Фатерлянд - Мураками Рю
Хан приказал Паку раздать экземпляры «Генерального плана Мирного правительства». Над составлением плана они промучились всю ночь и успели закончить за сорок минут до начала встречи. План включал в себя три пункта, две основные стратегии и декларацию. Пункты гласили следующее:
1. Мирное сосуществование Экспедиционного корпуса Корё и жителей Фукуоки.
2. Необходимость совместных действий представителей ЭКК и Фукуоки по разработке мер для выполнения пункта № 1.
3. Полная независимость Фукуоки от Японии.
Хан выдержал паузу и затем спросил, есть ли вопросы. Тензан прочитал документ, поднял глаза, снял очки и спокойно спросил:
— Вы только что говорили о концепции чучхе. Но разве вы не являетесь оппозицией существующему режиму? — Из-за выпитого его лицо раскраснелось, но слова звучали внятно.
— Являемся, — с улыбкой кивнул Хан.
— Но, если вы совершили безуспешную попытку государственного переворота, нелогичнее было бы, прибыв в Фукуоку, сложить оружие и просить убежища?
— Мы не собираемся просить убежища, но и не являемся агрессорами, — невозмутимо ответил Хан. — Мы покинули нашу страну и прибыли сюда, чтобы добиться нашей цели — истинной справедливости.
Хан перевел взгляд на майора Ли. Тот извинился за плохое знание японского языка и заговорил по-корейски, а Чо стал переводить:
— В истории есть множество примеров, когда войска, несогласные со своим правителем, объединялись с завоеванными народами и обращали свое оружие против власти. Такого рода события можно проследить от древнейших времен и до наших дней, от империи Александра Великого, Чингисхана или династии Минь до того, что мы можем сейчас наблюдать в Центральной Азии и России. Не так давно, во время Второй мировой, вооруженные части финской армии восстали против своего просоветски настроенного правительства и примкнули к германским частям. Или взять Польшу, где солдаты, бросив вызов марионеточному режиму, согласившемуся с нацистской оккупацией, перешли на сторону Красной армии. Солдаты армии Южной Кореи, желая свергнуть режим Ли Сынмана, присоединились к альянсу КНДР и Китая. А во время Вьетнамского конфликта военные Южного Вьетнама и камбоджийцы выступили против своих правительств, так как желали сражаться с американцами. Так что мы рассчитываем, что вы увидите в нашей миссии попытку протянуть руку помощи Фукуоке и всем демократически настроенным людям Японии.
— Все примеры, что вы сейчас нам привели, — возразил Тензан, — относятся к периодам военных действий. Но Фукуока не находится в состоянии войны. И мы не хотим «взаимовыгодного сотрудничества»!
Префект обеспокоенно взглянул на своего коллегу, понимая, что за такие разговоры их обоих могут убить. Пак Мён уже заметил, что у мэра подрагивает рука, и это могло означать, что он тоже напуган.
— В течение шестидесяти лет, — отозвался Хан, — Республика просто выжидала. Вы говорите о перемирии. Но война является продолжением дипломатии, и было бы большой ошибкой считать мир и войну антонимами. Многоуважаемый господин мэр и вы, ваше превосходительство господин префект, мы и не собирались обсуждать с вами «Генеральный план Мирного сосуществования». Мы просто ставим вас в известность. Если вы будете возражать, мы подвергнем вас аресту за противодействие плану. Это грустное обстоятельство сделает невозможным освобождение оставшихся в отеле иностранцев, что вряд ли вызовет восторг у правительств Канады, Австралии, Тайваня, Малайзии и Южной Кореи. Ответственность за последствия целиком ляжет на вас, и, как только вас задержат в качестве заложников, у вас не останется возможности спорить. Не хотите ли посмотреть, что случилось с господином Окиямой Хирото после того, как он попытался ввести нас в заблуждение относительно своей личности?
Не дожидаясь ответа, Хан взял мобильник и приказал привести в зал задержанного, но так, чтобы его не увидели журналисты из «Эн-эйч-кей».
