Луис Бегли - О Шмидте
Моется Кэрри крайне тщательно. Шмидта смешит, какое внимание она уделяет своему пупу. Она объяснила ему, указав на крохотный булавочный укол: Я носила тут колечко. Это было что-то! Шмидту хотелось бы знать, который из ее любовников захотел пометить ее таким образом, но он не стал спрашивать, опасаясь, что это был мистер Уилсон, хотя с бродягой такое желание и не очень вязалось. Когда Кэрри выходит из душа, Шмидт встает ей навстречу с полотенцем, обертывает и нежно обхлопывает всю, вытирая. Зубы Кэрри уже почистила. Шмидт берет ее на руки и, по пути выключая в комнатах свет, несет в постель. Жаль твоего малыша, шепчет она в ухо Шмидту. И тут же добавляет: Любимый, я сегодня не могу. Я люблю тебя. Он чуть не расколол меня пополам. Целый час, как заведенный. Этот придурок так обкурился, что никак не мог кончить. Ее пальцы не останавливаются. Ты меня еще любишь? Тебе так нравится, Шмидти?
Позже, когда голова Кэрри уже покоилась, удобно угнездившись у него на груди, Шмидт рассказал, что видел бродягу, и спросил, знала ли Кэрри, что он снова объявился. Она знала — псих околачивался у ресторана.
Скажи, Кэрри, он тебя харит?
Смешно сказал! Почему ты не говоришь «мистер Уилсон»? Его так зовут.
Так как?
Он пытался, когда объявился в первый раз. У меня дома он вымылся. Старался и так, и сяк. Бесполезно. Не смог. Он так разъярился, что ударил меня. Нет, не сильно. Ну шлепнул разок-другой.
Что ты будешь делать, если он снова попытается?
Он не попытается. Ни за что — пока я с тобой.
Почему? Откуда ты знаешь?
Он так сказал. Ты вроде как стал для меня тем, чем был он. Он не хочет, чтобы я сравнивала.
Значит, он захочет меня убить.
XV
Жители Куога, который недвижимость в бухте делала в глазах многих коллег и клиентов Шмидта одним из самых привлекательных мест на побережье, проникновению евреев сопротивлялись героически и вполне победоносно. Тем не менее к этому городку и всем его обитателям, не деля их на местных и приезжающих на лето и по выходным дачников, Шмидт чувствовал затаенную неприязнь.
Во-первых, в Шмидтовой географии городки западной части лонг-айлендского округа Саффолк населяют одни никчемные алчные торгаши, самые ушлые из которых живут перепродажей тех самых домов, что портят Шмидту вид, а кто помельче — продают машины и страховки. Этой части округа, по мнению Шмидта, принадлежал — независимо от его географического положения — и Куог. Жители восточной половины Саффолка стояли в Шмидтовой иерархии живых существ выше, поскольку добывали хлеб более достойным образом: кто не принадлежал грубой, но благородной и опасной профессии рыбака, тот постригал лужайки, обслуживал канализационные коллекторы или выращивал овощи. Но отвращение к Брайану не было связано с тем, что парень родился в Куоге. Брайан — скользкий тип, имел доступ к телу Кэрри и тем был гадок Шмидту. Были ли домогательства Брайана нежеланны для Кэрри и в какой степени, этого Шмидт предпочитал пока не выяснять.
Присутствие тех партнеров и клиентов, что имели здесь дома, ничуть не облагораживало образ Куога. Хотя это были те самые знакомые, которых Джон Райкер вменил Шмидту в вину, открывая Шарлотте глаза на отца-антисемита, Шмидт не чувствовал себя с ними легко. На его вкус, они были слишком общительны и слишком подвержены стадному чувству, увлеченно планировали совместное веселье, зная, что здорово развлекутся в компании друг друга, а потом в мельчайших деталях, демонстрируя абсолютную память, вспоминали, как восхитительно все было, несмотря на то, что Джимбо сломал коленную чашечку, свалившись с лестницы на Площади Испании, а врачи так и не смогли вылечить Мэри Джейн от дизентерии, которую она подхватила в Канкуне. Любовь к людям, как известно, не отличает Альберта Шмидта. Кроме того, и Мэри с трудом терпела этих персонажей, которые раздражали ее полным непониманием ее образа жизни, а жены их, чье существование замыкалось в воспитании детей и благотворительности, наводили на нее тоску и беспокойство.
Словом, когда Шмидт развернул многократно сложенное многословное приглашение на тридцатилетнюю годовщину свадьбы Уокеров, празднование которой состоится в их загородном доме в Куоге во вторую субботу мая, его первым побуждением было отказаться. Приглашение доставили на офисный адрес; письма с соболезнованиями Шмидт, насколько он помнил, от Уокеров не получал: что прошло, то прошло, да и никогда они не были особенно близкими друзьями. А ведь среди гостей будут и другие люди из этой же неудобной категории бывших друзей. Пары, с которыми Шмидт подружился в университете, те, с которыми они с Мэри регулярно обедали в последующие годы, а также обломки распавшихся браков. И трудно было угадать, кого из тех бывших супругов выбросило на берег, а кто под новым парусом уплыл в другие моря, — красота и обаяние нередко определяют характер, и более привлекательный из двоих находит новую судьбу.
