Елена Сазанович - Гайдебуровский старик
Очнулся я от резкого запаха нашатыря, которым мне тыкали в нос. И валокордина, который мне заливали в рот. Как ни странно, я не подумал, вдруг все это дурной сон, хотя эта мысль принята после обморока. Напротив все выглядело настолько отчетливо и предстало такой явью, что я дернулся. Я ясно видел перед собой лица моих партнеров по сцене. Молодые, симпатичные лица. Даже Косульки по сравнению со мной были красавцами, не смотря на их красные, отекшие (но молодые!) лица.
– Все в порядке, дорогой, все в порядке, всего лишь сердце кольнуло, – ласково шептал Сенечка. Разве что оставалось погладить меня по седой шевелюре. Как обезумевшего старичка.
– В вашем возрасте это не страшно, любезный, – вторили ему Косульки. – Вон, какое у вас здоровьице, нам, молодым, можно позавидовать. Подумаешь, сердечко слегка закололо.
– За вами присмотрят, уважаемый Аристарх Модестович, – тон Романа был суше, как и положено. Но не настолько. – Мы хоть и милиция, но тоже сердце имеем. И у нас оно, бывает, колет.
– Дорогой, любезный, уважаемый! – грубо передразнила их Тася, по привычке подперев бока руками. – Кольнуло, колет, закололо! Да он скоро сам околеет, тогда будете причитать! Не успеете оглянуться, а арестовывать некого! И отвечать некому! Вот тогда вы попляшете! Убитый убит, а убийца, потому на свободе, что околел! И судить уже некого!
– Ну, вас бы все равно в присяжные заседатели не позвали, зря вы так волнуетесь, – резко ответил Роман.
– Зато в свидетели позовут! И на интервью позовут! А с мертвыми, какой прок в интервью! Все дело мне хотите запороть! Так что давайте, откачивайте старикашку. Он нам нужен живьем.
Так, так, так. Я попытался сосредоточиться. Медленно, с помощью молодых сильных рук встал на ноги. Спина не разгибалась. Похоже таки радикулит. Я проковылял к креслу.
– Да… Испугали вы нас, Аристарх Модестович, – голос Романа стал еще мягче, но в глазах вновь блеснули две льдинки.
Я решил не сдаваться. Какого черта! Я же не сумасшедший! Даже если я не так молодо выгляжу, это не означает еще, что я не Григорий Карманов. И я это должен во что бы то ни стало доказать.
– Я не Аристарх Модестович! И я не антиквар, – процедил я сквозь зубы. Мне хотелось на них кричать во весь голос. Но я вовремя остановился. Мне показалось, что когда сквозь зубы цедишь слова, это более убедительно. – Я повторяю. Я Григорий Карманов. И я убил антиквара.
– Вот наглец! – завизжала Тася. – Ели дышит, еле ходит, а хочет за моего Гришку себя выдать! Да еще убийство ему пришить!
– Я никогда не был твоим, Тася.
– Упаси боже! – она не перекрестилась. Она не умела креститься. Зато умела громко визжать. – Не хватало, чтобы такой дряхлый старикан вдруг был моим! Да я ни в жизнь! Что я какая-нибудь! Это пусть ваш Пукирев со своими нечистыми мыслишками о неравном браке мечтает! А я уважаемая молодая вдова, которая завтра даст честное интервью о трагичной любви. Я уже даже договорилась с одним молодым высоким лохматым репортером! Он даже мне свой телефон любезно оставил! Он все о любви знает! И он поймет!
Я по-прежнему цедил слова. Но мне это не помогало. Тася визжала, но ее визги были более убедительны. Я прикрыл уши руками. Я хотел тишины. Но слушать тишину в моем положении было роскошью. Мне нужны были слова и действия. И я обратился к Роману.
– Я могу доказать.
Это был мой последний аргумент. И тогда все станет на свои места. Они увидят тело убитого антиквара. И все станет на свои места. Правда, мне еще придется убедить, что я ни кто иной как Карманов. Но, в конце концов, не так сложно убедить, кто ты на самом деле. Я сумею. И тогда точно все станет на свои места. Я так хотел, чтобы когда-нибудь все, все стало на свои места. Даже если я останусь убийцей. Даже если обо мне напишут тысячи газет. Даже если в меня будут тыкать пальцем и закидают камнями. Даже если мне будут плевать в лицо. И даже если на мою голову повесят петлю. Лишь бы я вновь стал собой. Лишь бы я вновь занял свое место под солнцем. Которое, наверно, уже не увижу. Во всяком случае, весной.
Я тяжело поднялся с места и заковылял к потаенной двери, которая сливалась со стеною. Я махнул рукой, чтобы все шли за мной. Правда, не забыли захватить с собой фонари. Сколько есть. Фонари нашлись. И мои непрошенные гости вновь изобразили паровозик. Наверно, для важности и четкости программы действий. И паровозик двинулся с места. За мной. Я нажал на кнопку. Дверь медленно отворилась. Свет из комнаты осветил длинную лестницу вниз, в темный подвал. Там по-прежнему пахло перебродившими огурцами и сыростью. Мы организованно выстроились. Вагончик за вагончиком. И стали спускаться по лестнице. И я уже был первым вагоном, почти машинистом. Я вновь был на первых ролях. И мне это нравилось. Я вновь почувствовал свою важность. И даже достоинство. Я вдруг подумал, что у убийц тоже бывает достоинство. Впрочем, возможно, сегодня только у них и бывает. Остальные как-то обходятся без него. Раз принимают и прощают этот убийственный мир.
