Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю
— Не помню, — угрюмо повторил он. — Многие говорили… Я бы не хотел, чтобы по моей рассеянности у людей были неприятности.
— А почему у людей должны быть неприятности? — Белобрысый вцепился в Шемякина, словно щенок в мячик. — За что — неприятности? Разве они нарушили закон? Ну, порассуждали, покритиковали… Как на любом производстве. Я тут, знаете ли, полюбопытствовал — заглянул в вашу мнемокарту, которую делали на последней медкомиссии. Сплошные единицы… Поздравляю! Так что на память вам грех обижаться, Альберт Николаевич…
— Мнемокарта, — разозлился Шемякин, — относится к документам, составляющим врачебную тайну. У вас есть допуск к такого рода документам?
— Есть, есть, — торопливо сказал Самоходов. — У нас… у всех есть допуски. Не надо заводиться, господин Шемякин! Экий вы, право… Поймите, здесь не допрос, а собеседование. Вы вообще можете не отвечать. Можете даже послать всю комиссию… э… в колыбель цивилизации! Но не торопитесь это делать, потому что такая позиция будет, безусловно, учтена. Скажем, при перезаключении контракта. И это справедливо! Лояльный гражданин не должен бояться парламентскую комиссию, а наоборот…
Самоходов пощелкал пальцами. Пока он трепался, Шемякин решился окончательно:
— К сожалению, я не могу припомнить, кто в разговорах со мной выражал недовольство работой станции и прогнозировал ситуации, сходные с изложенными в статье.
— Значит, не хотите нам помочь, — вздохнул белобрысый. — Тогда хоть прокомментируйте вот эту запись…
Он включил крохотный диктофон с неожиданно сильным динамиком. Голос Баранкина заунывно, на весь кабинет, доложил: «Похожие заявления я неоднократно слышал от шефа, Шемякина Альберта Николаевича. Он так и говорил: скоро провалимся в тартарары, прямо к чертям на сковородку…»
Шемякин развел руками:
— Что взять с Баранкина. Его мнемокарту, надеюсь, тоже посмотрели? Он иногда забывает, пардон, брюки застегнуть. Видите ли, есть такое понятие — аберрация памяти. Полагаю, что в случае с Баранкиным…
— А вот этого не надо! — выкрикнул вдруг подслеповатый заморыш с государственным орлом на лацкане строгого пиджака, чиновник по особым поручениям Твepcкoro губернатора. — Не надо вилять, господин Шемякин! Извините, господа, не мог сдержаться… Войдите в положение — в области паника, резко увеличился отток населения из северной части… Вне сомнения, как раз в связи с публикацией этой дурацкой статьи. Арсений Ларионович, губернатор, из вертолета не вылезает — в его-то возрасте и с больной печенью… А тут, понимаете, дурака валяют! Господин Шемякин просто издевается над комиссией. С бутылкой пришел!
— Иван Аристархович! — обратился Шемякин к академику. — Оградите меня от воплей и оскорблений! А то орла нацепил…
— Ну, друзья мои! — огорчился Самоходов. — Не надо резкостей. Давайте закругляться… Какие еще вопросы есть к господину Шемякину? Пожалуйста.
— Мне бы хотелось, — сказал белобрысый, — услышать от господина Шемякина три коротких и вразумительных ответа на три таких же коротких вопроса… Первый. Когда вы, господин Шемякин, в последний раз виделись с господином Панкеевым? Для членов комиссии даю справку: Иван Алексеевич Панкеев, руководитель радикального экологического движения, выслан из Москвы в Тверь три года назад за организацию кампании гражданского неповиновения. В ссылке продолжает свою руководящую деятельность. А теперь я жду ответа от вас, господин Шемякин.
— Панкеева видел года два назад, — тусклым голосом сказал Шемякин. — В Твери, случайно. Кто-то из общих знакомых представил… Больше не встречались.
— Хорошо. Второй вопрос. Где сейчас находятся документы общественной экспертизы, которые вы много лет хранили дома и к которым когда-то руку приложил не кто иной, как господин Панкеев?
— Сжег… — прикрыл глаза Шемякин. — Давно сжег.
— Ясненько. Ну-с, третий вопрос. Самый существенный. В какой мере вы участвовали в написании статьи?
Шемякин понимал, что надо немедленно протестовать. Пусть и не по существу вопросов. Главное — возмущенно и громко… Но не мог заговорить — какая-то равнодушная усталость накатила. Конечно же, не помогла никакая конспирация — вон они уже и до Панкеева добрались… Между прочим, члены комиссии после последнего вопроса белобрысого разом бросили изучать поверхность стола и посмотрели на Шемякина. Ему захотелось закрыть глаза, чтобы не видеть холодных и враждебных лиц. Только с большим трудом он заставил себя криво улыбнуться:
— Решили на мне отыграться, господин член комиссии? Не знаю, какую структуру парламента вы представляете…
— Вы, наверное, не расслышали, — тоже улыбнулся белобрысый. — Я представляю не парламент, а независимую экспертную группу. И отыгрываться на вас нет смысла. Вдруг, не дай Бог, вы действительно не имеете отношения ко всей этой истории. И можете невинно пострадать. А истинный преступник… Я хочу сказать, истинный виновник останется в тени, потирая руки. Вот почему я настоятельно прошу ответить на вопрос. Чтобы закрыть тему.
— Ясно, — сказал Шемякин. — Статью я не писал.
— Спасибо, — сказал белобрысый. — У меня больше нет вопросов.
— А у высокой комиссии? — спросил Самоходов.
— Есть, — сказал сосед белобрысого, плечистый и губастый малый, явно тяготящийся гражданским пиджаком. — У меня такой вопрос: каким образом, господин Шемякин, на оригинале статьи появилась ваша правка? Сразу уточню — всего несколько слов. Но со стопроцентной достоверностью установлено, что почерк ваш.
— Вы тоже эколог? — посмотрел на губастого Шемякин.
— Тогда я вас поздравляю — прекрасная осведомленность! Между прочим, существует такое понятие — редакционная тайна. Или для нынешней экологии не существует такого понятия?
— Бросьте играть словами! — нахмурился губастый. — Что вы, как пацан…
— Погодите, коллега, — придержал губастого за рукав белобрысый и обратился к Шемякину. — Вот видите, Альберт Николаевич, как подводят ветхозаветные привычки. Надо было прачку впечатать! А вы по старинке, ручечкой… Кстати, проведен не только почерковедческий, но и детальный химический анализ… Правка в статье и ваша подпись в краткосрочном отпускном билете оператора Сергановой выполнены одним и тем же красящим веществом. Это вещество применяется для заправки авторучек модели «монблан» с двумя звездочками и амортизатором. Не могли бы вы показать свою ручку?
Шемякин полез в карман и обреченно нащупал скользкий полированный колпачок.
— Да, именно такая ручка, — показал шемякинский «монблан» членам комиссии белобрысый эколог. — Ну-с, господин Шемякин, у вас есть объяснение этому странному совпадению?
— Есть, — прикрыл все-таки глаза Шемякин. — Бросаю ручку где ни попадя… Это все знают. Могли воспользоваться.
— А почерк? — откинулся на стуле губастый.
— Да, почерк! — заорал невыдержанный чиновник по особым поручениям. — Почерком тоже воспользовались?
— Ну, это несерьезно, — развел руками Шемякин. — Хотите, я сейчас же подделаю ваш почерк?
— Нет, не хочу! Вы же видите, господа, он просто издевается! Заварил такую кашу, нанес области миллионные убытки, а теперь…
— Ваши убытки — семечки, — буркнул молчавший до этого времени думский депутат. — «Космоатом» завален факсами энергопользователей, особенно из Скандинавских стран… Они беспокоятся, что в связи со статьей будет поднят вопрос о консервации Тверской станции и сходных производств. Вот такие пироги, господа… Представляете скандал? Как мы им объясним? Заставить бы объясняться этого… писателя! Вот люди пошли — никакого патриотизма, честное слово!
— Вы бы помолчали о патриотизме, — со сдержанной яростью сказал Шемякин. — Последние штаны скоро снимете… перед энергопользователями!
— Возмутительно, господа! — завизжал в голос чиновник по особым поручениям. — Надо кончать эту комедию!
— Свободны, господин Шемякин, — сухо перебил чиновника Самоходов. — Потрудитесь изложить на бумаге побудительные мотивы, которые подвигли вас на… э… на эту гнусявку. Полагаю, часа хватит?
— Хватит, — поднялся Шемякин. — Значит, вас интересовал только автор статьи? И вы целый день убили на то, чтобы откопать негодяя и предателя? Знали бы налогоплательщики, куда идут их денежки… А ситуация на станции вас не интересует, Иван Аристархович? Ну, хотя бы из научных побуждений? А вдруг автор статьи прав на сто процентов? Вы же тогда, Иван Аристархович, не отмоетесь… Внуков бы своих пожалели, что ли…
— Не понял! — рявкнул вдогонку губастый эколог. — Про какого автора… Вы что же, Шемякин, продолжаете утверждать, что не писали статью?
— Пока продолжаю, — сказал от двери Шемякин. — Может, сознаюсь. А может, и нет!
У здания дирекции, в небольшом сквере, он присел на сырую скамейку, уперев ноги в тонкую литую изгородь клумбы. Начинался дождь, по небу быстро ползли рваные низкие облака. День убывал, но и в тусклом свете горели доцветающие астры. Первые утренники уже обожгли кончики лепестков, и бордовые жесткие цветы словно убрались траурным крепом.
