Фэнни Флэгг - Стоя под радугой
– Какую?
– Кто так же молод, как прежде? Я таких не знаю. Сделай хоть сто подтяжек, внутри ты все равно старишься. Да хоть в другое измерение времени попади, все равно тебе останется столько же лет, правда?
Норме пришлось признать тетину правоту, однако она добавила:
– Суть не в этом, а в том, что ты должна быть осторожней.
– Суть в том, что собаке Григгса следует держаться подальше от моего двора и прекратить гонять моего кота.
– Тетя Элнер.
– Знаю, знаю. Обещала, так уж обещала.
Но настал новый день. На следующее утро в районе десяти часов, когда Линда была в школе, зазвонил телефон. Норма сняла трубку.
– Норма? Можно задать тебе один вопрос?
– Подожди, я выключу фасоль.
– А какую ты фасоль готовишь?
– Стручковую. Просто отвариваю, чтоб Маку была зелень к обеду. А что?
– Да просто интересно. Что у него на обед?
– Фрикадельки из лосося, помидоры, кукуруза и стручковая фасоль.
– А хлеб какой?
– Кукурузный. Еще несколько ломтей осталось. А что?
– Да просто интересно.
– Ты хотела что-то спросить?
– Да, хотела.
– И что же?
– Погоди минутку… дай подумаю.
– Ну хоть о чем?
– А, вспомнила. Норма, у меня есть страховка?
– Какая страховка?
– Ну хоть какая-нибудь.
– Кажется, у дяди Уилла был полис Мейсона. А что?
– Тут какая-то женщина приходила, спрашивала, а я не знала, что сказать, и отослала ее к тебе.
– Какая женщина?
– Какая-то. Не знаю, кто такая. Она оставила визитку. Хочешь, возьму и прочту?
– Да.
Раздался громкий стук – тетя Элнер кинула трубку на стол. Через несколько минут она вернулась:
– Зовут Джун Гарза. Знаешь такую?
– Нет, а из какой она компании?
– «Этна»… Страховая компания. В общем, я ей сказала, что всем этим занимаются племянница и ее муж.
– Хорошо, а она что?
– Хотела знать, где ты живешь, чтобы расспросить тебя.
– Боже правый, ну ты, надеюсь, ей не сказала?
– Как не сказала, сказала. Она же спросила.
– А давно?
– Недавно, только что…
– О господи…
– Да она хорошая, правда. В зеленом таком костюме и…
– Тетя Элнер, я тебе перезвоню.
– Хорошо. Я просто хотела предупредить.
– Я перезвоню.
Норма положила трубку, бросилась в гостиную и посмотрела в окно – направо по улице и налево, заперла входную дверь, опустила жалюзи и задернула занавески. Вернулась в кухню и закрыла жалюзи там, присела на корточки под настенным телефоном и набрала номер Мака. Когда он ответил, Норма прошептала:
– Мак, когда придешь обедать, не иди через парадную дверь, обойди с черного хода. И постучи три раза, чтоб я знала, что это ты.
– Чего?
– Тетя Элнер дала наш адрес какой-то тетке из страховой компании, и она идет сюда, а я не хочу с ней дела иметь.
– И не надо иметь с ней дел – просто подойди к двери и скажи, что нам не нужна страховка.
– Я не хочу ей грубить, ты что!
– А это не грубость.
– Нельзя просто сказать «нет», не позволив им проговорить весь заготовленный текст. Неизвестно, почему этой бедной женщине пришлось работать… У нее, может, дети есть, которых кормить нечем. Ты, может, и в состоянии разбить ей сердце, а я не смогу…
– Норма, ты не разобьешь ей сердце. Она просто продает страховку.
– Вдруг она замужем за каким-нибудь алкоголиком и… тсс! (В дверь постучали.) Боже правый, она здесь. Тихо! – Норма втянула аппарат в кладовку и перестала дышать.
– Норма, просто открой дверь и скажи – спасибо большое, но никакой страховки нам не нужно. Если сейчас не откроешь, она вернется. Ты же не хочешь подавать ей лишние надежды… Это даже хуже. Ты должна учиться говорить «нет». Грубить не нужно. Давай, иди и сделай это.
Женщина продолжала стучать. Не уходила.
– Ох, Мак, я тебя убью.
Норма пристроила телефон на пол, немного постояла, собираясь с духом, сделала глубокий вдох и направилась к двери.
Спустя три четверти часа на двери магазина «Инструменты» звякнул колокольчик и вошла леди лет сорока в зеленом костюме, с коричневым плоским чемоданчиком для бумаг. С приятной улыбкой она обратилась к Маку:
– Мистер Уоррен?
Мак сказал:
– Да, мэм, чем могу служить?
– Мистер Уоррен, я Джун Гарза из страховой компании «Этна», ваша жена сказала, что вам, возможно, будет интересно услышать о нашем новом страховом полисе «Три плюс один». Скажите, вам сейчас удобно? (Тут зазвонил телефон.) Если хотите, я вернусь после обеда.
