Александр Этман - На седьмой день: рассказы
– Если вы думаете, что воняет на улице, – говорит жена господина М., – то вы должны войти в дом. У нас в доме был скунс.
Климович, кутаясь в грудь жены, входит в дом.
Жена господина М. повторяет:
– Теперь нам придется отмывать всю кухню...
– По моему, – говорит грубый Климович, – вам придется сносить дом. А где М.?
Тут жена вспоминает о том, что у нее есть муж. И начинает его позорить перед гостями, как с его слов было написано в полицейском протоколе.
Ну, и кончилось, все, конечно, некрасиво. Жена, когда полицейские приехали, была вся в зеленом свекольном салате, а муж истекал кетчупом. Кастаньетили цикады, фламенковали кузнечики, и наглый скунс посмеивался в усы на безопасном расстоянии.
А дом, похоже, сносить не придется. Русская бригада мойщиков готова отмыть его по сходной цене. Правда, занавески и все такое надо будет поменять – запах сильно въелся. Они работают уже три дня в таких белых масках.
Господин М. говорит, что сначала они хотели включить в счет противогазы, но он, дескать, сказал, что в противогазе, мол, каждый может, а вы, мол, попробуйте без противогаза, да и противогаз нынче дорог.
И жена его даже похвалила за то, что сэкономил на противогазах. Потому что они помирились на следующий же день после того, как его из кутузки выпустили. Ибо семья, что ни говори, самое главное, что у человека есть.
А с Климовичами они больше не станут дружить, потому что Климовичи по всему городу разнесли весть о том, как скунс напроказничал. И как жена господина М. с первой попытки ловко попала мужу бутылкой кетчупа по голове. И как господин М. потом атаковал жену салатами четвертой свежести из русского магазина, один из которых – зеленый такой – ссорящиеся называли свекольным.
Короче, Климовичей вычеркнули. Они, правда, клянутся, что это не они...
– А кто? – в полемическом задоре спрашивает господин М. – Скунс?
АНГЕЛ
Если кто не знает, есть в Израиле такой город – Нацрат-Илит, то есть Верхний Назарет. Или просто Назарет. Тот самый. И больше ничем особо не примечательный. Я не знаю, как там было с народонаселением в те времена, когда родился маленький Иешуа, но сейчас арабов в Назарете гораздо больше, чем евреев, потому что окружен он многочисленными арабскими деревнями.
Но евреи в Назарете по-прежнему живут. И среди них живет очень интересная такая ленинградская семья. Давно, знаете ли, приехавшая, но не растерявшая известного питерского апломба, который совершенно справедливо раздражает всю остальную русскоязычную публику по обе стороны Атлантики – от москвичей до житомирцев.
Иными словами, в семье этой читают прозу, обсуждают стихи, а в носу и ушах ковыряют такими специальными палочками – с ваткой на головке.
Старшие дети – Белла и Лена – родились в Ленинграде и приехали в восемьдесят втором совсем малышками. Одной три, другой – годик. И представляете, в 1999 году, когда серьезной Белке исполнился двадцать один, а взбалмошная Ленка в свои неполные девятнадцать вышла замуж, мама Фрида вдруг взяла да и родила папе Рафе сына. В декабре. Когда холмы вокруг Нацрат-Илита по ночам подкрашивал глупый иней.
Раньше Рафа мечтал о внуке. Потому что дети бывают плохими или хорошими, но внуки – всегда изумительны. Но когда родился Ленечка, он понял, что такое счастье. Фотографию сына он выхватывал из бумажника быстрее, чем любой ковбой – револьвер из кобуры. Он проводил с ним все свое свободное время, и в результате к шести годам Ленечка свободно говорил, читал и кое-что писал и по-русски, и на иврите. Природа наградила позднего ребенка огромными, небесного цвета глазищами, правильными чертами лица и золотыми кудрями. Не рыжими, не белокурыми – а именно золотыми. Не ребенок – просто ангел!
Прошлым летом они решили наведаться в Санкт-Петербург – показать Лене родной город. Увидев Петра на набережной, Леня наморщил лобик и сказал с выражением:
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася. Бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел...
Отчего стоявший рядом экскурсовод, покосившись на Рафину кипу, сказал в восхищенном смятении:
– Ну, ни хрена себе...
– Что вы сказали? – вежливо осведомился Ленечка.
– Молодец, братан! – перевел себя экскурсовод.
– Рафа, пойдем, – строго сказала Фрида.
И они ушли. В такси Ленечка заерзал:
– Папа, а где гулял Евгений Онегин?