Через несколько мгновений двое солдат ввели под руки Окияму. Ёсиока вскрикнул, а мэр прижал к губам носовой платок. Окияма был раздет до пояса, на его окровавленном правом плече зияла глубокая рана, обнажившая белую кость. Лицо было сильно обезображено, из одного глаза вытекало что-то желтоватое, левое бедро оказалось выбитым из сустава, отчего бывший начальник НПА не мог самостоятельно держаться на ногах.
Придя ненадолго в себя, Окияма глухо застонал, хотя это больше напоминало звук выпускаемого из надутого шара воздуха. Для Ёсиоки его стон стал последней каплей: он смертельно побледнел и затрясся всем своим пухлым телом. Взгляд бессмысленно блуждал по залу, мускулы щек беспорядочно сокращались, словно префекту внезапно стало смешно. Тензан изо всех сил старался сохранить самообладание, но носовой платок по-прежнему держал у рта.
— Ему были заданы вопросы относительно перемещений Штурмовой группы спецназа, полиции и Сил самообороны, но он отказался говорить, — пояснил Хан, прожевывая кунжутное печенье.
Ли Кви Ху тем временем занялась жареной ююбой, а Чо Су Ём попросил Ким Сон И передать ему яблоко.
Ёсиока и Тензан старались не смотреть на Окияму. Префект был на грани истерики, казалось, он вот-вот вскочит со стула и закричит во весь голос. Пак никогда еще не сталкивался с подобной реакцией. В Республике мало кого могла удивить разбитая морда. Каждый знал, что случается с политическими оппонентами и обычными уголовными преступниками. Для армейских экзекуция, которой подвергся Окияма, была вообще в порядке вещей. Любой спецназовец, взглянув на него, мог точно определить, как и чем его били. Во-первых, Окияму несколько раз заставили делать «мотоцикл», из-за чего и было вывихнуто бедро. Вероятно, залеченный позвоночный диск полицейского начальника снова был поврежден. Из-за страшной боли он мог неосознанно расцарапать себе лицо и повредить глаз. А потом Окияму, скорее всего, заставили сесть на скрещенные ноги и стали бить по голому плечу деревянной палкой. Боль от этого совершенно дикая. Впрочем, чтобы разбить плечо до кости, особо много ударов не требуется. Окияма, возможно, просто ничего не знал о планах полиции и Сил самообороны. Если бы ему хоть что-то было известно, он раскололся бы практически мгновенно. Смешно ожидать от японца такой же стойкости, как от привычного к боли северокорейского солдата.
Стенания Окиямы смешивались с хрустом кимчи, что жевал Ли Ху Чоль. В глазах Ёсиоки застыл ужас, он молчал; Тензан пытался вымолвить хоть слово. Его лицо, раскрасневшееся после корейского вина, теперь утратило всякий цвет, он закрыл глаза и закусил губу. Пак подумал, что мэр пытается вновь обрести самообладание и привести мысли в порядок, хотя это было, скорее всего, не так. Японцы просто не привыкли к насилию, так как жили в мягком, «плюшевом» мире.
Тензан открыл глаза и посмотрел на несчастного Окияму.
— Я все понял… — наконец вымолвил он.
— Что именно вы поняли? — спросил Хан.
Мэр Фукуоки с отсутствующим выражением лица едва слышно произнес:
— Я принимаю ваш Генеральный план…
Перед началом пресс-конференции, назначенной на десять тридцать утра, северные корейцы освободили всех иностранных заложников и восемнадцать японцев. Среди японцев были дети до четырнадцати лет, инвалиды и больные, отобранные как среди туристов, так и среди персонала отеля. Бывшие заложники выглядели веселыми, поскольку с ними хорошо обращались. Их всех в количестве пятидесяти девяти человек посадили в автобус и довезли до КПП «Б» у моста Момочихама, откуда можно было добраться до центра города. Туристы из Южной Кореи, преимущественно студенты, спокойно разговаривали с солдатами ЭКК, осаждая Пака и Чо вопросами о государственном перевороте в КНДР. Останется ли у власти Ким Чен Ир? Не собирается ли Экспедиционный корпус атаковать Пусан? Какие отношения северяне собираются строить с Южной Кореей?
— К сожалению, — отвечал Пак, — в настоящий момент мы не можем давать комментарии по таким вопросам. Но мы обязательно проинформируем мировую общественность о наших планах, мыслях и намерениях, когда наступит подходящее для этого время.