А в подвале было убийственно темно и убийственно холодно. Это был настоящий склеп. Но я даже на ощупь, нет, даже по направлению мог определить, где лежит тело. Я не нуждался в свете. Убийцы помнят всегда, где спрятали тело. Впрочем, я раньше не был убийцей. Но мне все равно казалось, что они помнят.
– Тише, тише, – шептал я, словно боялся испугать мертвого антиквара. Словно он вот так запросто мог вскочить и убежать. Но я напрасно боялся.
– Вот здесь, да, вот здесь. Здесь лежит тело старика.
Несколько фонариков одновременно вспыхнули. И я от неожиданности зажмурил глаза. И тут же их открыл. Глаза слезились. Но это мне не помешало увидеть, что труп пропал. Неужели мы таки его испугали. И первое, что я воскликнул было отчаянное:
– Я же вам говорил, потише!
Второе, что я воскликнул было:
– Это невозможно. Это просто невозможно.
Голос Таси был звонкий, яркий, какой-то многослойный. Словно многоголосие. Он разбивался о гулкие стены подвала.
– Еще бы возможно! То же выдумали! Сам жив-живехонек, а свое тело ищет. Просто сумасшедший дом какой-то.
С сумасшедшим домом я полностью согласился. Это определение мне даже вселило некоторую надежду. Вдруг мы все и впрямь просто в психушке. И ничего не было, ни убийства, ни старика антиквара, ни следствия. Я был готов уже в это поверить. Если бы не Тася. Она выглядела такой реальной, такой нормальной, такой по-домашнему приземленной. И этот курносый нос, и эти кудряшки, и даже руки в боки. Что поверить в сумасшедший дом было просто невозможно.
Роман опустился на колени и шарил фонариком по месту, где когда-то лежал старик.
– Так, так, так. Тело здесь определенно лежало. Вот, пожалуйста, засохшая кровь.
Мое сердце заколотилось. Вдруг окажется, что это не моя кровь? Вдруг? Но сам я уже в это слабо верил.
Роман соскоблил запекшуюся кровь с пола и аккуратно положил ее в мешочек.
– Ну что ж, Аристарх Модестович. Похоже, это последняя улика. Мне очень жаль. Если эксперты докажут, что это кровь Карманова… Боюсь, ваше положение будет бесспорно. Впрочем, вы добровольно показали, где прятали труп. Правда, вопрос в том, где этот труп в данный момент?
Хотел бы и я знать ответ на этот вопрос. Неожиданно на меня накатила такая вялость и усталость, что я боялся, вот-вот заснуть, прямо стоя. Это было бы неприлично. По сути, я должен был дрожать от страха, корчить отчаянные гримасы, рвать на себе волосы, только не спать! И чтобы не выглядеть неприличным, и чтобы не заснуть на ходу я спросил.
– Когда будут готовы результаты экспертизы?
– Пожалуй, завтра. Сегодня еще праздники. И наши эксперты тоже имеют право на Новый год. И не хочется им портить кровь чьей-то кровью.
– Да зачем же завтра! – Косулька всплеснула пухлыми ручками. – Роман Романыч! Как пить дать сегодня! У нас праздников не бывает! И кровь животных мы проверяем регулярно, со всей пунктуальностью! У нас своя научная лаборатория! Сами понимаете, мы солидное заведение! Мы должны быть уверены, что подаем здоровое мясо. Вернее, мясо здоровых животных. Сами знаете, читали поди. Свиной грипп, куриный грипп. А почему не олений грипп? Всяко случается. Так что мы сами себе эксперты! А что ж Аристарху Модестовичу, этому уважаемому человеку мучиться до завтра! Переживать. В его возрасте переживания не на пользу. Он должен знать всю правду сейчас! Даже если он убийца, то, поди, и человек! Никто ничего человеческого в нем не отменял!
Я посмотрел на Романа. Такой солидный, такой важный и серьезный он их пошлет подальше со своим заведением, мясом и кровью. Какая к черту лаборатория!
– Ну что ж, я принимаю ваше предложение. Сделайте предварительную экспертизу. Действительно, зачем ждать до завтра.
Косульки разве что не плясали от счастья. Они радостно затопали своими скривленными сапожками, и захлопали в пухлые ладошки. Такие несолидные, неважные они получили такое серьезное поручение. Впрочем, почему бы и нет? Если мы продолжали жить в таком несолидном и несерьезном мире, так похожем на сумасшедший дом. Или просто на больницу, где у каждого свой определенный диагноз. Это может когда-то мир был очень даже нормален, солиден и серьезен. И даже планы на будущее можно было выполнить и перевыполнить. Потому что будущее было. И было прошлое. И одно поколение цеплялось за другое, даже если было другим. Сегодня мы живем в больничных стенах сегодняшнего дня. И за этими стенами вакуум. На небе больном пустота, на земле больной пустота, за больничными окнами пустота. Мои глаза по-прежнему слипались. И на экспертизу мне было уже плевать. Воистину, старость притупляет все чувства. Как и притупляет все чувства этот больной мир с неопределенным диагнозом. Хотя возможно, диагноз уже установлен, просто нам об этом не говорят.
