Елена Сазанович - Гайдебуровский старик
Проснулся я от горячего дыхания, которое пахло то ли чайем с мятой, то ли с лимоном. Уж очень знакомое тепло. Особенно, когда простужен. Оставалось надеяться, что дышал на меня не Сенечка. Еще чего не хватало! Подкрадываться среди ночи и дышать! И все же я не торопился открывать глаза. Может, опасался, что мне очень понравится это дыхание, родное оно было, что ли. Что ли из детства. Оно согревало мое лицо, и лицо розовело. Хотя вряд ли это было заметно из-за седой, настоящей моей бороды. Мне не казалось все происшедшее дурным сном. Я все отчетливо помнил. Что было вчера, что позавчера, что несколько месяцев назад, когда я совершил убийство. Именно я. А не убили меня, как все утверждают. Явь до мельчайших подробностей пронзала мое сознание. Я по-прежнему не хотел просыпаться, чтобы с ней вновь и вновь не столкнуться. Хотя сон был не из приятных.
Но не мог же я вечно закрывать глаза на действительность. По меньшей мере, для этого нужно стать слепым. Наконец я собрался духом и разодрал слипшиеся веки. Не для синонима говорю слипшиеся, чтобы заменить выражение – открыть глаза. Просто у меня, похоже, начиналась катаракта. Болезнь стариков. Грустная болезнь, как и сама старость. И хоть мне не нравился этот мир ярким, в многообразии цветов, слепым немощным старцем я себе нравился еще меньше. Но мне понравилось то, что я увидел. И действительность постепенно отступала и наступала радость. Которая наверняка ошибочная, как всегда у меня и бывает. И наверняка не настоящая. И наверняка кратковременная. Но в моей бесконечной грусти я этой маленькой радости безумно обрадовался.
Надо мной склонилась Дина. Черноволосая, черноглазая, чернобровая. Так похожая на цыганку. Может, и впрямь она цыганка? Но что бы это изменило? Впрочем, оправдало бы воровство. Как-то цыганам воровать можно и общественное мнение их не судит.
– Дина! – прошептал я. Но это я так думал, что прошептал. Слишком много громких чувств нахлынуло в миг на меня. И этот миг просто не мог быть тихим.
– Т-с-с, – Дина приложила указательный палец к губам. – Не кричите так громко!
Честное слово, я хотел кричать тихо!
Дина кивнула в сторону Сенечки. Тот, свернувшись калачиком, крепко спал на раскладушке. И даже сладко посапывал во сне. Он был плохой охранник. Его место на бурной, кипящей, грохочущей дороге. А не в 4-х стенах, где поселилась вечная старость. Даже если старые вещи унесены. Даже если все в цветах, хотя и они уже почти погибли.
– Откуда ты, Дина? И зачем ты? – мне хотелось добавить, что цыгане не возвращаются. Они все время идут вперед и уходят. Им нельзя возвращаться, слишком много они уносят с собой. Но я лишь крепко сжал ее руки. Снова неточность! Я не мог крепко сжать руки. В них было мало силы. Мое недавнее прошлое было свежим, румяным, здоровым, в отличие от меня. И я не мог с этим смириться. Мои мысли были молодыми, дерзкими, в отличие от меня. И меня это угнетало. Пожатие получилось вялым, безжизненным. И я расстроился.
– Вам нужен адвокат, дорогой, – в ответ Дина сжала мои руки. Крепко сжала. Право, молодость давала на этой ей право. – Не унывайте. Адвокат будет. Он очень, очень дорого стоит. Поэтому я и украла вещи, чтобы потом их продать, если вас будут судить. Похоже, вас судить будут. И вам нужен очень дорогой адвокат.
– Разве он может быть дороже истории? Какая ты еще молоденькая, Дина, – я не сдержал снисходительной улыбки, на которую способны лишь старые люди. А еще я почему-то расстроился, что она не цыганка. Мне в эту минуту непременно хотелось, чтобы она оказалась цыганкой. И рассказала о своих дорогах. Возможно, мне хотелось побывать там, где я никогда не бывал и уже не буду. И чтобы мысли и мечты бродили вместо меня вместе с табором. Я даже был готов простить мои пропавшие антикварные вещи. Вот, я уже говорю «мои». Впрочем, я их заслужил. Слишком дорого я за них заплатил. Чтобы что-то купить, всегда нужно что-то продать. И чем дороже продаешь, тем дороже и покупаешь. Но сделки, как правило, неоправданны. Поскольку ты продаешь свое. А покупаешь чужое. А кто знает, на пользу ли нам это чужое? И нужно ли вообще? И стоит ли оно нас самих?
– Эх, Дина, Дина, – прохрипел я и закашлялся. Похоже, начинался бронхит. – Можно было бы продать всего один стул от Этель Войнич. Знаешь, она писала на нем своего «Овода». И сам Овод сидел или мог сидеть на этом стуле. У меня всегда было ощущение временного его отсутствия. Казалось, он вот-вот зайдет, слегка прихрамывая, и займет свое место, чтобы дать отдых своей больной ноге. Может, все это и не правда. Но мне хотелось, чтобы было правдой. В конце концов, что такое правда? Она целиком зависит от нас, нашей фантазии или нашей веры. И этого стула было бы более, чем достаточно, чтобы оплатить адвоката.
