Стефано Бенни - Комики, напуганные воины
— Что происходит?
— В саду убитый!
— О-ля-ля! — И фотограф идет досыпать.
В другом окне второго этажа — синьор Эдгардо Клещ, коммерсант, и его семейство — жена, сын и собака демонстрируют в соответствующем ракурсе свои пухлые ягодицы, все четверо крайне взволнованны. Эдгардо — поскольку боится любых представителей власти (уличных регулировщиков, полицейских, приходских священников, кассиров), жена — потому что страдает нервным расстройством и не переносит шума, выстрел вызвал у нее приступ тахикардии, сто тридцать ударов в минуту; сын — оттого что в подобных обстоятельствах ему вечно достается, пес — так как после сына является вторым на очереди. Спускаемся на первый этаж — перед нами Пьерина Дикообразина, привратница, и ее сын Персифаль Федерико, член спортивного клуба «Сильных, Красивых, Неуязвимых», в данный момент следователи не отрывают от них бдительного взора. Пьерину переднике извлекли из ее «командного пункта» по обслуживанию всех систем СоОружения, где она варила кофе. Федерú застали за бритьем, он все еще благоухает ментоловым лосьоном.
И последним по порядку, но не по значимости со второго этажа спрыгивает вооруженный пистолетами Рэмбо Три, известный бизнесмен, достойнейший кавалер Сандри. Он одновременно курит, изрыгает проклятия, командует, яростно перекрывая все голоса, и глядит на труп так, словно собирается испепелить его. Ему с двух сторон вторят сыновья — Рэмбо Четыре и Рэмбо Пять. Посреди сцены стоит задумчивый комиссар Порцио, чьи достоинства и недостатки будут перечислены позже. Выстрел, заключает эксперт по баллистике, произведен с террасы СоОружения из крупнокалиберного охотничьего ружья. Комиссар осматривает сумку убитого со спортивными принадлежностями и напряженно размышляет. Раскроем секрет: его мучает пункт четвертый по вертикали — река в Эритрее из пяти букв. Дело в том, что комиссара оторвали от решения кроссворда. Мы вовсе не хотим сказать, что он не участвует в расследовании, — напротив. Но, несмотря на все усилия, река продолжает назойливо журчать в его мыслях.
— Будете обыскивать? — любопытствует репортер.
— Так точно, — отвечает комиссар.
— Откуда начнете?
— Сверху, по вертикали, все пять этажей. Фамилия убийцы начинается с буквы «эм». Он — негр.
Солнце поспешно садится, чтобы оправдать надежды тех, кто ждет заката в восемь. В это время Лучо Ящерица читает любимого поэта, Лючия не находит себе места от страха, Волчонок возвращается домой. А мертвого Леоне увозят на «скорой помощи». Леоне Весельчака, короля квартала.
Ритм первый. В город
На следующее утро Лучо Ящерица стремительно спускается на сорок метров внутри металлического ящика, скользящего на тросах, и выходит на солнце. Он идет так, словно лифт задал ему темп. Вокруг разнообразие природы. Перед самым домом его встречает тропическое море с пальмами, из воды ему машет рукой аппетитная подрумянившаяся красотка. Сразу за пальмами три луча освещают заросший сорняком пустырь; далее следует заснеженный пик, с вершины которого свалился чудом выживший Дед-Мороз и предлагает ему ликер, однако Лучо учтиво отказывается: до полудня ни капли спиртного. Отказывается он и от приглашения сесть за руль многочисленных автомобилей, как будто специально созданных для него, а в довершение всего игнорирует призыв юной леди в костюме для аэробики, уверяющей, что без кефира вам недоступно счастье мира. Короче говоря, Лучо шагает среди огромных рекламных щитов, светящихся цветных экранов, скрашивающих периферийную серость. Он приветствует франта, потягивающего напиток, обольстительницу на матрасе, похабника в трико эпически-муссолиниевского цвета — черного с белым. Внезапно учитель обнаруживает, что на всех щитах присутствует некое графическое изображение. Коварный художник-примитивист, специализирующийся на фаллосах, задумал осквернить этот сияющий мир. Одно изображение красуется на стакане франта, другое недвусмысленно нацелено прямо в улыбку обольстительницы, третье маячит за спиной жизнерадостного похабника; пресловутый график не пощадил (о ужас!) даже рекламу подгузников. Учитель в смущении рассматривает самый большой щит: длинную вереницу детишек самых разных национальностей заботливо укутали в комбинезончики и толстые шерстяные шарфы, напичкали термопротеином и бросили потеть в этой теплой одежде на все лето. Лучо внимательно разглядывает рекламу: неужто специалист по фаллосам обошел своим вниманием это свидетельство трогательной вселенской любви? Нет, вот он, фаллос в шарфике и шапочке, стоит рядом с последним ребятенком. Успокоенный учитель продолжает прогулку. На асфальте наметанным глазом он замечает городские цветы. Кроме уже знакомой нам герани здесь имеется ромашка-перископ, разрушительница дорожных покрытий, цикорий-парашютист, отважно забрасывающий свои семена в самые недоступные уголки, и, наконец, бензозаправочный одуванчик, произрастающий исключительно на станциях техобслуживания. Лучо Ящерица срывает его и наслаждается бензиновым ароматом. Затем он берет курс на юго-восток, к бару, где торгуют холодными и горячими напитками; это заведение (бар «Мексико») унаследовало вывеску от бывшего кафе, а то в свою очередь — от страны, названной в честь ее древнего населения.
