Валентина Соловьева - Варежки
А Димка танцевать умел! Он был классным партнером.
Они двигались синхронно, понимая друг друга без слов — по жесту, по взгляду. Димка не сводил с нее восхищенных глаз, а Светка была на верху блаженства.
Это был полный триумф. Даже занимая призовые места на всяких там смотрах художественной самодеятельности, она не чувствовала себя такой счастливой.
Пластинку поставили по второму, по третьему разу. Мальчишки кричали: “Еще! Еще!”
— Хватит! — вдруг зло сказал Ромка. И выключил проигрыватель.
Все замерли. Что-то будет…
Ромка буравил глазами Диму и яростно дышал. Светка заметила, как Димка напрягся и побледнел, как испуганно заметались его глаза.
“Опять? — с отчаянием подумала она. — Да когда же это кончится?”
— Тебе домой пора, Света, — ровным голосом сказал Ромка, не спуская с Димки глаз.
— Ага, — поспешно сказала она. — Мне пора. Пойдем, Рома.
И он уволок ее, точно зверь, ревниво оберегающий свою добычу.
Обернувшись у порога, она успела уловить краешком глаза сочувственный Димкин взгляд, и дверь захлопнулась за ними.
— Почему мы ушли, Рома? — грустно спросила она после нескольких минут тяжелого молчания. — Так весело было…
Ромка ничего не ответил.
Она искоса посмотрела на него и вдруг увидела, что глаза его блестят от слез.
— Светка, — сдавленно сказал он, — я, конечно, все понимаю. Я мизинца твоего не стою. Но я… Ты мне так нужна, Светка! Наверное, я надоел тебе — хуже некуда. Ты скажи, Светка! Одно твое слово — и я исчезну. Сразу. Насовсем. Ты только скажи!
— Ну что ты, Рома, — ласково прошептала Светка и взяла его за руку, как маленького. — Ты уж не исчезай, пожалуйста. Не надо.
Шел влажный, крупный снег. И тут же таял под ногами. Они долго бродили по тихим переулкам пустынного города, держась за руки. Ночь была теплая.
Временами от домов отделялись какие-то тени, загораживая им дорогу. Но, узнав Ромку, угодливо расшаркивались и растворялись в темноте.
Хулиганство в то время у них в городе процветало. Только и слышно было — того-то избили, того-то ограбили…
А как-то раз вообще ужасный случай произошел.
Одна девочка — не из их школы, из другой, — вечером возвращалась домой с катка. Еще не очень поздно было. Но темно. И вдруг на нее налетела целая толпа пацанов. Затащили в кусты, раздели. Изнасиловать не изнасиловали, но всю облапали, истыкали и внутрь какой-то дряни напихали.
Девочка никого из них не запомнила. Да она и вообще ничего толком рассказать не могла. Ее с тяжелым нервным потрясением в больницу положили.
После этого случая всем девчонкам в городе строго-наcтрого запретили с наступлением темноты выходить из дома.
А у Светки вечером — хореография. Ей-то, конечно, бояться нечего — Ромка и проводит и встретит. Да и кто б осмелился на нее покуситься, даже если бы она была одна?.. Только тот, кому жизнь не дорога.
Но Ромка все равно был очень встревожен. Насупился, челюсти сжал. Потом жестко сказал:
— Я их найду.
И нашел. Через несколько дней.
Двоих на скорой в больницу отвезли в бессознательном состоянии. А другие сами наперегонки побежали сдаваться в милицию.
Как-то весной они вдвоем собрались в пригородный лес за подснежниками. Ромка пошел в кассу за билетами, а Светка вышла на перрон.
И тут к ней подходят двое незнакомых парней.
— О, какая девочка! Возьмем ее с собой.
Подхватили с двух сторон под руки и поволокли за угол.
— Рома, — пискнула Светка, не надеясь, что он услышит.
Парни и сообразить ничего не успели. Ромка выскочил, два раза взмахнул кулаками. Оба рухнули на землю и отключились.
— Что они тебе сделали? — тревожно допытывался Ромка, заглядывая Светке в лицо. — Что они тебе сделали?
— Ничего, Рома, ничего, — через силу улыбаясь. успокаивала его Светка. — Все нормально. Пойдем, — заторопилась она, видя, что уже собирается толпа.
Подошел милиционер, посмотрел на Светку, на Ромку, на скорчившихся внизу парней. Понимающе улыбнулся.
— Эй, ребята, вы приезжие, что ли? — спросил он, склоняясь к потерпевшим.
— Д-да, — простонал один, размазывая кровь по разбитому лицу.
Второй натужно кашлял, держась руками за грудь и ответить ничего не мог.
— Поосторожней надо вести себя в чужом городе, — посоветовал милиционер и, обращаясь к Ромке, добавил: — Ты, Роман, можешь идти. Я с ними без тебя разберусь.
