Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю
— Да. Теперь не скоро в ваши края. Не раньше чем через пару недель.
— Очень хорошо, — задумчиво сказал Шемякин. — Сможете забрать Марию?
— Зачем? — удивилась Мария. — Мне на смену. Забыл, Берт?
— Так надо, — мягко сказал Шемякин. — Собирайся… Вы не против, Константин Петрович?
— Какие разговоры! Машина большая, места хватит.
Мария посерьезнела:
— Это как-то связано с комиссией?
— Да, к сожалению…
— У нас тут, — повернулась Мария к Зотову, — небольшие неприятности. Комиссия приехала из «Космоатома».
— А-а, — протянул Зотов. — Вероятно, из-за статьи? Слышал, где-то в газете от души врезали нашим чернобылыцикам.
— Берт! — Мария прижала ладони к щекам. — Ты недоговариваешь…
— Потом, потом, — успокаивающе сказал Шемякин. — Все нормально, но тебе лучше несколько дней побыть подальше отсюда.
Он порылся в бумажнике, достал отпускной билет, размашисто расписался. И усмехнулся, посмотрев на «Монблан».
— Вот… Я еще твой начальник. Поезжай к маме и неделю не высовывай носа из Москвы. Собирайся, и побыстрей!
Мария метнулась к платяному шкафу. Мужчины вышли в коридор.
— Значит, дело пахнет керосином? — тихо спросил Зотов. — Кто командует комиссией?
— Самоходов, — вздохнул Шемякин.
— Слышал, — сказал Зотов. — Известная личность. Знаете, как его дразнят? СПУ! Самоходная пескоструйная установка.
— Да, песку на голову он тут всем насыплет, можно не сомневаться. Наверное, мне придется уйти с работы.
— Вы как-то связаны с этой публикацией?
— Косвенным образом…
— Выгонят — давайте сразу ко мне, — сказал Зотов и похлопал Шемякина по плечу. — Созвонимся, что-нибудь придумаем. Вот моя визитка.
— Я готова, — выглянула Мария.
— Поезжайте, — сказал Шемякин. — Не беспокойся — приберусь и закрою… Машинка у тебя работает? Посижу, подолблю…
Мария положила руку ему на грудь и попросила:
— Не лезь на рожон… Ладно? И звони!
Он вернулся в комнату и посмотрел в окно, как Мария с Зотовым вышли из подъезда. Тут же к ним черной тушей подплыла большая машина. В мертвенном свете фонаря над подъездом блеснула никелированная окантовка. «Кадиллак»?
С водителем? Шемякин даже из окна высунулся. Дверцы мягко захлопнулись, машина с тихим ревом пропала во мгле. Интересные игрушки делает господин Зотов, подумал Шемякин с тревогой. И еще он подумал, каким же образом по пути в Удомлю Зотов минул станционный кордон… Значит, у него пропуск? Но такие пропуска можно получить лишь в организациях «Космоатома». Ах, черт! Что делать? Да ничего… для ловушки это все слишком сложно. Как бы то ни было — Мария уехала. И это главное.
Он достал глянцевую визитку с золотым обрезом и прочел: «Зотов Константин Петрович. Ведущий инженер». И московский, судя по восьмизначному номеру, телефон…
— Ладно, брат, — пробормотал Шемякин. — Ведущий… А также везущий в настоящий момент инженер. Может, и созвонимся.
Шемякин прибрался на столе, сунул сало и банку с грибами в холодильник, включил машинку. «Я, Шемякин A. H., будучи в здравом уме и твердой памяти, написал статью „Атомная петля на Верхней Волге“, потому что так мне продиктовал гражданский долг. При написании статьи пользовался материалами, опубликованными в разное время, а также копиями документов, на которых по истечении срока давности гриф „секретно“ считается утратившим силу. Авторство перед парламентской комиссией скрывал по двум существенным причинам. Первая. Я полагал, что комиссия ставит целью проверку ситуации на АЭС, и ее в первую очередь интересует соответствие тезисов статьи и истинного положения дел. К сожалению, я ошибся. Вторая причина сокрытия авторства заключается в том, что я опасался, и, как выясняется, справедливо, мер репрессивного характера со стороны администрации, потому что консервативные и насквозь прогнившие структуры „Космоатома“ весьма болезненно реагируют на малейшую критику в свой адрес. Что лишний раз и подтвердило настоящее разбирательство.
Прошу учесть, что ни одну статью действующего законодательства я не нарушил, в том числе и Закон о печати в последней редакции. Это объяснение даю исключительно из уважения к комиссии и ее руководителю академику И. А. Самоходову. Оставляю за собой право, в случае разрыва контракта по инициативе дирекции Тверской АЭС, обратиться в судебное присутствие по трудовым спорам».
Выключил машинку, прихлопнул дверь и пошел, уже не таясь, домой. Перед подъездом на лавочке дышал свежим воздухом Баранкин. Судя по спортивному костюму, он недавно бегал от инфаркта.
— Вы не обижаетесь, Альберт Николаевич? — спросил Баранкин таким тоном, словно они только что встали из-за дружеской трапезы. — Ну, за то, что я сказал на комиссии… Вам ведь уже сообщили. Не обижаетесь?
— Нет, не обижаюсь, — сказал Шемякин, закуривая. — Разве можно обижаться на честного человека. И все же, Баранкин, возлюбленный брат мой, поразмышляй в свободное время над цитатой из классики: «Ядущий со Мною хлеб поднял на Меня пяту свою…» Увы, увы! Кстати, а почему вдруг так официально, Баранкин? Мы ведь давно с тобой на «ты»…
Баранкин пожал плечами и промолчал.
— Дистанцию соблюдаешь, — усмехнулся Шемякин. — Молодец!
И запустил красную ракету окурка в сторону серого «плимута».
— Где ты бродишь? — удивилась жена. — Сто раз котлеты разогревала… Больше мне делать нечего?
— Не до еды, — вздохнул Шемякин. — Думаю, нам пора паковаться. Насколько тебе известно, после разрыва контракта мы сможем занимать квартиру лишь три дня.
Он вынул из рабочего стола серую пластиковую папку, такую же, что передавал с Марией в Москву, бросил в нее листочек с объяснительной запиской и направился к двери.
— Так это, значит, ты… — задумчиво сказала жена. — Это из-за тебя сюда понаехала куча народу. Поздравляю! А о детях, интересно, ты подумал, когда стряпал свою галиматью?
— Естественно, — сказал Шемякин. — В первую очередь о них и думал. Словом, будем готовиться к отъезду.
— Куда? — устало спросила жена.
— Поедешь в Тверь, к матери, а я — в Москву. Или в Красноярск. В Татарию теперь вряд ли возьмут… Без работы не останусь. Устроюсь — вас заберу.
— А кому я с детьми нужна в Твери? Где я буду получать талоны на продукты?
— Продашь машину, — сказал Шемякин. — У нас вообще-то есть что продать. Хватит на целый год скромной жизни. А за этот год…
— Да! Либо эмир подохнет, либо ишак! Так вот… Никуда я не поеду. Это с тобой разорвут контракт. А мой еще полтора года действителен. И выгонять меня отсюда не за что!
— Видишь, как все хорошо складывается, — сказал Шемякин и поспешно вышел.
Едва тронул «мазду», как из-за березок выскользнул серый «плимут». Шемякин, пока ехал к дирекции, на «плимут» даже не оглянулся.
А в директорском кабинете синклит заседал по-прежнему. Только экологи исчезли, посчитав, вероятно, свою задачу выполненной. Члены комиссии держались вольно, сложив пиджаки и галстуки, гоняли кофе со сгущенкой и крекерами. К академику и его команде присоединились директор станции и заместитель по режиму толстяк Григоренко. Когда Шемякин вошел в кабинет, директор демонстративно отвернулся, а Григоренко, напротив, посмотрел с откровенной ненавистью.
— Ага! — пощелкал пальцами Самоходов. — Вот и наш герой. Заставили ждать, голубчик! Еще одну разоблачительную статейку сочиняли?
Шемякин молча вручил академику папку. Самоходов потребовал тишины, дальнозорко отставил папку и громко, с завыванием, как плохой актер, начал читать. А когда закончил, мертвая тишина повисла в кабинете. Лишь поскрипывал стул под тушей Григоренко.
— Н-да… — протянул Самоходов. — Мы ведь сразу догадывались, что статья ваша. Очень уж она похожа на письмецо, которое вы послали академику Валикову. Зачем же давеча комедию ломали? Я — не я, и кобыла, мол, не моя…
— Не знаю, кто больше ломал комедию, — поиграл желваками Шемякин. — Мне, например, за свою стыдно… А вам?
Самоходов долго молчал, потирая лысину. Члены комиссии сосредоточенно жевали.
— Жаль, — пробормотал наконец Самоходов. — Жаль, голубчик, что вы — по другую сторону. Я бы с удовольствием предложил вам место у себя. А что? Склонность к глубокому анализу, о чем свидетельствуют выводы статьи, самостоятельность мышления, чем сейчас не каждый ученый может похвастаться… И цепкость! Вы бы далеко пошли, Альберт, кажется, Николаевич. Но в том-то и дело, голубчик, что таких, как вы, надо останавливать пораньше. Пораньше! Ну да ладно… Имеете еще что сказать?
— Имею, — откашлялся Шемякин и пощипал бороду. — Таких, как вы, Иван Аристархович, тоже надо было останавливать пораньше. Лет пятьдесят назад. Уж не обессудьте, комплимент за комплимент.
— Возмутительно! — очнулся чиновник по особым поручениям. — И мы тут сидим, слушаем, как оскорбляют… Какой-то выскочка! И кого? В Христа захотелось поиграть, господин Шемякин?
