Ирина Степановская - Круговая подтяжка
Акушерка же в отделении Бориса Яковлевича тем временем снова и снова набирала в шприцы раствор лекарства. Пациентки все чаще припадали к тазикам. Однако пока еще были в этой палате и небольшие периоды затишья. Блондинка в это время молча лежала, закрыв глаза, глубоко дышала, отдыхала. У брюнетки же беспрестанно звонил мобильник.
– Ленка, ты где? Ты чего прячешься? Не хочешь больше встречаться? Так ты так и знай, что я тебя из-под земли достану! – орал по телефону ее дружок.
– Вот дурак! Вот дурак! – Брюнетка улыбалась и на время выключала мобильник, но потом любопытство снова побеждало, и ее разговоры с бывшим возлюбленным начинались сначала. Она не замечала, что несколько раз, слыша как она кокетничает по телефону, ее соседка по палате сжимала обоими кулаками подушку и шептала ледяными губами:
– Я ненавижу! Я всех вас ненавижу!
– Ленка, я все равно узнаю, где ты прячешься! Я всех твоих подруг сейчас объеду! – не унимался ухажер брюнетки.
– А все равно не найдешь! – Брюнетка, корчась от начинающихся схваток, одновременно кокетливо и зло улыбалась и, хватаясь за тазик, снова отключала телефон.
Блондинка корчилась в схватках молча.
– Ленка, ты если сделаешь с собой что-нибудь, хуже будет! Ты так и знай, я уже сейчас еду к тебе! Я догадался, где ты! – кричал в трубку парень.
– Так тебя сюда и пустили! Дурак! Раньше надо было думать! – Брюнетка качалась на кровати, схватившись за живот. – Нет, ты видела такого дурака? – обратилась она к блондинке. Ей так хотелось поговорить!
Ее соседка, поджав ноги, быстро отвернулась к стене.
Время шло. Борис Яковлевич вернулся в ординаторскую, заварил себе свежий чай. Акушерка бегала с тазиками и шприцами. Девушки мучились. Все хотели только одного – чтобы эта ночь побыстрее закончилась.
– Куда ее? – спросила молоденькая сестра, подкатывая каталку, для того чтобы переложить на нее уже прооперированную Нику. Лидия Ивановна, картинно взмахнув ножницами, виртуозно отрезала последние кончики марли на завязанном узле. Азарцев скинул стерильный колпак, сдернул маску, перчатки, почесал нос, размялся и счастливо сказал:
– Давай спустим ее в мой кабинет, на кушетку. До утра там поспит, а утром я ее заберу! – Медсестра улетела за подушкой и простыней, чтобы постелить Нике постель, а Азарцев с анестезиологом легко подняли спящую девушку и повезли ее вниз.
– Ты домой? – спросил Азарцев анестезиолога, вкладывая ему в карман конверт.
– Ну, если я тебе больше не нужен, – отозвался тот. – Только посмотрю, чтобы девушка проснулась.
– Она уже проснулась. И пусть сейчас снова уснет. А мы с тобой пойдем-ка глянем одну больную! – Взял его под руку Владимир Сергеевич. – На всякий случай, чтоб все было тики-пуки. – И он повел анестезиолога в одноместную палату.
Дама с голубыми волосами сидела поперек койки и, привалившись спиной к стене, держалась руками за грудь, издавая при этом сдавленные звуки.
– Что это с вами? – удивился Азарцев, а анестезиолог быстро вставил в уши концы своего фонендоскопа.
– Там птицы! Мне кажется, они шебечут… Может, я схожу с ума? – Дама закатила глаза и показала пальцем на потолок.
– Ничего страшного! – успокоил ее Азарцев. – Там действительно живут птицы. Очень красивые, экзотические. Перед выпиской, если захотите, я вам их покажу. Но сейчас они не щебечут. Они уже укладываются спать. И вы, пожалуйста, ложитесь. Они вас не должны тревожить. Они просто перебираются с ветки на ветку, и вы слышите этот звук. Но скоро все стихнет, они заснут.
– Но у меня же астма! – встрепенулась больная. – То-то я думаю, отчего это я задыхаюсь!
– Дыхание спереди нормальное, – сказал анестезиолог. – Давайте-ка послушаем со спины!
Больная усиленно засопела.
– Ну, выдох немного укорочен, дыхание жестковатое, так бывает у больных с астмой, но хрипов и свиста нет, – сказал анестезиолог уверенно, повернувшись к Азарцеву. Тот присел возле больной.
– Вам трудно дышать не из-за того, что у вас астма. Это отек распространяется вниз на шею. Но мы же договорились, что вы потерпите. Так будет еще в течение завтрашних суток, а потом станет легче, отек будет спадать. – Азарцеву казалось, что он говорит очень убедительно.
– Я умираю! – с неменьшим убеждением проговорила в ответ больная.
– Да не может быть, – улыбнулся ей анестезиолог. – Сейчас вам ничего не угрожает! Ну, отечные ткани, конечно, поддавливают на нервы, из-за этого вы испытываете боль. Продукты отека всасываются, понятное дело, интоксикация. Но все это не так страшно. Угроза каких-либо тяжелых осложнений вовсе не такая сильная, как можно было бы бояться. И ваша операция прошла выше всяких похвал.