Мак растерялся.
– Простите, миссис Гарза, позвольте, я отвечу.
На другом конце провода оказалась Норма:
– Мак, она уже пришла?
– Верно, – произнес Мак, улыбнувшись миссис Гарзе.
– Слушай, пока ты на меня не разозлился, я просто хотела, чтобы ты знал: у нее муж диабетик, потерял левую ногу, а скоро ему, кажется, грозит потерять и правую.
– Да, спасибо, очень хорошо.
Норма продолжала:
– А у ее мачехи случилось три удара, она сидит на очень дорогих лекарствах от давления. А работает она оттого, что у них самих страховки не было.
– Хорошо, что-нибудь еще? – Он сделал вид, что записывает.
– Я знаю, ты злишься, но…
Мак старался, чтобы его реплика прозвучала приветливо:
– Все правильно.
– Только на нее не выплескивай. Лучше придешь домой – возьми ружье и пристрели меня, выстрели мне в голову, освободи от страданий.
– Спасибо, обязательно так и сделаю. До свидания, миссис Дурринс.
В результате Мак купил два полиса – один для них, один для тети Элнер.
Жизнь маленького города, февраль 1953
Если чужак субботним днем пойдет мимо парикмахерской в Элмвуд-Спрингсе и заглянет внутрь, то увидит группу седоголовых мужчин средних лет, они сидят и болтают ни о чем. Но будь вы одним из этих мужчин, вы бы увидели шестерых друзей, с которыми вместе росли, а вовсе не стариков. Док не видел морщин на лице Гленна Уоррена, не замечал ни покрасневшей от возраста, обвисшей шеи, ни жирка на талии, от которого едва не лопались подтяжки. Он видел семилетнего паренька. Они глядели друг на друга прежними глазами, глазами мальчишек. В шестидесятивосьмилетнем Мерле Док видел белокурого мальчика десяти лет, с которым когда-то бегал купаться. А лысеющий человек в рубашке с короткими рукавами и приличным брюшком был для него парнишкой, забившим победный тачдаун на чемпионате округа.
Между этими мужчинами не было секретов. Они знали о семьях друг друга столько же, сколько друг о друге. Их жены, ныне седые, полноватые матроны в удобных туфлях «прощай, молодость», все еще казались им восьми-, двенадцатилетними красивыми девочками с ямками на щеках, в которых они однажды втюрились по уши. Им не надо было проверять дружбу, она никуда не делась с тех пор, как они были мальчишками. Все гуляли друг у друга на свадьбах. Все делили друг с другом грусть и радость. Они не ведали одиночества, не знали, что значит жить без друзей. Им не приходило на ум подыскивать город для жилья, им всегда было куда прийти, где они свои, где им рады. Никто из них не был богат, но никто не страдал от холода, голода или одиночества. Они знали, что если один умрет, то остальные вырастят его детей и позаботятся о жене, и это не обсуждалось. Они были повязаны. Обычно люди из маленьких городов принимают такие вещи без доказательств. И в тот год молодой человек по имени Бобби Смит мог убедиться в этом лично.
3 января Дуайт Д. Эйзенхауэр принес клятву Президента Соединенных Штатов и отнюдь не обрадовал этим Тот Хутен.
– Невезуха. Первый раз пошла голосовать – и нате вам, мой избранник проигрывает.
21 января Соседка Дороти и Мама Смит поехали в такую даль – в Канзас-Сити, чтобы поприветствовать вернувшихся домой, в Миссури, Гарри и Бесс Трумэн. Они стояли в толпе на станции вместе с десятью тысячами других мужчин и женщин и ждали поезда. Он опоздал на час, но Гарри и Бесс все же прибыли, и оркестр «Американский легион» сыграл им «Вальс Миссури». Трудно было поверить, что Гарри больше не в Белом доме, но, как говорится, время идет вперед.
Хотя мир и меняется, программа «Соседка Дороти» осталась такой же, как раньше. Слушатели были верны ей и скорее пожертвовали бы первой чашечкой утреннего кофе, чем пропустили эфир.
19 февраля в Элмвуд-Спрингсе выдалось холодным, сырым, ветреным. Дороти как раз покончила с последней рекламой муки «Голден флейк» и пребывала в довольно подавленном настроении. В конце выступления она сказала:
– Знаете, очень многие постоянно задают мне один и тот же вопрос: что делать, когда тебе грустно. И спрашивают, бывает ли мне грустно. Так вот, отвечаю – да, бывает. И единственное, что меня спасает, – это печь пироги. Трудно вообразить, сколько я напекла за все эти годы, сколько чашек муки просеяла, сколько сковородок намаслила, и все потому, что это занятие излечивает меня от дурного настроения, уж не знаю, каким макаром, но работает оно безотказно. Сами знаете, в последнее время я немного пригорюнилась – скучаю по детям, но сегодня мне гораздо легче, и я хочу с вами поделиться полученным вчера письмом от Бобби.
