Фатерлянд - Мураками Рю
Зал был наполнен благоуханием цветов, в изобилии расставленных на столе и вдоль стен. Тут были желтые, белые и красные тюльпаны, примулы, нарциссы, азалии и камелии. Чтобы навести всю эту красоту, лейтенанту Ким Хван Мок и ее подчиненным пришлось попотеть с раннего утра.
Стол, разумеется, был накрыт. Богатый выбор напитков: и пхеньянский соджу, и розовый «Камхонгно», и японский виски, и пиво, а также кофе, множество сортов чая (даже женьшеневый) и, наконец, газировка и простая вода. Что же касалось еды, то такое роскошное угощение было бы не стыдно выставить на стол к Первомаю или ко Дню рождения Великого Руководителя. В центре возвышалась корзина, наполненная яблоками, мандаринами, дынями и прочими фруктами, о существовании которых Пак и не знал. Впрочем, он догадался, что некоторые из них росли на юге, — например, похожий на яйцо зеленый фрукт, покрытый нежным пушком, или желтоватый, напоминавший сладкий картофель. Рядом с корзиной поставили большую чашу с каштанами, жареной ююбой и корейскими сладостями. Также было много мясных блюд: жареная говядина и свинина с кимчи, пирожки с курицей. Но сильнее всего благоухало блюдо под названием «чекджон», представлявшее собой обжаренные в масле ломтики свинины. Не забыли и про макрель и осьминога с гарниром из обжаренного перца. Для каждого гостя стояли тарелки с охлажденным супом из водорослей и огурцов.
Ароматы кухни неожиданно напомнили Паку его дом. Пак родился в небольшой деревне в провинции Канвондо. Свинина там была доступна лишь для партийных работников. И хотя дед со стороны отца Пака погиб на войне, что означало блестящие перспективы для потомков, семья испытывала затруднения. С малых лет Пак был вынужден работать на семейном огороде.
Мама иногда готовила чекджон — например, в честь рождения второго ребенка, младшего брата Пака. Тогда Пак и отведал впервые это блюдо. Он помнил, как его отец гордился тем, что за успехи в разведении яблок и персиков секретарь местного отделения партии выделил семье немного свинины. Для изготовления чекджона требовалось смешать выжатый через полотенце соевый творог и пряности кимчи со свининой; затем добавить соль, черного перца, чеснока и кунжутного масла. До того как мясо прожарится, добавлялся яичный желток. Аромат готового чекджона было невозможно спутать ни с каким другим.
Попробовав блюдо, пятилетний Пак спросил родителей, готовили ли они такое в честь его собственного рождения. «Конечно же», — ответила мама. «А я не помню, чтобы тогда его ел!» — воскликнул Пак, и все, кто сидел за столом, расхохотались. Потом мама готовила для него чекджон по разным поводам: когда Пак вступил в партию, когда ему дали разрешение на поступление в университет. Но в тот день, когда он уезжал в Пхеньян, мать с грустным лицом сказала, что у нее нет мяса для приготовления любимого кушанья. Впрочем, в те времена не хватало не то что мяса, а даже риса или кукурузы. Мать рассказала, что старики, собиравшие рис на поле, потратили всего три дня на уборку. Пак вышел на улицу и отправился к полю, знакомому ему с раннего детства. Была зима, и там катались на коньках школьницы в красных шарфах — члены школьной конькобежной команды. За полем начинались холмы, где он в детстве собирал ягоды, орехи и желуди. Мама все время плакала и повторяла, что обязательно приготовит чекджон, когда Пак вернется, а он все смотрел на девчонок в красных шарфах.
Затем, когда Пак приехал домой, выяснилось, что дела пошли еще хуже. Родители выглядели вконец истощенными; отец страдал от невралгии и не мог больше работать. С каждым своим приездом Пак замечал, что не только домашний огород, но и местность вокруг все больше пустеет. Борясь с холодом и голодом, крестьяне вырубили все яблони и извели лес на холмах. Девочки в красных шарфах больше уж не катались по замерзшему рисовому полю. В очередной свой отпуск Пак привез мясо, но в доме не было ни кунжутного масла, ни чеснока, ни яиц, ни соевого творога. Не было даже кимчи. Мама сказала, что приготовить чекджон не получится. А Пак не знал рецепта и полагал: все, что нужно, — это лишь мясо.
Сидя в банкетном зале в ожидании высокопоставленных гостей, он мысленно перенесся в далекое прошлое. На фоне черно-белого пейзажа единственным цветным пятном были красные шарфики школьниц. Пак воочию увидел, как они развеваются на ветру, а рядом — заплаканное мамино лицо. «Ну зачем же тебе нужно помнить все это?! — мысленно вскричал он. — Сейчас ведь прибудет мэр Фукуоки. Возьми себя в руки!»
— От имени Экспедиционного корпуса Корё я приветствую многоуважаемого господина мэра города Фукуока и его превосходительство господина префекта.
Произнося приветственную речь, полковник Хан Сон Чин учел, что мэр Фукуоки старше префекта. Мэр был небольшого роста, тогда как префект отличался внушительными размерами, брюшком и холеным лицом, что говорило о хорошем питании. Войдя в зал, оба чиновника при виде накрытого стола широко распахнули глаза. Они явно не ожидали, что их будут принимать с таким почтением. Японцев подвели к столу и усадили напротив полковника Хана. По правую руку от Хана был его заместитель майор Ли Ху Чоль, который ввиду слабого знания японского языка усадил рядом с собой лейтенанта Ли Кви Ху — пусть переводит. В дальнем конце стола расположился Пак Мён, в обязанности которого входило записывать ход встречи.
Японские чиновники с опаской поглядывали в сторону Ли Кви Ху и ее ноутбука — они уже имели возможность оценить ее профессиональные качества.
Около получаса назад они прибыли на контрольно-пропускной пункт «А» на большой черной «тойоте». Их сопровождали два аккредитованных журналиста с канала «Эн-эйч-кей» и человек, который представился, как начальник полиции префектуры Фукуока. Оккупированная зона простиралась от реки Хии на западе до реки Комо на востоке, а с севера и юга ограничивалась прибрежным шоссе, пляжем и проспектом Йокатопия. Всего было оборудовано пять КПП: четыре по углам периметра и пятый на середине проспекта. Пункт «А» располагался рядом с отелем у моста через реку Хин. Именно там и дежурила Ли Кви Ху, чтобы проверить личности прибывших должностных лиц. Позднее она со смехом рассказывала, что чиновники, несомненно, впервые в жизни видели направленный на них АК‑74.
Процедура установления личности показала, что и мэр, и префект Фукуоки действительно являются таковыми. Но третий чиновник — Окияма Хирото — оказался не начальником полиции префектуры, а главой Национального полицейского агентства острова. Ли в одно мгновение «пробила» нужную информацию: место рождения, какой университет он закончил, и, разумеется, должность, которую он занимает. Также Ли добавила, что ей известно о перенесенной четыре года назад операции на позвоночном диске, о литературном псевдониме его супруги (та сочиняла хайку) и о том, что его второй внук ходит в престижный детский сад в Токио. Почти достигнувший шестидесятилетнего возраста, с выступающими передними зубами, Окияма Хирото походил на большую белку. Услышав о жене и внуке, он стал белым как полотно.
В качестве официального представителя ЭКК на КПП находился майор Ким Хак Су. Ким разозлился так сильно, что Ли подумала: сейчас застрелит Окияму на месте. Майора боялись даже спецназовцы, которым довелось служить под его командованием. Ким Хак Су, а он был огромного роста, угрожающе навис над Окиямой, словно футбольный судья, изгоняющий с поля провинившегося игрока.
— Вы не являетесь начальником полиции префектуры! — заорал он.
Схватившись за висящий на боку пистолет, майор угрожал публичной казнью. Окияма струхнул и покорно стал просить не трогать хотя бы его семью. Мэр — Тензан Тосиюки, — хотя и не отличался крупными габаритами, принялся увещевать Кима, объясняя, что Окияма всего лишь подчиняется указаниям правительства страны.
В конце концов Хан распорядился, чтобы Окияма отдал ему свои документы. Как человек, предпринявший попытку скрыть личную информацию, начальник НПА подлежал помещению под арест в отеле. Его заставили сделать заявление на камеру.
