Эмиль Брагинский - Старики-разбойники
Но если дом первой категории обязательно хороший, то кинофильм первой или даже высшей категории не обязательно хороший, как бы он ни пыжился...
Нетрудно догадаться, что отдельную квартиру добыл не Мячиков, а его жена. Когда она осознала, что недотепе-мужу не видать отдельной квартиры, то нашла спасительный выход. Она нанялась машинисткой в районное жилищное управление на общественных началах. Каждое утро, ровно к девяти часам, жена ездила на работу и до пяти вечера печатала на машинке, не получая за это ни копейки.
Через два года она перевезла Николая Сергеевича в новую квартиру.
Поставить телефон оказалось невозможным, и жена Мячикова пустилась по проторенной дорожке.
Каждое утро, к девяти часам, она ездила на телефонную станцию и весь день перепечатывала на машинке длинные, нудные ведомости, не получая за это ни копейки.
Через восемь месяцев в квартире Николая Сергеевича зазвонил телефон...
За всю жизнь Мячиков так и не научился добывать, доставать или проталкивать...
...На следующее утро после знакомства с Анной Павловной Мячиков проснулся, как обычно, в четверть седьмого. Сделал зарядку, принял холодный душ и занялся приготовлением завтрака.
Но поесть не удалось. Раздался звонок.
Когда Мячиков открыл дверь, в квартиру ввалился Валентин Петрович.
– Здравствуй, Коля!
– Здравствуй, Валя! – обрадовался Николай Сергеевич. Воробьев прошел в кухню, увидел яичницу, снял сковородку с плиты и потребовал у хозяина вилку. Уплетая завтрак, Воробьев хвастливо сказал:
– Я в эту ночь не бездельничал! Я составил список возможных преступлений!
Николай Сергеевич вздохнул.
– Ты пойми, – сказал он, наливая Валентину Петровичу чай, – если бы я был пекарем, который не хочет уходить на пенсию, и в знак протеста, ночью, тайно выпекал бы вкусный хлеб, – это естественно. Если бы я был каменщиком и ночью, тайно выкладывал новый этаж, – опять логично. Но ты толкаешь нас на совершение уголовно наказуемых деяний!
– Я не виноват, – сказал Воробьев, спокойно попивая чай, – что у тебя такая мерзкая профессия!
– Ты не обижайся, – упирался Мячиков, – но твои предложения годятся только для сумасшедших!
– Никогда не известно, кто из людей нормальный, а кто нет! – философски заметил Воробьев. Он порылся в кармане и достал лист бумаги. – Сейчас я тебе зачитаю список. Правда, ты должен учесть, что мне было очень трудно. Убийство, изнасилование, вооруженный грабеж и шпионаж я отмел сразу!
– Спасибо и на этом! – успел вставить Николай Сергеевич. Воробьев начал читать:
– Итак, первое. Угон машины! – При этом он пояснил: – Машину ты возвращаешь владельцу, а меня не находишь. Это общий принцип: ты возвращаешь похищенное, а преступника не ловишь!
– Разве ты умеешь водить машину? – удивился Мячиков.
– Нет. А ты?
– И я не умею. Как же мы тогда будем угонять?
– Значит, это отпадает. – Воробьев взял ручку и вычеркнул из списка «Угон машины». – Теперь второе преступление. Его мы инсценируем. Мы с тобой вывозим из моей квартиры всю мебель!
– Куда? – спросил Мячиков, невольно вовлекаясь в игру.
– Можно к тебе! – сразу нашелся Воробьев. – Можно дачу снять... Я подаю заявление, что меня ограбили, а ты находишь мою обстановку.
– Обожди! – В Мячикове невольно заговорил профессионал. – Это не годится. Федяева так просто не проведешь. Он узнает, что мы друзья, и легко докопается до истины.
– Жаль, – Воробьев отложил список и задумался. – Есть у меня заветная мечта. Но она, конечно, неосуществима! Вот послали бы тебя в Америку, а ты бы взял и отыскал убийц Кеннеди! Утер бы нос этим американцам!
– Я не знаю, нашел бы я или нет, я ведь не знаю английского языка, – проникновенно сказал Николай Сергеевич, – но я бы в лепешку разбился, чтобы найти...
– Ну, ладно, – Воробьев снова перешел на прозу. – Давай ограбим Анну Павловну! Это мое третье предложение, последнее!
Николай Сергеевич оцепенел и не нашелся, что ответить.
– Мы ограбим ее понарошку. Она ведь инкассатор! Мы с ней сговоримся, она добровольно отдаст нам мешки с деньгами... Ну а дальше все по схеме.
– Я не стану грабить женщину! – благородно воскликнул Мячиков.
Валентин Петрович нахмурился:
– Тебе все не нравится! Никак тебе не угодишь!
– Потому что ты занимаешься чепухой! – кротко, но твердо заявил Николай Сергеевич.
– Я пришел к тебе с открытым сердцем, а ты меня обижаешь!
– Потому что ты этого заслуживаешь! – Мячиков был непреклонен. Ему не хотелось ссориться с другом, но грабить не хотелось еще больше.
– Ну тогда подавай на пенсию! Так тебе и надо! – вспылил Воробьев.
– Лучше на пенсию, чем под суд!
– Таких, как ты, и нужно судить!
– А ты... ты опасен для общества! – выпалил Мячиков.
– А ты... ты... – Воробьев старательно подыскивал оскорбление. – Ты ничтожество!
Он направился было к выходу, но одного «ничтожества» ему показалось мало. Он возвратился и добавил:
– Ты не только ничтожество, ты старик!
Нанеся решающий удар, он ушел, хлопнув дверью.
Глава пятая
Придя на работу, Мячиков прежде всего заглянул к шефу:
– Чем мне сегодня заниматься? Вы не поручите мне какое-нибудь дело?
– Но, дорогой Николай Сергеевич, преступность катастрофически падает: уже почти не убивают и почти не воруют. Загляните в статистические сводки, если не верите. Мне просто нечего вам поручить!
– Я не так глуп, как вам кажется! – И огорченный следователь покинул кабинет прокурора, думая о том, чем занять время.
В обеденный перерыв в прокуратуру пришел Воробьев.
Найдя Мячикова, он сказал ему, будто они утром и не ссорились:
– Ты был прав. Все мои прежние варианты никуда не годились! Теперь я действительно придумал нечто потрясающее! Пойдем!
– Куда? – насторожился Николай Сергеевич.
Воробьев нагнулся и прошептал Мячикову на ухо:
– В музей!
– А зачем? – громко спросил следователь.
Воробьев ухватил его за рукав и поволок в коридор, потому что Мячиков работал в комнате не один, а Воробьеву не нужны были свидетели.
– Что я не видел в музее? Я занят на работе! – упирался Николай Сергеевич, предчувствуя недоброе.
– Ты здесь все равно баклуши бьешь! – безжалостно напомнил Воробьев. – Пошли!
Когда они очутились на улице, Валентин Петрович спросил друга:
– Ты куда хочешь – в Русскую картинную галерею или в Музей западной живописи?
– Я вообще никуда не хочу идти! Ты ведешь меня насильно!
– А почему ты так боишься идти в музей? – рассмеялся Воробьев.
– Я боюсь не музея, а тебя! – признался Николай Сергеевич.
Валентин Петрович похлопал друга по плечу:
– Ладно, пойдем в Музей западной живописи. Он ближе!
Воробьев взял Мячикова под руку и повел к троллейбусной остановке.
Когда старики прибыли в музей, их встретил плакат: «Юбилейная выставка Рембрандта. 300 лет со дня рождения».
– Возможно, что Рембрандт – это именно то, что нам надо! – загадочно произнес Воробьев.
Николай Сергеевич понимал, зачем они сюда пришли, но старался не думать об этом.
– В какой зал пойдем? – великодушно спросил Воробьев.
– Лично я люблю импрессионистов! – застенчиво признался Мячиков.
– Импрессионистов так импрессионистов... – согласился Валентин Петрович. – Для тебя я на все готов!
Первый экспонат, у которого задержался Мячиков, была скульптура Родена «Поцелуй».
– Какая прелестная вещь! – восхитился вслух Николай Сергеевич, забывая об опасности, связанной с присутствием Воробьева.
– Эта скульптура не годится! – покачал головой Валентин Петрович. – Врачи не разрешают мне поднимать тяжести. Но ты подбросил оригинальную идею. О скульптуре я как-то не подумал...
И Воробьев подвел друга к маленьким бронзовым фигуркам Аристида Майоля, которые свободно могли бы поместиться в кармане.
– Хороший скульптор этот Майоль?
– Конечно, он не Роден, – тоном знатока ответил Николай Сергеевич, – но мастер интересный.
– Ясно. Плохого здесь держать не станут. Обожди меня! – И Валентин Петрович заспешил к смотрительнице зала, бодрой старушке, которая зорко следила за тем, чтобы посетители не хватали руками произведения искусства.
– А вы не боитесь, – спросил Воробьев, – что кто-нибудь украдет вот те маленькие статуэтки?
Смотрительница охотно вступила в разговор:
– Одну уже украли! Но теперь с этим покончено. Теперь все статуи приморожены к постаментам!
– Как приморожены? – с профессиональным интересом переспросил инженер Воробьев.
– Очень просто – сжатым воздухом! – объяснила старушка.
– Спасибо! – Воробьев вернулся к Мячикову.
– Скульптуры отпадают в принципе – они приморожены к постаментам.
– Очень хорошо. Значит, их никто не стащит! – злорадно отозвался Мячиков, любуясь в этот момент картиной Матисса.
Валентин Петрович тоже посмотрел на картину и возмутился:
