаи в этом году уходит на пенсию. Наверное, потому и…

— Ну вот, и ты туда же. Нечего повторять за другими. Да и кого в Саппоро волнуют такие вещи?

КХ-12 больше из чувства долга, чем по необходимости, остановился на пустынной станции Северная Биёро.

— Ну и снегу! Хоть бы почистили платформу, того гляди ее совсем занесет.

— Да ладно, плевать. Внимание, внимание! Поезд отправляется! — зычно закричал Сэндзи, поторапливая несуществующих пассажиров. Неожиданно громко запыхтев, КХ-12 снова заскользил по снежной равнине.

Поправив меховой воротник рабочего плаща, Сэндзи вернулся к прежнему разговору.

— Тут все одно к одному. В этом году Отомацу-сан выйдет на пенсию, в следующем — я…

— Ну, вы-то вроде станете директором всего вокзального комплекса.

— Кто это тебе сказал?

— Да все говорят. В Биёро об этом каждая собака знает. Вот достроят в будущем году новое вокзальное здание, вы сразу же туда и перейдете.

— Хватит пороть ерунду. Ничего еще не решено. Да вроде мне и не пристало… Там ведь придется, нацепив костюм с галстуком, кланяться всем подряд вместе с продавцами из универмага, которых привезут с Хонсю.

— Это точно! Вы ведь путеец до мозга костей. Вам бы все машинистом на паровозе — ту-ту!.. — Кстати, а что будет со мной? Мне все говорят — переходи на основную линию.

— И что?

— Как что? Там эти новые поезда, я в них ничего не смыслю. Да еще начнут гонять кому не лень — то в ларек сбегай, то лапшу подай… Нет, все это не по мне!

— Ну, не велика беда. Уж если тебе удается управляться с этой рухлядью, ты и с суперэкспрессом наверняка совладаешь. Еще и спасибо скажешь.

— Ну нет, скорость больше пятидесяти километров — это не для меня. Я сразу в штаны наложу. Уж это точно.

Взяв перчатку, Сэндзи протер ветровое стекло.

КХ-12 полз по пологому подъему, справа и слева к дороге вплотную подступали холмы. Несколько раз по пути попадались короткие тоннели, и с каждым новым тоннелем снежный покров становился все толще.

— Гляньте-ка, начальник, похоже, завтра без снегоуборщика не обойтись.

Фары выхватывают из темноты световую дорожку, если не отрываясь долго смотреть на нее, начинает казаться, что мчишься в какой-то неведомый сказочный мир. Облокотившись на распределительный щит, Сэндзи вглядывался в даль, в свет и тьму впереди.

— Доберемся до Хоромаи — и сразу же двинешь обратно. А то еще застрянешь в снегу, а на дороге никого, Новый год ведь.

Машинист с сожалением посмотрел на стоявшую у ног Сэндзи двухлитровую бутыль.

— А я-то думал заночевать в Хоромаи.

— Еще чего! А если кто-нибудь захочет поехать последним рейсом?

— Да откуда?..

КХ-12 остановился на станции в ложбине. Какие там пассажиры, перед зданием вокзала не было ни одного фонаря, лишь темнели заброшенные, полуразрушенные дома.