Тут как раз электричка подоспела.
Доехали они до станции с ласковым названием Полянка, спустились на деревянную платформу и пошли куда глаза глядят. Лес был еще совсем прозрачный, насквозь пропитанный солнцем. Землю устилал плотный ковер из цветущих ветрениц. Птицы голосили вовсю.
Бродили до самого вечера. А когда Светка устала и захотела отдохнуть, Ромка тут же снял с себя куртку и постелил на землю, чтобы ей удобнее было сидеть. “Тебе не холодно?” — заботливо спрашивал он. И согревал ее тонкие пальцы в своих больших горячих ладонях…
Была ли это любовь? Как сказать?… Cветка очень рано поняла, что никуда от него не денется. Что никого другого он к ней просто не подпустит. Короче говоря, выбора у нее не было… Ну и, конечно. привычка многолетняя, что там говорить.
Когда он ушел в армию, она просто места себе не находила. Утром выходит из дома — его нет. Вечером возвращается — письмо в почтовом ящике: “Светик мой… Светлячок…” Читает и ревет.
Накануне своего отъезда в армию он вдруг решительно сказал ей:
— Сейчас идем ко мне. Дома никого нет. Нам надо с тобой попрощаться по-человечески.
Она сразу поняла, что это значит. Но не испугалась. Чему быть, того не миновать.
В общем-то давно пора. Подружки еще в школе рассказывали ей во всех подробностях, как это происходит, а они с Ромкой… смешно сказать — даже еще и не целовались ни разу. И отнюдь не потому, что она не позволяла ему этого. Просто… он и не пытался.
Дома он зажег свечи, поставил на стол бутылку вина, конфеты. Заставил ее выпить рюмку, чего прежде не позволял ни разу. Потом усадил к себе на колени и начал целовать, едва касаясь губами кожи. Светка затихла. Ромкины руки скользили по ее телу, что-то расстегивая, от чего-то освобождая. Очень скоро она оказалась совсем раздета, но ей не было стыдно.
Светка и раньше почти не стеснялась его. Она относилась к нему… как к домашнему животному, что ли. Она знала, что хороша для него в любом виде. С раздутой от флюса щекой. С ободранными, раскрашенными зеленкой коленками. Покрытая волдырями, когда болела ветрянкой. В коротеньком выгоревшем платьице. В пальтишке на вате с кургузыми рукавами.
И совсем без одежды.
Он отнес ее в постель, придвинул поближе свечи, долго и ненасытно разглядывал, потом снова гладил, ласкал, целовал от пяток до макушки.
Он хорошо подготовился к этому прощальному вечеру. Должно быть. внимательно изучил не одно руководство по сексу, которые ходили в то время по рукам.
Светка дала ему полную волю. У нее просто не было сил оттолкнуть Ромку, когда он делал что-то на ее взгляд непозволительное. Пусть будет все, как он хочет. Как считает нужным. Она все равно в этих вещах ничего не понимает.
Но когда она, вся вдруг задрожав, обхватила его руками, коленями. прижала к себе, что-то шепча, он резко отстранился, крепко сжал ее ладони и сказал:
— Не надейся, Светка. Я тебя не трону. Целенькая останешься.
— Дурак! — вспыхнула она. — Идиот!
— Не скажи! — хитровато ухмыльнулся он. — Не такой уж я идиот, как ты думаешь. Зато, когда вернусь. сразу узнаю, чем ты тут без меня занималась!
Вот какой он нелепый человек, этот Ромка.
— Ну и что ты сделаешь, когда узнаешь? — с раздражением спросила Светка.
— Тогда увидишь, — туманно пообещал он.
Да ничего он ей не сделает! Трепло несчастное. С собой что-нибудь сделает, в это можно поверить. Полгорода поубивает с горя… А Светку даже пальцем не тронет.
— Дождись меня, Светик, ладно? Дождись, моя маленькая, — с тоской в голосе произнес он.
А потом ушел в ванную. И полчаса там стонал и скрежетал зубами. Дурак.
Светка лежала совсем разбитая, с ноющей болью во всем теле. Не могла даже встать и одеться.
И вдруг появляется Ромкина мамаша.
— Что тут происходит? — завопила она с порога. — Разлеглась! Бесстыжая!
Ромка выскочил из ванной с цементно-серым лицом.
— Уходи! Уходи сейчас же, — весь трясясь, заорал он.
— Рома… Рома… — испуганно забормотала мать, пятясь к дверям. — Рома, успокойся…
— Если ты… кому-нибудь… хоть слово… про Светку, — надвигался на нее Ромка. — Ты меня знаешь, мать! Я что-нибудь с собой сделаю…
— Ну что ты, Рома! Сыночек… — шептала она побелевшими губами. — Да я… Да разве я не понимаю? Дело молодое…
— Смотри! — хрипло сказал он, выставляя ее за дверь.