– К тому же, чтобы вы были спокойны, сделаем вам на ночь димедрол, анальгин и эуфиллин, – сказал Азарцев.
– Зачем же мне колоть димедрол? – недовольно проговорила больная. – Вам, конечно, удобнее, чтобы я все время спала и ничего не чувствовала, но я не хочу умереть во сне! К тому же димедрол – старый препарат!
– Димедрол действительно старое, но испытанное средство. Мы проверяли его много раз, он действует на ткани лучше других лекарств.
– За такие деньги можно было бы найти средство и поновее! – парировала больная.
– Старое – не значит плохое! – удивился ее тону анестезиолог.
– Я чувствую, что найду здесь свою могилу! – Пациентка опять закатила глаза. Анестезиолог сделал знак заглянувшей сестре, та кивнула и мигом явилась со шприцем. В ответ на укол больная стала стонать так, будто хотела перебудить всех других больных.
– А кто это нам рассказывал, что вы волевая женщина и должны все вынести и всем доказать, что вы можете быть молодой и красивой! – попытался зайти с другой стороны Азарцев.
– Ну почему я не послушалась своего лечащего врача! – ныла женщина. – Вы обманом заманили меня, посулили мне красоту и молодость, а не сказали, что я буду задыхаться и терпеть такие ужасные муки! Да еще эти птицы… Я же аллергик!
– Но ведь никто вас сюда не заманивал! – рассердился Азарцев. – Вы сами настояли на операции. А что касается птиц, они отделены от вас массивными балками, штукатуркой потолка вашей палаты и полом чердака. Это все равно как если бы голубь сел на крышу вашего дома. Вы можете их слышать, но кроме слуховых ощущений они никак вас больше не могут беспокоить!
– К тому же, – прислушался анестезиолог, – они уже спят. Я ничего не слышу.
– Уберите птиц! – заявила больная.
– Куда же я их уберу? – удивился Азарцев. – Сейчас ночь. Вам же не мешает воробей, что чирикает у вас в квартире на подоконнике? Наши птицы находятся от вас гораздо дальше этого гипотетического воробья.
– Что вы мне морочите голову с вашим воробьем! – возмутилась дама с голубыми волосами. – Я должна связаться с моим лечащим врачом.
– Пожалуйста, – согласился Азарцев.
– Дайте ваш телефон! – потребовала больная, хотя ее собственный лежал на всеобщем обозрении на тумбочке. Азарцев безропотно предоставил ей свой мобильник.
– Может быть, мне поговорить с вашим доктором? – спросил анестезиолог.
– Я еще в своем уме, сама могу все ему рассказать, – отрезала пациентка, и Азарцев с коллегой вышли из комнаты.
– Ну и что это с ней? Правда, что ли, обострилась астма? – спросил Азарцев.
– С головой у нее обострилось, – ответил коллега. – Бабка просто дурит. Никакого приступа у нее нет. – Он свернул свой фонендоскоп и убрал в карман. – Я удивляюсь, зачем вы вообще с такими связываетесь?
– Кушать-то хочется, – пожал плечами Азарцев. – Но этот экземпляр – действительно стервозный. Она мне сразу не понравилась, еще когда я ее увидел в первый раз. Так я и знал, что с ней выйдет какая-нибудь история. Это Юлия настояла, чтобы я стал ее оперировать.
– Так мне уезжать или оставаться? – спросил анестезиолог.
– Сам как думаешь?
– Думаю, что ничего страшного. Но, чтобы тебя подстраховать, постели мне где-нибудь в холле.
– Спасибо. – Азарцев протянул ему руку и после ответного рукопожатия отправился проконтролировать остальных больных. Анестезиолог пошел посмотреть Нику.
Борис Яковлевич все еще маялся от безделья в ожидании, когда наступит время его работы. Лечь поспать на часок он не мог – стоны и оханье рожениц все равно не дали бы расслабиться. Он вздыхал и думал, что мир перевернулся, бабы сошли с ума, а мужики получают заслуженное наказание в виде нарушения потенции и простатита.
Он старался не думать сейчас о своей работе – в результате сложного процесса, который он сейчас вызывал введением гормонов, у двух страдающих в предродовой женщин должны были родиться мертвые плоды. Эти несостоявшиеся дети уже имели зачатки мозга, крошечные ручки и ножки, и все другие, уже заложенные, но не развившиеся еще органы. «Дуры, бабы, дуры!» – вздыхал Борис Яковлевич, вспоминая времена, когда он молодым ординатором после института пришел работать в обычный городской родильный дом. Как за ночь героических усилий всей дежурной смены на свет появлялись когда шесть, когда восемь, а когда и двенадцать детей, и детским медсестрам не хватало одной тележки, на которую рядком укладывали младенцев, чтобы везти мамочкам на кормление. Бывали, конечно, и неудачные случаи. Бывали, хоть и единичные, но трагические исходы. Кто больше рожает, тот и осложнений получает больше. Потом количество родов снизилось, а количество абортов возросло. Теперь же творилось вообще что-то неописуемое.
