Луис Бегли - О Шмидте
Брайан принес трубочку с прозрачным шаром на конце, в котором, если подуть, танцуют маленькие голубые мячики. Дважды в час по пять минут Шмидт должен как следует дуть в эту трубку: ярмарочное развлечение должно предохранить левое легкое от нового коллапса. Легкое спадалось уже дважды: первый раз в Саутхэмптонской больнице, второй — уже дома, на попечении Брайана и к его к ужасу. Просто поразительно, насколько серьезно этот парень все воспринимает. Кажется, никогда Шмидт не был таким чистым, как теперь, когда его моет Брайан. Его жуткие пальцы умеют прикасаться деликатно. Может, он представляет себе Шмидта поломанной мебелью? Например, викторианским креслом-качалкой, которое купила на домашней распродаже и попросила починить хозяйка одной из доверенных присмотру Брайана дач. А может, Брайан «вылизывает» его, как машину? Шмидт решил, что, пожалуй, слишком плохо думал об этом парне, подозревая, что он может позариться на «перкодан». В других обстоятельствах — да, но грабить своего пациента он не станет. Это уже совсем другое дело. Когда в больнице Кэрри заверяла его, что Брайан будет полезнее любой сиделки и прекрасно позаботится о Шмидте, когда тот вернется домой, Шмидт первым делом подумал, что, пожалуй, сам того не желая, развил в ней способность к черному юмору. Брайан? ответил он. А почему тогда не бродяга? Ради тебя он восстанет из мертвых! От такой шутки она расплакалась, и Шмидт поспешил взять ее за руку и пообещал, что он возьмет, возьмет Брайана. Но Кэрри оказалась совершенно права. Парень может сделать великолепную карьеру в каком-нибудь гериатрическом центре — по данным «Нью-Йорк Тайме», у этого бизнеса практически неограниченные перспективы развития. Он пришел поговорить об условиях, пока Кэрри была на работе. Шмидт лежал один.
Альберт, сказал Брайан, я вам очень признателен. Я знаю, что не очень-то вам по нраву. Обещаю, что буду делать все как следует. Вот увидите.
Да, конечно.
Мне кажется, я многому могу у вас научиться, Альберт. Это как будто я снова вернулся в школу!
Да ну!
Я не шучу. Если вы позволите мне остаться в доме и после того, как поправитесь, я буду заниматься домом только за комнату. Я буду чинить все, что сломается, и делать, что захотите, в саду, на что не хватит времени у Джима Богарта. Если хотите, я останусь в комнате при кухне.
Ага! Шмидту и невдомек было, что он нанимает себе домашнего санитара. Довольно неожиданная замена Коринн в той комнате. С другой стороны, что Брайан ни собирался бы делать с Кэрри, он спокойно может делать это не только ночью, но и днем — пожалуй, днем это будет даже проще, поскольку ночью, как надеялся Шмидт, Кэрри будет занята другим в постели Шмидта.
Оставайся в комнате при кухне, пока я не поправлюсь, если я вообще поправлюсь! А там посмотрим. Я не могу заглядывать так далеко в будущее.
Шмидт уже начал уставать и подумывал, не позвонить ли дежурной сестре.
Знаете, Альберт, у нас с Кэрри больше ничего нет. Вы победили.
Шмидт несмело улыбнулся. Какая-то ловушка?
Я ведь сразу все понял, еще до того, как она переехала к вам. И это правильно. Мы-то с ней были просто ради секса. Я для нее ничего не значу. А на вас она крепко запала!
Может, так оно и было, может, так и будет, ответил Шмидт. Посмотрим. Поговорим об этом, когда Кэрри будет здесь.
Днем раньше этого разговора, перед тем как легкое Шмидта спалось, панически перепугав милую практикантку, которой никак не удавалось — был воскресный вечер — разыскать хирурга, Шмидта навестили Шарлотта с Джоном. Когда Шмидт спросил, из Нью-Йорка ли они приехали к нему, те ответили, что ночевали в доме. Пересчитывали серебряные ложки, подумал Шмидт. Как только он вышел из реанимации, они звонили, сначала говорила Шарлотта, потом Джон. Джон немедленно продемонстрировал, что работа в первоклассной нью-йоркской правовой фирме сделала его человеком, полезным в любых обстоятельствах.
Бродяга, которого ты сшиб, к приезду полиции и «скорой» уже умер. К счастью, вскрытие показало, что он здорово накачался. К тому же след протектора показывает, что ты ехал по своей полосе и с нормальной скоростью. Я поговорил с Винсом (один из старших партнеров «Вуда и Кинга», работавших по судам, в прошлом был прокурором), он не думает, что тебя в чем-нибудь могут обвинить. Но чтобы подстраховаться, мы наняли парня по имени Шонесси из Риверхеда. У него есть свои рычаги в суде.
Интересно, что же было в моей крови, думал в эту минуту Шмидт, могло ли так случиться, что мне не сделали анализ?
Рената звонила врачу, он сказал, что все будет отлично. Ушибов и разрывов нет. Мы приедем навестить тебя в воскресенье.
И приехали, точно вовремя. Ни цветов, ни чего другого, отметил Шмидт, чего баловать-то? А может, в своей семье такие сентиментальные жесты и не положены. С удовольствием он отметил, что кожа Шарлотты так и светится. Как же она хороша! Шмидт тут же сказал ей это и добавил, что с годами она все больше походит на свою двоюродную бабку, англо-ирландскую красавицу Марту. Не иначе, слово «англо-ирландский»[64] с его религиозным значением (если Шарлотта знала его!) оказалось некстати. Дочь сразу перешла к делу.
Пап, «сааб» убит полностью. Если у тебя не заберут права, придется тебе, наверное, ездить на маминой машине. А вот «фольксваген», он еще мой? Если так, то мы оставим машину из «Эйвиса»[65] здесь и вернемся в Нью-Йорк на «фольке».
Я его тебе подарил. На мое имя он записан только из-за страховки. Ты же знаешь.
Отлично, значит, договорились. Папа, а что в нашем доме делает эта мексиканская девчонка? И что она делает в вашей с мамой спальне?
Твою мать! Как же он забыл? Но рано или поздно это должно было открыться.
Ты имеешь в виду Кэрри? Она там спит.
С тобой!
Да. Когда я там.
Пап, и долго это у вас? Она ведь, наверное, младше меня.
Она младше. Забыл, как тут говорится? Роман зимы и весны, кажется. Или весны с зимой?
Знаешь, мы не думаем, что это смешно. Эта девушка будто из гангстерского фильма.
Возможно. Я думаю, на такие роли отыскивают самых красивых девочек.
Тут в разговор вступил зять-адвокат.
Она обдерет тебя как липку, Шмидти. Ты имеешь полное право жить, как хочешь, и поступать по своему усмотрению, но ты должен быть защищен. Я поговорю с Диком Мёрфи. Пусть предложит какой-нибудь способ не дать ей завладеть твоими деньгами.
Думаю, я и сам способен поговорить с Диком, если возникнет необходимость. Кстати, Кэрри много работает — она официантка — и откладывает деньги. И не проявляет никакого интереса к моим.
Кто-нибудь поможет ей ими заинтересоваться, дай только срок! внесла свою лепту и Шарлотта. Как бы там ни было, я не хочу ее видеть на своей свадьбе. Надеюсь, ты не собирался ее привести?
Боже правый, Шарлотта! А ты, оказывается, старомодна. Значит, ты планируешь половинную дискриминацию: иудеи приветствуются, а цветным хода нет? Очень мило! Джон, ты проверял, как это соотносится с принятой в нашей фирме политикой равных возможностей?
В таком случае ты вычеркнут из списков! Не смей так говорить!
Не повышай голоса, Джон. Я тебе еще тогда объяснил, когда ты только начинал работать, что это дурной тон и проявление неуверенности в себе.
Вскоре после этого Шарлотта с Джоном ушли, а Шмидт почувствовал, что не может как следует вздохнуть.
Не надо строить планов. Глубокая мудрость, но — и сам Шмидт признавал это первым — не в любой ситуации она годится. До того, как решилась проблема с психом, Шмидт собирался позвонить своему бывшему партнеру Мёрфи (которого в мыслях неизменно именовал «этот клоун Мёрфи») и спросить, сможет ли он уклониться от налога на дарение, если вместо того, чтобы дать Кэрри денег, он сам заплатит за ее обучение в саутхэмптонском колледже и сделает за нее другие необходимые траты. Зачем отдавать правительству, которое пустит твои деньги на ветер: на космическую программу и превращение Афганистана в страну западных ценностей больше того, что ты безусловно должен. И как бы между прочим он собирался спросить, какие законы применяются при рассмотрении дел о назначении алиментов гражданским женам. Но после того, как этот клоун Райкер — еще один клоун! — открыл рот, Шмидт понял, что не унизится до такого — обстоятельства изменились.
Он потянулся к тумбочке за почтой, но боль удержала его.
Альберт, вам что-то нужно? Вам нельзя так двигаться.
Да, подай, пожалуйста, тот толстый конверт и мои очки.
Шмидт перечитывал бумаги в третий раз. Адвокаты мачехи извещают его, что Бонни скоропостижно скончалась, умерла во сне, предположительно от сердечного приступа. Все свое имущество она завещала Шмидту, в том числе и то, что передал ей при посредничестве Шмидтова отца ее первый муж. Вот и приложенное завещание, сформулировано предельно ясно. И письмо от Бонни.
