Ирина Степановская - Круговая подтяжка
«И главное, ведь все по закону! – твердил себе Борис Яковлевич. – С медицинской точки зрения, избавление от нежеланной беременности путем искусственных медикаментозных родов теоретически неизмеримо лучше и безопаснее для женщины, чем другой, часто криминальный, путь. Но все-таки, все-таки… Как не по-человечески это все! Как не по-христиански! И ведь навешают, дуры, крестов на груди! Кто с бриллиантами, кто с изумрудами… А с другой стороны, такова жизнь со всеми ее реалиями. Смирись, гордый человек! И радуйся – все по закону!» У Бориса Яковлевича появилось почти непреодолимое желание хватануть стакан коньяку, но он с негодованием отверг его, ибо никогда не пил на дежурствах. Но, испытывая все-таки какое-то необъяснимое тревожное волнение, он снова вышел на улицу стрельнуть у охранника сигаретку. Сам Борис Яковлевич не курил и сигарет не покупал, чтобы не было соблазна, но все-таки иногда чувствовал потребность в курении. Тогда эту потребность он удовлетворял вот таким попрошайническим способом. К счастью, желание покурить возникало у него редко.
Пациентка с голубыми волосами не давала покоя всю ночь. Когда она поняла, что ее заявление о приступе бронхиальной астмы никто больше рассматривать не будет, она стала утверждать, что теперь у нее сердечный случился приступ – она просто не поняла это сразу. Еще через полчаса она решила, что у нее мог оторваться из вены тромб и закупорить легкое.
«Ну, насмотрятся же люди телевизор», – матерился про себя анестезиолог, всеми возможными аргументами доказывающий, что никакой тромбоэмболии нет и в помине.
– А зачем вы мне перед операцией вены на ногах бинтовали? – говорила пациентка с таким видом, будто уличала их с Азарцевым в преступлении.
– На всякий случай. Мы всем бинтуем, даже молоденьким девочкам. Так положено! – уговаривал ее Владимир Сергеевич. Потихоньку он стал сатанеть и поймал себя на мысли, что испытывает непреодолимое желание огреть пациентку чем-нибудь тяжелым прямо по свежепрооперированному кумполу.
«Суд бы, я думаю, меня оправдал», – размечтался он.
Не давала пациентка покоя и своему лечащему врачу из ЦКБ, беззастенчиво звоня ему три или четыре раза за ночь с азарцевского телефона. Тот доктор не выдержал первым.
– Знаете, – сказал он, – если вы говорите, что вам так плохо и вас не лечат должным образом, вызывайте машину, пусть вас привезут в ЦКБ. Я приеду и сам осмотрю вас. Только тогда я смогу принять какое-либо решение.
– Хорошо! – кротко сказала больная и передала телефон Азарцеву. – Доктор считает, что меня надо немедленно перевести в ЦКБ, чтобы там мне наконец оказали квалифицированную помощь.
– А как же перевязки? – спросил Азарцев. – Кто будет там за вами наблюдать?
– Я думаю, хирурги, которые делают там сложнейшие операции, уж как-нибудь смогут меня перевязать! – с пафосом ответила пациентка.
– Вызывайте машину! – сдался вконец измотанный Азарцев. – Но имейте в виду, что за результат операции, раз вы нарушили условия договора, я ответственности нести не могу!
– А это мы еще посмотрим, кто будет нести ответственность и кто нарушил условия договора! – заявила больная, гордо вскинув перевязанную голову. Она снова стала куда-то звонить и договариваться насчет машины, и ни Азарцев, ни снова зашедший анестезиолог не отметили у нее ни малейших признаков одышки.
В предродовой палате все было по-прежнему, но схватки стали учащаться. Лица женщин постепенно утрачивали привычные хорошенькие черты и становились расплывчатыми, искаженными от мучений.
У брюнетки снова звонил мобильный телефон.
– Ленка! Ну, я соскучился…. Скоро ты там? – капризно и нетерпеливо спрашивал в трубку ее парень.
– Иди ты на хрен! Видеть тебя, урода, не хочу!.. – Мобильник полетел под кровать и стукнулся об стену. У брюнетки только прошла очередная схватка, и она уже снова стонала и визжала от боли. Блондинке тоже было несладко, но она как-то приспособилась сдерживать себя. Когда не было рвоты и схваток, она не разговаривала, просто лежала и глубоко дышала, отдыхая.
– Ты спортсменка, наверное, – с завистью сказала ей соседка. – Умеешь собраться. А я так готова поубивать сейчас всех мужиков! Чтобы им хоть разок бы потерпеть такие муки!
Блондинка ничего не ответила, подошел очередной спазм, и она больше не могла ни о чем думать. Ей просто казалось, что все ее внутренности сейчас вывернет, как чулок, наизнанку.
– Терпите, девушки, осталось не так долго ждать. – В палату снова вошла акушерка.
– Какая дура, что аборт вовремя не сделала! – причитала брюнетка. – Заснула бы на игле, проснулась – все уже кончено! Я уже три раза так делала, пока не встретила этого урода, – ей очень хотелось поговорить. – Все тянул, тянул! А мне теперь как раз работа классная подвернулась! Я так считаю, уж или работать, или с ребенком сидеть! Ведь я не лошадь, чтобы тянуть на себе весь воз. Мамка у меня тянула-тянула, вот и померла в сорок лет! – Блондинка молчала. Брюнетка посмотрела на нее сердито и отвернула голову к стене.
– У тебя там внутри ребенок еще шевелится? – Голос блондинки прозвучал, как сквозь стену. Но соседка все равно обрадовалась. «Ага! И тебя, наконец, проняло!» – подумала она.
– Еще как! Уж скорее бы перестал! Сил моих больше нет терпеть. Больше никогда с этим делом затягивать не буду!
– Перестанет ворочаться – значит, умер, – ни к кому не обращаясь, сказала блондинка.
– Все равно уже теперь, лишь бы скорее! – Брюнетка с любопытством повернула голову к соседке. – А ты что, жалеешь?
Блондинка не ответила. У брюнетки опять пошла схватка, и она, замолчав, схватилась за живот. Ее соседка же внезапно сползла с постели, подковыляла к двери и громко стала звать акушерку. Та прибежала, как на пожар.
– Чего ты? Терпи. Рано еще. Когда надо будет, доктор сам позовет.
Блондинка уперлась в нее тяжелыми, мутными глазами:
– Позовите врача! Я хочу сохранить ребенка. Не ставьте мне больше укол!
– О-о-й! Додумалась! – Акушерка ловко отстранила ее от двери и стала подталкивать к постели. – Раньше надо было соображать, а теперь поезд ушел. Матка раскрылась, и ребеночек-то на выходе!
– Позовите врача! – Блондинка изо всех сил заколотила кулаком о спинку кровати! – Вы ничего не понимаете! Он шевелится, значит, живет!
– Он уже не шевелится. Это матка сокращается, – сказала акушерка. – Тебе просто кажется. На этом ребеночке поставь жирный крест. Теперь до следующего раза, как залетишь. – Блондинка вдруг схватилась руками за волосы, забилась на кровати, завыла. Акушерка побежала за Ливенсоном. Брюнетка, опешив от такого поворота событий, примолкла и уставилась на соседку во все глаза.
– Если ты сейчас оставишь беременность, идиот может родиться, – сказала она.
Но блондинка не слушала. Она горько плакала и колотилась головой о подушку.
Пришел Борис Яковлевич, крепко взял ее за руку.
– Пойдем-ка в родовую, посмотрим! – Он поднял блондинку, встряхнул и повел в соседнюю комнату. Следом бежала акушерка со шприцем. Зазвякали инструменты. Зажужжали громче операционные лампы.
– Скоро уже снова станешь небеременной и свободной. – Борис Яковлевич бросил инструменты в тазик и пошел мыть руки. Брюнетка, прислушиваясь, подумала: «Повезло! Значит, эта беленькая разродится первой. А мне еще тут одной придется мучиться!»
– Потерпи, потерпи! – приговаривал доктор. Блондинка замолчала, и только слезы текли по ее щекам.
– Сделай ей успокаивающее да глаз с нее не спускай, даже если запросится в туалет, – шепотом предупредил Ливенсон акушерку. – Еще выкинет тут нам фортель! Вот будет история. Эти молчаливые, часто бывает, молчат, молчат, потом – бац! – и повесятся! Или выпьют чего-нибудь…
Акушерка обещала смотреть. Борис Яковлевич стал помогать женщине тужиться, приговаривал…
Акушерка думала про него: «Хороший доктор!».
А Борис Яковлевич, делая свою обыденную работу, думал, что если пациентки быстро разродятся, он еще успеет часа два поспать. Тоже дело.
Шум мощного мотора на улице, крик и страшный стук в ворота не могли полностью отвлечь доктора от работы. Борис Яковлевич с неудовольствием поморщился. Он не любил резких звуков, криков, движений…
– Неужели нельзя просто и культурно позвонить в звонок?
Азарцев, анестезиолог и охранник вышли на крыльцо. Светила луна. Было холодно – пар шел изо рта. «Афродита уже не к месту стоит тут голышом. Сказать надо Юле, чтобы убрала ее на зиму. А то посмотришь – кожа у самого пупырышками покрывается», – усмехнулся Азарцев.
Охранник взял на всякий случай резиновую дубинку.
– Это, скорей всего, за нашей дамой приехали. Ты там, смотри, зря не махни по машине! – сказал Азарцев. Стук продолжался.
Анестезиолог вдруг посмотрел на часы:
– Как-то уж очень быстро доехали.
Охранник открыл. Огромная машина, как показалось Азарцеву, грузовик, осветила фарами сад и стала въезжать в ворота.