В этот час в баре собралось много рыцарей, и среди них одна прекрасная дама, кассирша по имени Алиса. Она сидит за электронной кассой и на ее клавиатуре, словно на клавесине, разыгрывает бесчисленные вариации на тему потребления; под эту музыку звучит контральто Алисы:
— Тысяча четыреста… Спасибо, три тысячи лир… Будьте любезны, поищите двести лир… Сто тысяч… у меня, к сожалению, нет сдачи… До свиданья, синьор.
Здесь установлена и другая электронная аппаратура, на которой юные воины тренируют рефлексы, взрывая межпланетные корабли, готовясь отразить атаку врага, но в этот час космические траншеи пусты, ибо присутствующие рыцари все уже в преклонных летах.
Лучо Ящерица, войдя, приветствует компанию игроков за первым столиком; они пускают по кругу засаленные карты, швыряют их на стол, взывая к удаче, приходят в ярость, если кто-нибудь осмеливается нарушить гармонию укоренившегося ритуала. За вторым столиком посетитель замер в позе вождя апачей. За третьим двое обсуждают футбольный матч и противоречия империализма. Ящерица, элегантно раздвинув челюсти, здоровается с Алисой и решительно направляется к столику в углу, где выставлены кубки, памятные фотографии футболистов-триумфаторов, трофеи местных рыболовов, легендарные золотые карпы и фазаны, украшенные перьями, словно инка.
Здесь безмятежно устроились четверо представителей животного мира. У стены Джулио Жираф вытянул в стратосферу длинную шею, завершающуюся лицом, не лишенным выразительности, и сигарой. Шея выступает из воротничка голубой, безупречно чистой рубашки с галстуком, костюм тоже голубой, фирмы Чимабуэ, на совесть подреставрированный, хотя блеск на локтях выдает его почтенный возраст. Жираф одет так, чтобы не причинять никому хлопот; он живет один, и в случае смерти его не придется переодевать. Всегда готовый к траурной церемонии, он даже спит в галстуке. В данный момент его связывает с жизнью лишь угол в девяносто градусов.
Элио Слон, огромная туша, в прошлом многоопытный мясник, в результате общения с углеводами отлично знает все компоненты, составляющие наше бренное тело; к примеру, красные волокна мышц, хорошо просматривающиеся у зарезанных коров и солдат и производящие значительно меньшее впечатление, когда внезапно предстают нашему взору во время дорожных происшествий или в ростбифах, внушительно выпирают из-под кожи, хотя мы и состоим в основном из воды, точнее, из жидкостей, в случае со Слоном — из вина.
Элио Слон представляет собой, по сути, свыше ста тридцати килограммов первосортного мяса; в центре физиономии у него устройство, автоматически включающееся всякий раз, как только уровень жидкости достигает предела. Устройство именуется Носом и в данную минуту пламенеет, как тропический фрукт.
Рядом с ним Тарквинио Крот, у него тоже имеется выражение лица, но оно отделено от мира двумя круглыми черными стеклами в оправе, опирающейся на уши (маленькие, круглые, волосатые). Его лапищи от природы приспособлены к различного рода строительной деятельности (Тарквинио и в самом деле долгое время работал каменщиком), но совершенно не годятся для того, чтобы, скажем, сложить газету: этого он достигает лишь с большим ущербом для оной и не без помощи ругательств, легко образующихся в результате сочетаний имен из катехизиса с общеупотребительными оборотами. Почти полная слепота не мешает ему наслаждаться солнцем, выигрывать в карты и наблюдать за космическими кораблями (ему посчастливилось увидеть огромное разнообразие межпланетных экипажей — от твердых до студенистых).
