Фэнни Флэгг - Стоя под радугой
Бетти Рэй радовалась, что все позади, наконец-то муж будет принадлежать только ей и они вернутся к нормальной жизни.
Хэмм и Родни
В офисе стоянки подержанных машин зазвонил телефон, и Родни Тилман взял трубку:
– Алло?
Мужской голос сказал:
– Привет, дружбан, что поделываешь?
Это был его друг Хэмм Спаркс. Родни ответил:
– Сижу вот и думаю, убить моего бывшего шурина или нет. Знаешь, порой я жалею, что не остался и не женился на той маленькой японочке, эти алименты меня просто убивают.
Хэмм захохотал.
– А что он натворил?
– У нас тут шикарный малыш – «шевроле» сорок девятого года, а этот болван начал баловаться с одометром, я не велел ему, так в конце концов он случайно прибавил две сотни миль пробега.
– Ну так отмотай назад, это же тебе не впервой.
– Я б отмотал, Хэмбо, – сказал Родни, испепеляя взглядом проходящего мимо бывшего шурина, – да чертова штука сломалась. А ты что делаешь?
– Сегодня буду по делам в твоем районе. Прокатишься со мной днем за компанию?
Родни глянул в окно на стоянку, забитую пыльными автомобилями, и на полное отсутствие клиентов.
– Можно.
Они останавливались возле ферм по составленному на сегодня списку, Родни сидел в машине, потягивая пиво, а Хэмм таскался по полям, обходил скотные дворы, свинарники, общался с каждым фермером, похлопывал их по спине, говорил слова, которые говорят друг другу труженики сельского хозяйства. После пятой фермы Родни спросил:
– Сколько ферм на сегодня намечено?
– Еще шесть.
– А может, где-нибудь остановимся? Перекусить бы чего.
– Давай, конечно, здесь недалеко есть местечко.
Его «недалеко» вылилось в двадцать три мили.
Когда они вышли из маленького деревенского магазина при автозаправке с пакетом чипсов со вкусом колбасы, пакетом сырных крекеров и кока-колой, Хэмм направился к машине.
– Может, на улице поедим? – предложил Родни. – Не хотелось мне говорить, приятель, но от тебя несет скотным двором. Бог знает во что ты там вляпался, да и отметины поросячьих пятачков у тебя на брюках аппетита не прибавляют.
Хэмм глянул на свои ноги и рассмеялся:
– Прости, работа такая.
Они сели на деревянную скамейку у ручья позади магазинчика. Родни протянул Хэмму колу:
– Отпей маленько, будь добр.
Хэмм отхлебнул и вернул банку. Родни долил доверху виски, попробовал и сказал:
– Во, теперь это кола. Так что, Хэмбо, этим ты каждый день и занимаешься? Месишь грязь на скотных дворах?
– Вроде того.
Родни скептически оглядел чипсину с колбасным вкусом, но тем не менее куснул.
– И чего ты так хотел заполучить эту работу, для меня загадка. Я же знаю, что этим не заработаешь.
Хэмм согласился:
– Да, денег негусто. Но кто-то должен протянуть этим людям руку помощи. Гляди, как они живут: еле сводят концы с концами, а большинство висит на волоске. – Хэмм откусил от сырного крекера с маслом в середке. – В дождь они даже выйти не могут, а правительство дорогами не занимается. Деньги вкладывают в большие города, строят красивые здания, эстакады и тоннели, а мелких фермеров, старательных трудяг, которые исправно платят налоги, игнорируют. Меня такое зло берет. Так и с отцом моим поступили, а я смотрел… Но что я могу сделать. Хоть утешить немного, подбодрить.
– Такова жизнь, Хэмбо. Богатые богатеют, а бедные беднеют, чтоб они были здоровы. Единственная разница между нами и богачами – это что у них деньги есть, а у нас нет.
Хэмм сказал:
– Слушай, Родни, не думаю, что разница только в деньгах. Они другие. Я с такими общался и видел это собственными глазами.
– Когда это было?
– После войны, школьником, я познакомился с несколькими богатыми парнями из колледжа. Не то чтобы мы подружились, нет, но один парень из Миннеаполиса, должно быть, решил, что я уникальный чувак, и пригласил съездить к ним домой на выходные.
– Погоди-ка. Ты? Уникальный?
Хэмм улыбнулся:
– Ну да, они говорили, что у меня забавный акцент, ну и я чуток его усилил, знаешь, изображал перед ними эдакого деревенщину. В общем, поехал я с ним. Подъезжаем к огромному трехэтажному особняку, я в жизни ничего подобного не видел. У них задний двор – это озеро.
– Какое это было озеро?