– В Летнем саду.
– Я знаю, – примирительно сказал Ленечка. – А где он?
– Тут неподалеку, сынок, – подал голос таксист.
– Хочу! – Ленечка был категоричен.
За пятерочку таксист согласился подождать. Они прошли по аллеям, декламируя друг другу великие пушкинские строки. Ленечка пребывал в величайшем почтении к месту и даже раздувал ноздри, стремясь вобрать в себя побольше воздуха Летнего сада. Потом Рафа сказал:
– Неудобно, таксист ждет.
И они направились к выходу. Навстречу им шла старушка. Вернее, это они шли ей навстречу. Старушка с трудом передвигала ноги. Дойдя до лавочки, она осторожно присела и, кряхтя, принялась открывать потрепанную сумочку. Поравнявшись с ней, Ленечка сказал:
– Здравствуйте!
– Ой, мальчик, здравствуй, дорогой... – ответствовала бабушка.
– Вам плохо? – участливо осведомился Ленечка.
– Ой, плохо, дорогой... Все болит у меня... Ноги, спина, сердечко...
Рафа с Фридой прошли несколько шагов и остановились. Ленечка с состраданием смотрел на старушку.
– ...И дышать уже трудно, – продолжала она. – Раньше, бывало, могла шагов пятьдесят запросто пройти, а сейчас отдыхать надо...
– Бабушка, – сказал Ленечка, и положил правую руку на старушкино плечо.
– Чего тебе, родной? – она первый раз внимательно посмотрела на Ленечку и восхитилась. – Боже мой, ну просто ангел какой-то. Дай тебе Боженька здоровья, сынок.
– Бабушка, – проникновенно повторил Ленечка, не снимая руку со старушкиного плеча. – Я хочу, чтобы у тебя никогда ничего не болело.
По морщинистому лицу покатилась слеза умиления.
– Уже и не думала, что такие дети есть, – сказала старушка. – Откуда ты такой, сынок?
– Из Назарета, бабушка, – ответил Ленечка.
...Хорошо, что у всех питерских таксистов есть мобильные телефоны. Ну и повезло, конечно, что «скорая» как раз проезжала по параллельной улице...
НА РЫБАЛКЕ
Недавно я побывал в городе Майами. Вроде как поехал отдохнуть, но там – восторженно-южные приемы с обильными столами и ночными посиделками-постоялками. Как и не уезжал из Чикаго.
Вырвавшись однажды с приемов, я вместе с младшим сыном вышел порыбачить в океан. Не то чтобы я был такой уж растакой рыбак, но тут угораздило меня подбросить ребенку книжонку под названием «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя, родившегося, между прочим, тут у нас на Чикагщине – в пригороде Оак Парк.
Ребенок сначала отказывался, но был усажен насильно в шезлонг и наказан великим американским писателем. Многие, кстати, ошибочно полагают, что, наказывая ребенка чтением, мы отбиваем у него охоту читать. Это не так. Охоту читать отбивает у него среда и тутошняя школьная программа.
Американской школе нужно просто сказать спасибо за то, что она учит относительной грамоте, и не ожидать от нее чего-то сверхъестественнного. То есть ребенок после двенадцати проведенных в школе лет в состоянии худо-бедно и быстро-медленно прочитать любой текст и кое-что написать. Любовь к чтению там не может быть привита, потому что читают американские школьники чушь собачью, а если классиков – то в сокращении, которое делает классиков неузнаваемыми, отчего они перестают быть классиками. Ребенок читает сокращенный на три четверти да еще поправленный каким-то дебилом текст Шекспира и разочарованно думает: «Это и есть Шекспир, о котором так восторженно говорит моя бабушка?»
Поэтому, наказывая ребенка настоящим чтением, вы оказываете ему услугу. Важно только наказать его правильным чтивом. И тогда ребенок понимает (ну, или вспоминает), что книги бывают интереснее компьютерных игр, телевизора и даже порою родителей. Мой, во всяком случае, прочитал «Старика и море» с удовольствием и, прочитав, сказал:
– Папа, а давай пойдем на рыбалку в океан. Ты будешь Сантьяго, а я буду мальчик. И это будет как бы до того, как Сантьяго пойдет рыбачить один. А главное – я хочу поймать большую рыбу...
И мы пошли на рыбалку. Для начала – на полдня. Все было хорошо, пока мы шли к океану. Но когда мы в него вышли по каналу возле Бал-Харбора, стало ясно, что океан почему-то сильно волнуется. Я даже вопросительно посмотрел на капитана, но капитан поднял большой палец вверх и закричал:
