Харуки Мураками - Хроники Заводной Птицы
Мэй вернулась минут через десять с большим стаканом. Протянула его мне, и плававшие в стакане кубики льда тихо звякнули. Показалось, что эти звуки родились в другом, очень далеком мире, отгороженном от нас несколькими воротами. Я уловил их, потому что как раз в тот момент ворота оказались открытыми. Но только на время — стоит закрыться воротам между двумя мирами, и меня отрежет от этих звуков.
— Пей, — приказала Мэй. — Это вода с лимонным соком. Голове легче станет.
Я выпил половину и вернул стакан. Холодная вода прокатилась по горлу и стала медленно опускаться вниз. Тут же подкатил спазм тошноты. Образовавшийся в желудке волокнистый комок начал разматываться и подступил к самому горлу. Зажмурившись, я пытался перебороть тошноту. Представил, как Кумико садится в поезд, держа в руках блузку и юбку… «Уж лучше бы вырвало. Может, полегчает», — подумал я, но сдержался. Сделал несколько глубоких вдохов — и тошнота постепенно отступила.
— Ну, как ты? — поинтересовалась Мэй.
— Порядок, — ответил я.
— Я позвонила. Назвалась родственницей. Правильно?
— Угу.
— Заводная Птица, она кто? Твоя жена?
— Да.
— Мне сказали, что вчера ее тоже не было. На работе она никого не предупредила. Не пришла — и все. Они тоже не знают, что и думать. Говорят, это совсем на нее непохоже.
— Да… Вот так никому ничего не сказать и просто не выйти… Это и правда на нее непохоже.
— Значит, она пропала со вчерашнего дня?
Я кивнул в ответ.
— Бедная Заводная Птица! — сказала Мэй. Похоже, ей было искренне жаль меня. Она положила руку мне на лоб. — Может, я чем могу помочь?
— Сейчас, наверное, нет. Спасибо тебе.
— Послушай, можно я еще спрошу? Или мне помолчать?
— Спрашивай, чего уж там. Хотя не знаю, смогу ли ответить.
— Она что, с мужчиной сбежала?
— Не знаю, — ответил я. — Не исключено. Все может быть.
— Подожди! Но вы же столько вместе прожили. Как же можно таких вещей не знать?
«В самом деле, — подумал я. — Как же случилось, что я этого не знаю?»
— Бедная Заводная Птица! — повторила Мэй. — Как мне хочется тебе помочь. Но я, к сожалению, ничего не понимаю в семейной жизни.
Я поднялся с шезлонга. Для этого понадобилось гораздо больше усилий, чем я думал.
— Спасибо тебе за все. Ты мне очень помогла. Но мне надо идти. Посижу дома — подожду новостей. Может, позвонит кто-нибудь.
— Придешь домой — сразу становись под душ. Душ прежде всего. Понимаешь? Потом переоденься в чистое и побрейся.
— Побриться? — переспросил я, проведя рукой по подбородку. Побриться я действительно забыл и не вспоминал об этом с самого утра.
— Такие мелочи имеют большое значение, Заводная Птица, — сказала Мэй, глядя мне прямо в глаза. — Придешь домой — хорошенько погляди на себя в зеркало.
— Хорошо.
— Можно я загляну к тебе попозже?
— Заходи, конечно, — сказал я и добавил: — Мне будет легче.
Мэй Касахара молча кивнула.
Дома я посмотрел на себя в зеркало. Вид и в самом деле не дай бог. Я разделся, принял душ, как следует вымыл шампунем голову, побрился, почистил зубы, протер лицо лосьоном и после всех этих операций еще раз внимательно оглядел себя. Вроде легче стало. Тошнота прошла. Остался только легкий туман в голове.
Я надел шорты и свежую тенниску. Сел на веранде, прислонившись к столбу, и, глядя в сад, стал ждать, когда высохнут волосы. «Попробуем разобраться, что же произошло за эти дни», — сказал я себе. Началось со звонка лейтенанта Мамии. Когда он позвонил? Вчера утром? Да, именно так. После этого ушла Кумико. Я застегнул ей молнию на платье, и она ушла. Потом я нашел коробочку от туалетной воды. Приходил Мамия-сан, рассказал эту необыкновенную историю про войну: как его захватили монгольские солдаты и бросили в колодец. Принес прощальный подарок от Хондысан. Оказалось, правда, что это только пустая коробка. Потом Кумико не пришла домой. Забрала утром свои вещи в химчистке на станции и пропала неизвестно куда. На работе у нее никто ничего не знает. И все это произошло вчера.
Просто не верится, что за один-единственный день столько всего случилось. Многовато для одного дня.
Беспрерывно размышляя об этом, я почувствовал, что страшно хочу спать. Не просто клонило ко сну, а навалилась невыносимая, какая-то чудовищная сонливость. Она срывала с меня покровы сознания, подобно тому как сбрасывают одежду с бесчувственного тела. Как сомнамбула, я прошел в спальню, разделся и повалился на кровать. Попробовал взглянуть на часы, стоявшие на столике у изголовья, но не смог даже повернуть головы. Глаза сами собой закрылись, и я тут же провалился в глубокий, бездонный сон.
Во сне я застегивал молнию на платье Кумико. Видел ее белую гладкую спину. Но, подтянув застежку кверху, я понял, что передо мной не Кумико, а Крита Кано. В комнате мы были одни.
В той же комнате, что приснилась мне в прошлый раз, — в том же гостиничном номере. На столе — бутылка «Катти Сарк» и два стакана. Ведерко из нержавеющей стали с кубиками льда. Из коридора доносились громкие голоса — кто-то проходил мимо. Слов не разобрать, но говорили, похоже, по-английски. С потолка свешивалась люстра, но она не горела. Комнату освещали лишь тусклые настенные бра. Окна наглухо закрыты тяжелыми гардинами.
Крита возникла в летнем платье Кумико — бледно-голубом, с ришелье в виде птичек, чуть выше колена. И, как обычно, с макияжем Жаклин Кеннеди. На левом запястье — два браслета.
— Откуда у тебя это платье? Оно твое? — спросил я.
Крита посмотрела на меня и покачала головой. При этом завитые кончики ее волос мило дрогнули.
— Нет. Платье не мое. Я взяла его поносить на время. Но вы не беспокойтесь, господин Окада. От этого никому хуже не будет.
— Где мы находимся? — поинтересовался я.
Девушка не ответила. Как и в прошлый раз, я сидел на кровати. В костюме и галстуке в горошек.
— Не надо ни о чем думать, господин Окада, — сказала Крита Кано. — Вам не о чем волноваться. Все хорошо. Все будет замечательно.
С этими словами она, как тогда, расстегнула мне брюки, достала пенис и взяла его в рот. Разница состояла лишь в том, что теперь она не снимала с себя одежду и так и осталась в платье Кумико. Я попробовал пошевелиться, но тело будто опутали невидимые нити. Во рту у Криты член тут же стал твердым.
Я видел, как подрагивают ее накладные ресницы и завитки волос. Браслеты сухо и металлически позвякивали друг о друга. Длинный и мягкий язык, казалось, обвивался вокруг моей плоти, точно опутывал ее. Она почти довела меня до оргазма, но вдруг отстранилась и начала медленно раздевать. Сняла с меня пиджак, развязала галстук, потом стянула брюки, рубашку, трусы, и, когда я остался без одежды, повалила на постель. Сама же раздеваться не стала, а села на кровать, взяла мою руку и потянула ее себе под платье. Трусиков на ней не оказалось. Рука ощутила тепло у нее между ног, двинулась дальше. Там было очень влажно. Пальцы проникали все глубже, не встречая никакого сопротивления; их словно засасывало внутрь.
— Постой! Ведь сейчас Нобору Ватая явится. Разве не его ты здесь ждала?
Вместо ответа Крита Кано коснулась моего лба.
— Не думайте ни о чем, господин Окада. Мы обо всем позаботимся. Положитесь на нас.
— На кого это — на вас?
Ответа не последовало.
Девушка уселась на меня верхом и рукой помогла войти в нее. Как только я проник к ней внутрь, она начала медленно вращать бедрами. Подол бледно-голубого платья касался моего живота и бедер в такт с ее движениями. В такой позе, в платье, накрывавшем меня широкими складками, Крита Кано напоминала гигантский мягкий гриб, который бесшумно пробился на свет божий сквозь опавшую листву и раскрылся под покровом ночи. Ее влагалище было теплым — и в то же время холодным. Оно обволакивало, засасывало в себя и в то же время было готово вытолкнуть меня наружу. Слившаяся с ним часть моей плоти становилась все тверже и больше. Я был готов взорваться в любую секунду: фантастическое ощущение — за пределами сексуального порыва и наслаждения от физической близости, через которую в меня медленно вливалось Нечто изнутри нее.
Закрыв глаза и приподняв подбородок, Крита Кано тихо раскачивалась взад и вперед будто в забытьи. Я видел, как ее грудь при каждом вдохе поднимается под платьем. Несколько волосков выбились из прически на лоб. Я представил, что качаюсь в одиночестве на волнах посреди бескрайнего моря; закрыл глаза и напряг слух, приготовившись услышать шум легких волн, плещущих мне в лицо. Теплая морская вода омывала тело, течение медленно несло куда-то. Я решил послушаться Криту Кано и не думать ни о чем. Не разжимая век, расслабил мышцы и отдался течению.
Вдруг в комнате потемнело. Я попробовал оглядеться, но почти ничего не увидел. Бра на стенах погасли все разом, точно по мановению волшебной палочки. Я различал только расплывчатые контуры колыхавшегося надо мной голубого платья.