– Нет, ты не понял, это было их озеро. Говорю тебе, натуральные богачи, и тут парень сообщает, что это их летний дом. Я ему: «Где ж вы зимой живете, в Букингемском, мать его, дворце?» В общем, никогда не чувствовал себя настолько не в своей тарелке. Родичи его были холодны как рыбы. Думаю, они и друг друга-то не любили, а со мной обращались, будто я какое-то насекомое, свалившееся с дерева. И вот что я тебе скажу: после той поездки я предпочту общество любого фермера этим людям. Мне ничего ихнего не надо. Пусть у них будут большие дома, слуги, автомобили, мне этого не нужно. – Он замолчал. Смотрел на ручей, а по глазам было видно: сам он далеко отсюда. Потом сказал: – Но у них была яхта. Такая, знаешь, красивая, не передать. Вся белая, внутри отделана блестящим деревом. Однажды его старик взял нас всех покататься по озеру… – Хэмм покачал головой: – Сказать по правде, дружище, я бы за такую птичку дал себе правую руку оттяпать.
Вдруг Родни стало его жалко. Он попытался подбодрить друга:
– Знаешь, что тебе нужно, Хэмбо? Тебе нужно смотаться со мной в Сент-Луис, сыгранем в покер, подурачимся. Повеселимся – ради разнообразия. Что скажешь?
– Я б с удовольствием, да времени нет совсем. – Хэмм поднялся с лавки.
– Ну, знаешь, как я обычно говорю… Если куда-то не попал, можешь с тем же успехом повеселиться в любом другом месте.
На дереве
После того как тетя Элнер потеряла мужа, Уилла, она хотела остаться на ферме, но Норма настаивала на переезде в город, мол, так хоть приглядеть есть кому, не дело это – жить совсем одной. И не успокоилась, пока не добилась своего. Итак, тетя Элнер продала ферму, и Норма с Маком подыскали ей дом в паре кварталов от своего. Дом маленький – спальня, кухня, гостиная и славная веранда, но что пленило тетю Элнер с первого взгляда, так это большое фиговое дерево на заднем дворе. Она взяла с собой нескольких любимых курочек и кота Сонни и переселилась, но Норма все равно названивала днем и ночью.
Тетя Элнер сказала:
– Ты так себя ведешь, будто два квартала – это двадцать миль. Я с тем же успехом могла и на ферме остаться.
– Да, но так я по крайней мере знаю, что могу добраться до тебя за несколько минут, случись чего.
– Милая моя, здесь я помру или на ферме, быстро ты до меня доберешься или чуть медленней – сути не изменит.
– Тебе, может, и все равно, но мне спокойней знать, что ты не лежишь мертвая во дворе, где тебя клюют куры.
Тетя Элнер захохотала:
– Ну и пусть бы клевали. Я-то их каждый день кушаю.
Тетя Элнер любила ее поддразнивать, однако все же пообещала вести себя здраво. Но хотя обещание, причем искреннее, было получено, Элнер все равно умудрялась иногда огорчить Норму. Не далее как сегодня утром как раз случился такой инцидент, и Норма все ворчала и ворчала, не могла успокоиться.
– Не должна ты лазать по лестницам в твои годы, тем более по лестнице высотой в десять футов. Я никогда в жизни не была так близка к обмороку. Выхожу во двор, поднимаю глаза и вижу, как ты висишь на ветке на самой верхушке дерева.
– Я не висела, я сидела.
– Висела, сидела, без разницы. А если бы я не пришла? Ты должна быть осторожней. А что, если бы я обнаружила тебя мертвой под деревом?
– Ой, Норма, я собирала фрукты всю свою жизнь и до сих пор жива. К тому же виновата собака Григгса. Это она уронила лестницу, гоняя Сонни. На нее и ворчи, пожалуйста.
– Мне плевать, кто виноват, пообещай, что больше не будешь. Пусть Мак слазает или соседа позови.
– Ладно.
– Ты не так молода, как прежде.
Вечером раздался звонок от тети Элнер:
– Норма, позволь мне спросить у тебя одну вещь.
– Какую?
– Кто так же молод, как прежде? Я таких не знаю. Сделай хоть сто подтяжек, внутри ты все равно старишься. Да хоть в другое измерение времени попади, все равно тебе останется столько же лет, правда?
Норме пришлось признать тетину правоту, однако она добавила:
– Суть не в этом, а в том, что ты должна быть осторожней.
– Суть в том, что собаке Григгса следует держаться подальше от моего двора и прекратить гонять моего кота.
– Тетя Элнер.
– Знаю, знаю. Обещала, так уж обещала.
Но настал новый день. На следующее утро в районе десяти часов, когда Линда была в школе, зазвонил телефон. Норма сняла трубку.
