Эмиль Брагинский - Старики-разбойники

– А вы мне что дарили?

– Приказ министра! – неуверенно ответил референт.

– Ну, это не страшно! Не все приказы выполняются!

– Если я тебя правильно понял, Валентин, – заикаясь, спросил управляющий трестом, – ты отказываешься уходить на пенсию?

– Коллектив не может обойтись без меня, а я не могу жить без коллектива! – гордо объяснил Валентин Петрович.

– Но ты должен понять... Неужели ты не догадываешься?.. – начал путаться в словах управляющий трестом. – Ведь это... так сказать... ритуал... это...

– Ты что же, – безжалостно оборвал управляющего саботажник, – хочешь сказать, что все лицемерили, упрашивая меня остаться?

– Нет, этого я не хотел сказать, – управляющий не знал, как выпутаться из создавшейся ситуации. – Но мы... все...

Воробьев обратился к залу:

– Товарищи! Вы хотите, чтобы я ушел на пенсию?

– Не-ет! – озорно ответил зал, как и всякий другой зал, обожавший побузить.

– Вы хотите, чтобы я остался с вами?

– Хо-отим! – дружно откликнулся зал.

– Вот видишь, как ты скверно думаешь о людях! – Валентин Петрович укоризненно взглянул на управляющего и покинул собрание в роскошном настроении.

Молодой человек, которого уже назначили на должность Воробьева, влез на стул и отчаянно закричал:

– А как же я?

Зал безжалостно расхохотался.

– Вашим подарком товарищу Воробьеву будет отказ от должности! – пошутил референт министра. Он был большой шутник.

Неожиданно вернулся Воробьев. Зал встретил его смехом и аплодисментами. Валентин Петрович подошел к управляющему трестом и громко сказал:

– Между прочим, банкет не отменяется!

– А по какому случаю банкет? – сердито осведомился управляющий трестом.

– По случаю моего неухода на пенсию!

Количество банкетов в нашей стране неуклонно растет, как и все остальное. Банкеты даются по любому поводу и без повода. Банкеты устраиваются на уровне кофе, на уровне водки и, наконец, самые ответственные банкеты – на уровне коньяка. Банкеты бывают в складчину, за счет подчиненных, а иногда, к сожалению, за свой собственный счет.

Но самые приятные банкеты – это дармовые, за счет богатого отечества. И льются на них водочные реки среди колбасных берегов сырого копчения... К человеку, надравшемуся на таком банкете, отношение иное, чем к человеку, который наклюкался в магазине, деля пол-литра на троих. И это понятно. Потому что этот, в магазине, напивается в свободное от работы время, а тот, банкетный, – при исполнении служебных обязанностей, что почетнее.

Валентин Петрович давал банкет на свои трудовые деньги. Валентин Петрович торопился попасть домой до прихода гостей и поэтому взял такси.

Когда он открыл дверь квартиры, жена взволнованно кинулась навстречу:

– Ну, как прошло?

– Великолепно! – гордо выпятил грудь Воробьев. – Маша, поздравь! Они меня не отпустили!

– Как – не отпустили? – ахнула жена.

– Они в ногах у меня валялись! – скромно сообщил муж.

– И ты согласился?

– Что мне оставалось делать? – невольно начал оправдываться триумфатор, горестно подумав при этом, что полного взаимопонимания не бывает даже в самых лучших семьях.

– Безобразие! – возмутилась Мария Тихоновна. – Как они смели! У тебя больное сердце!

– Ты пойми! – пытался утешить жену Воробьев. – Сам референт министра приехал специально, чтобы сказать: «Какие могут быть успехи у «Промстальпродукции» без вас», то есть без меня!

Мария Тихоновна всхлипнула:

– На тебе всю жизнь ездят!

Глава третья

Дружба Мячикова и Воробьева перевалила за серебряную дату. Они познакомились в госпитале, где долго лежали на соседних койках, и было это больше чем четверть века тому назад. А подружились потому, что были не похожи друг на друга. Активный и задиристый Воробьев сразу же взял деликатного Мячикова под свое покровительство, и эти отношения продолжались до сих пор.

Николай Сергеевич, конечно, был приглашен на банкет, который давал Воробьев, и очень обрадовался тому, что Валентина Петровича не отпустили на пенсию.

Когда наконец-то гости разошлись, Воробьев и Мячиков остались наедине, Валентин Петрович увлек друга в маленькую комнату и красочно расписал, как коллектив «Промстальпродукции» стоял перед ним на коленях, заклиная остаться.

Николай Сергеевич слушал с нескрываемым восторгом и всему верил.

Когда настала его очередь, Мячиков пожаловался на судьбу.

– Ты растяпа! – высказался Валентин Петрович. – Ты должен бороться!