Все эти дружбы родились и цвели давным-давно, когда большинство из этих людей жило в верхнем Вест-сайде или между Вашингтон-сквер и Грамерси-парком. В те времена солидные фирмы, в которых все они работали, платили молодым юристам какие-то жалкие крохи, но притом старшие партнеры, предполагая, что у каждого человека есть небольшой доверительный фонд, позволяющий делать необходимые траты, всерьез ждали от своих сотрудников, что они сами и жены их будут, как Папочка и Мамочка, шикарно одеваться и во всем Папочке и Мамочке подражать. И молодые справлялись — это умение было их племенной чертой, такой же, как умение ходить под парусом. Бывало, двое юристов-гарвардцев, однокурсников или с небольшой, в год-другой, разницей в возрасте, сообща арендовали для своих семей — крепких, красивых и благополучных — большой дом на море, где-нибудь в Амагансетте или к северу от шоссе в Уотер-Милл, и приглашали одиночек вроде Шмидта отдохнуть на выходных: выпить джину, погрызть вареной кукурузы, полюбоваться резвящимися в волнах детьми — здоровыми, светлокудрыми, прелестными, как с картинки. Вот в один из таких выходных у Уокеров Шмидт, приглашенный Тедом, и очаровал его жену, филадельфийскую тростиночку Мими, подав ей целого лосося и украсив его аппетитным желтым майонезом, который сам приготовил по вдохновению, взбив в чашке яичные желтки с ореховым маслом, чем вызвал многочисленные комментарии, суть которых сводилась к тому, что любой другой на месте Шмидти взял бы и протянул руку за банкой «Хеллманса».
Чего ради он поедет к ним на вечер? Разве они ему теперь интересны? А он им? Не возьмешься же в самом деле за стаканом вина или за тарелкой холодной телятины объяснять, в какие игры жизнь играла с Уокерами и со Шмидтом с тех пор, как развела их — вскоре после того, как Шмидт женился на Мэри. А прочие из тех! Половину непросто будет даже узнать: потребуется моментально восстановить в воображении былой цвет волос, если не сами волосы, замазать ямы, оставленные на коже удалением мелких опухолей, отсечь животы и зады. Тем не менее, погрузившись после завтрака в чтение приглашения, настоящей истории рода, размеченной на всех этапах восклицательными знаками и проиллюстрированной фотографиями Уокеров и их детей в разном возрасте, Шмидт ощутил острое любопытство. Жизнь Теда и Мими казалась такой безоблачной и очаровательно простой историей. Какой она была? И как им это удалось? Он должен это выяснить. Итак, он отправляется в социологическую экспедицию, которую ему было бы не так-то просто предпринять, если бы Кэрри уступила неблагоразумным просьбам бросить работу и поселиться у него. Там будет фуршет, так что уехать он сможет в любой момент, никто по нему не заскучает.
Проехав тридцать с чем-то миль и оказавшись в доме Теда и Мими, Шмидт едва не расхохотался над своими недавними сомнениями и над своим любопытством — так просто все оказалось, — да помешала нахлынувшая зависть. Дом у Теда Уокера был почти такой же, как у Шмидта. Та же облицовка темной рейкой, остекленный портик у входа, небесно-голубые ставни на окнах, старые деревья вокруг. За домом на аккуратной лужайке оркестр играл орлеанский джаз. Милые ребята из местных раздавали гостям напитки, канапе и другие стильные закуски пожилым гостям, большинство из которых Шмидт все же узнал и без подписей, и молодым, выкроенным из тех же материй, что и самые представительные сотрудники сегодняшнего «Вуда и Кинга» и, конечно, столь же благополучным. Наверное, друзья младших Уокеров, банкира и юриста. Шатра не было. В доме, наверное, хватит места, чтобы разместить всю эту кучу народу, да и все равно вечером уже слишком свежо — если, конечно, не поставить под шатром обогреватели. На свадьбу Шарлотты Шмидт хотел установить большой шатер рядом с задним крыльцом, чтобы люди свободно текли через него. Это первое отличие. А второе — Шмидту не повезло. Простое невезение: сначала Мэри, а потом вся эта кошмарная история с Шарлоттой. Если бы не досадная полоса неудач, у него все было бы не хуже. Денег у него ничуть не меньше, чем у Теда. Шмидт закатил бы роскошный праздник, а уж с Мэри они устроили бы такое даже со связанными за спиной руками. Нужно только придумать, что праздновать. Хотя подожди-ка, ведь можно задать пир для Кэрри, представить ее обществу! Брайан будет парковать машины приезжающих гостей, а в баре, раскрашенный под негра, — псих, если, конечно, удастся его найти и отмыть. В том, что он видит здесь, нет решительно никакой загадки. Обычная вечеринка с фуршетом в доме немолодых супругов, чьи жизни еще не полетели под откос. Их время еще придет.