– Тихо, ну пожалуйста, потише, Сенечка может проснуться, и вы все напортите.
– Да не проснется он. Он слишком молод, чтобы проснуться от шепота в три часа ночи. Ты когда вернешь вещи, Дина? Они мои. И воровать нехорошо такой хорошенькой девушке.
Если бы она оказалась цыганкой, клянусь, я ничего подобного бы не сказал!
– Извините, но я пока не верну, – Дина потупила глазки, словно ее уличили в краже яблок в соседнем саду.
Эх, помнится, как я в детстве ездил к своей бабушке в деревню. И воровал яблоки у ее соседа! Золотое было время! Как золотой ранет. Сочное, прозрачное, как белый налив. Причем яблок у моей бабушки было пруд пруди, их некуда было девать. Они гнили под ногами. Бабушка просто их ведрами выносила и ставила у калитки. Угощайтесь, кому ни лень! Но всем было лень. Всем в деревне яблок хватало. Но мы, мальчишки все равно хотели их воровать. Чтобы никто не видел. Никто не заметил. Чтобы все украдкой. Ноги подкашиваются от страха. И комок в горле: вдруг засекут? Нас заловили лишь один раз. И нам влетело по полной! Хотя яблоки гнили, и яблок хватало всем. И никто не жалел яблок. Просто дело было не в яблоках, пожалуй. Дело было в детстве. Золотом, как золотой ранет. И сочном, прозрачном, как белый налив. И моей бабушке, и ее соседу, и всем жителям поселка так почему-то хотелось, чтобы о детстве в деревне остались только самые счастливые воспоминания. Впрочем, они в любом случае были бы самыми счастливыми. Разве можно быть несчастным в яблочном саду.
Но это был не яблочный сад. Это антикварная лавка. И Дина не подросток. И, увы, даже не цыганка. А жаль.
– Поймите же, дорогой, – зашептала Дина, до боли сжав мои руки. – Я не могу пока все вернуть. Честное слово не могу! Я сама, собственными ушами слышала, как был сговор против вас. Вас по-настоящему хотели обокрасть! И вот тогда… Если бы не я, вы бы уже точно ничегошеньки не вернули. Потому что они говорили… Говорили так, словно подчеркивали важность каждого слова. Что вы… Ну, будто бы убийца и в милицию сообщить побоитесь. Вот так. Они говорили, опять так важно, будто им нравилась, очень нравилась это мысль. Что убийца вора разыскивать не станет. Ему самому нужно спасаться, а не спасать ворованное. Что жизнь дороже вещей Может, они были правы? Ведь вы на меня не заявили? И мы их обманули. Здорово все вышло, правда?
– Сговор? Они? Кто, кто они, Дина – я нахмурился и схватил ее за плечи. – Ты только скажи кто?
Дина вздохнула. И вытерла капельки пота с открытого лба.
– Если бы я могла знать. Если бы знала. Я тогда на улице торговала. Была такая метель. Помните? Она кружилась, кружилась, и ветер. И ничего не было видно. И я спряталась под навес. И эти слова принесла мне метель, или ветер, не знаю. Во всяком случае, ко мне эти слова дошли уже искаженные, что ли. Ни мужчина, ни женщина, ни старый, ни молодой – ничего не понять. Ветер и метель все искажают. Даже наши лица. Старше мы становимся, что ли. Вы заметили, что цветочницы рано стареют, потому что все время на улице. И при этом их всегда называют девушками. Потому что тех, кто торгует цветами, по-другому трудно назвать. Но… Скажите, дорогой почему вы на меня не заявили? Почему? Потому что вы убийца или… Или что?
– Или что, Дина, или что. Но что – уже наверно не имеет значения. А ты случайно не цыганка? Только цыгане так виртуозно могут все своровать.
– Случайно нет. Но случайно моими друзьями оказались цыгане. Они и впрямь виртуозы.
Уже легче. И все же я не понимал. Впрочем, что тут понимать? Ну, какие-то гастролеры решили поживиться за счет старика. Что тут удивительного. Никто мою лавку не охраняет. А в лавке очень даже много чего. Из-за чего могли и убить. Получается, Дина не только спасла мое драгоценное имущество, но и мою не очень драгоценную жизнь. Благодарить ли ее за это? Или все было бы гораздо проще, если бы не она. Я чувствовал, что у меня нет сил, бороться за эту жизнь. Я был слишком стар.
– Мы еще поборемся, дорогой, не переживайте, – Дина положила руку на мою ладонь. Так ласково, нежно. Холодное прикосновение ладони в натопленной комнате. Словно протянула свою жизнь. Чтобы я мог ею воспользоваться. Если своей уже не могу.
– Вы мне верите, дорогой?