– Если говорить по-честному, – признался Мячиков, – то Федяев прав. Я уже никуда не гожусь! Я зря получаю зарплату...

– Не ты один! – вставил Воробьев.

– От этого мне не легче. Конечно, если бы я мог раскрыть крупное преступление...

– Возьми себя в руки и раскрой! – посоветовал Валентин Петрович.

– А где я его раздобуду, это преступление? Федяев мне ничего не поручает. Я уже балласт!

Валентин Петрович ничего не сказал в ответ и зашагал по комнате. Николай Сергеевич следил за ним, не отрывая глаз. Воробьев понимал, что тоскливый взгляд Мячикова взывает о помощи, хотя вслух Николай Сергеевич на помощь не позовет. Воробьев представил себе, как Николай Сергеевич проснется по привычке ровно в четверть седьмого, встанет и начнет бродить по пустой квартире, потому что делать ему нечего и идти ему некуда. Потом будет глазеть в окно на людей, которые торопятся на работу. Потом он не вынесет домашнего одиночества, выйдет на улицу, забредет на бульвар и будет маячить возле других стариков, которые играют в шашки или шахматы. А потом он станет мучительно думать, как же убить время, и пойдет в кино на первую попавшуюся картину, потому что больше пойти некуда...

– Ты не умеешь за себя постоять! – подытожил свои раздумья Валентин Петрович. Мячиков хотел было что-то сказать в оправдание, но Воробьев не позволил: – Слушай меня и не перебивай! Ты честный и неподкупный человек! А это для вашего следовательского дела важнее всего!

Мячиков засмущался.

– Выше голову! – прикрикнул на него Воробьев. – И если таких, как ты, бюрократы Федяевы вздумают выпихивать за дверь... я этого так не оставлю! Для меня это вопрос принципа, и ты тут ни при чем! Он тебе дал месяц срока? Да или нет, что ты молчишь?

– Ты сам не велел перебивать!

– Отвечай, когда тебя спрашивают!

– Дал месяц, – подтвердил Николай Сергеевич, снова обидевшись на Федяева. – Это вроде как испытательный срок! Обычно его назначают при поступлении на работу.

– И именно в этом наше спасение! – воскликнул Валентин Петрович. – Значит, Федяев сам не уверен, что ты уже совсем плох! За этот месяц мы его умоем!

– А как мы его умоем? – Мячиков поглядел на друга с надеждой.

– Не мешай мне сосредоточиться! – попросил Воробьев.

Николай Сергеевич покорно поднялся с кресла и направился к выходу:

– Пойду помогу Маше...

– Я всегда говорил, что ты баба! – с грубоватой нежностью загремел вдогонку Воробьев.

Хозяйка дома в соседней комнате пыталась уложить в постель расшалившегося внука Витю, сына старшей дочери. Дочерей у Воробьевых было две. Старшая вместе с мужем-геологом постоянно моталась по экспедициям, а младшая, Люся, жила с родителями.

– Давай, Маша, я его утихомирю! – предложил Николай Сергеевич.

– Ты вот что, Коля, поди-ка и помоги Анне Павловне! – Мария Тихоновна и не подозревала, что это поручение будет иметь далеко идущие последствия как для ее подруги, так и для Николая Сергеевича.

Анна Павловна мыла на кухне посуду, Люся ее вытирала, а сын Анны Павловны Володя мешал обеим.

– Ну пойдем! Ну поговорим! – приставал он к Люсе.

На что Люся отвечала:

– О чем с тобой разговаривать? Ты же хоккеист.

Друзья называли Анну Павловну народным умельцем.

И действительно, Анна Павловна умела делать все: варить обед, чинить электричество, лечить родственников и знакомых, шить, клеить обои, вязать, стрелять из револьвера и в сорок восемь лет выглядеть на тридцать шесть.

Анна Павловна была женщиной жизнестойкой, потому что могла рассчитывать только на себя. У нее не было ни мужа, ни образования. Так уж сложилась жизнь. Профессия у Анны Павловны была редкостной. Она работала инкассатором. Каждый вечер с револьвером на поясе она объезжала булочные и продовольственные магазины и собирала холщовые мешки с дневной выручкой.

– Меня послали к вам на подмогу! – объявил Николай Сергеевич, входя на кухню.

– А вы умеете мыть посуду? – У Анны Павловны была такая заразительная улыбка, что Николай Сергеевич улыбнулся в ответ:

– К сожалению, умею!

– Вы наденьте фартук! – Люся обрадованно стянула его с себя и отдала Мячикову. – Ну пойдем, надоел! – сказала она Володе.

И молодые люди быстро ушли.

– Анна Павловна, – попросил Мячиков, – завяжите мне, пожалуйста, тесемки!

Едва Анна Павловна успела справиться с тесемками, как в кухню заявился сияющий Воробьев.