Тинатин Мжаванадзе - Лето, бабушка и я
— Сейчас мы грузинское споем, — перепугались мы с Танькой. Впереди нас ждала теть Софа, а сзади маячила тень бабушки, сидящей у телефона. — Что спеть?
— А что вы умеете? — надменно спросил Шалико и наполнил стакан.
— Папа, я на минутку ребенка переодену, — рискнула подать голос невестка. Ребенок продолжал монотонно выть.
— Сидеть! Как эту свистопляску слушать, так вы никуда не отпрашивались, — рассердился Шалико.
— Давай быстренько «Картвело, хели хмалс икаро!» — в панике предложила Танька.
— Только мы на два голоса, третьего нет, — робко предупредили мы. — Никто нижний голос не подаст?
— Валяйте без третьего, — махнул рукой Шалико.
Мы с Танькой набрали полные легкие воздуха и грянули. Ребенок замолк с открытым ртом и смотрел на нас немигающими глазами.
Воинственная песня привела Шалико в благодушное состояние, он подобрел и даже пригласил нас к столу.
— Шалва Константиныч, — переминаясь с ноги на ногу, начала я, — а телефон у вас есть? Мы бы хоть позвонили домой!
— Вот телефон, — царственно разрешил Шалико и подал Таньке полный стакан с вином.
— Теть Софа! — заорала я в трубку. — Мы тут в гости зашли к учителю географии! И поем! Не волнуйтесь, он нас скоро отпустит!
Трубка сожрала мое ухо и выплюнула, поэтому я трусливо бросила ее на рычаг.
— Ну, как там? — спросила бледная Танька.
— Легко мы не отделаемся, — пробормотала я. Такие жертвы ради ночевки у подруги?!
Следующим номером программы стала украинская народная песня «Ой, за гаем, гаем». Шалико был уже в той стадии, что не замечал поредевших рядов зрителей.
— Эх, у меня на войне был друг с Украины, — прослезился он. — А еще что вы поете? «Цинцкаро» небось не можете?
Танька обиженно засопела и завела традиционно мужскую песню, в которой мне достался альт.
— Два голоса — это не то, — стали мы объяснять. — Вы же понимаете, что в грузинской песне нужно минимум три голоса!
— Плохому танцору… — начал Шалико, но тут вмешалась вовремя подоспевшая невестка:
— Девочек дома ждут, и темно уже, давайте их отпустим!
— Да! Да! — встрепенулись мы и рванули к дверям. — Мы еще придем! С третьим голосом! До свидания!
Чаобские улицы освещали только звезды. Мы неслись, пугаясь собственных теней и малейших шорохов, к Танькиному дому.
— Который час, ты не посмотрела? — задыхаясь на бегу, спросила Танька.
— В любом случае, нас ждет казнь, — чуть не плача, прохрипела я.
Теть Софа стояла в дверях подъезда со скалкой в руках.
— Она что, правда нас этим побьет? — в ужасе попятилась я.
— Лучше иди вперед, чтобы на улице не было концерта, — предпредила Танька и рванула, петляя как заяц.
— Бозандареби! — грохотал Софин голос по стенам подъезда.
Дядя Резо прикрыл нас от гнева и вырвал скалку из рук возмездия.
— Вы думаете, косы распустили — уже взрослыми стали?! — схватила теть Софа полотенце. — Так я вас за эти косы и оттреплю! И не посмотрю, что ты — не моя дочь! Ты все равно как моя, и я за тебя отвечаю!
Погоня по комнатам привела к тому, что снизу поднялась соседка.
— Софа, — строго сказала она. — Ты со своими николаевскими понятиями людям спать не даешь! И что это за лексикон по отношению к детям? Лучше бы свои трусы перевесила со двора на веранду, а то как паруса полощутся на ветру. Сколько их у тебя, что на весь трос хватает?
— Да мои трусы белее, чем ваша скатерть! — мгновенно переключилась теть Софа на нового противника. — Ваше воспитание нам не подходит — у вас девочка по свиданиям бегает с восьмого класса!
— Ой, не возникай, — поморщилась соседка. — Завтра приду на преферанс, готовь ачму!
— Ну что, джибгиребо[36], нарвались? — потрепал нас по головам дядя Резо. — Идите лучше, на глаза ей не попадайтесь, она отвлеклась.
— Иди быстро бабушке звони! — отрезала теть Софа. — Что женщина подумает, куда она ребенка отпустила, в семью или в табор?!
Бабушка уже была готова к объяснению, но торжественно пообещала, что это был первый и последний раз, когда она смалодушничала.
На следующее утро квартира оказалась предоставлена только нам двоим.
— Родители на бульвар бегать ушли, — потянулась Танька.
Выпив кофе, мы перевернули чашки.
— Тут одна моя соседка отлично гадает, — предложила Танька.
Завернув чашки в салфетки, мы отправились на гадание. Заодно нам предложили повертеть блюдце. Был вызван дух Наполеона, который нехотя сообщил, что мы выйдем замуж на братьев по фамилии Тугуши в городе Поти.
— Что-то сегодня Наполеон не в духе, — засомневалась гадалка, толстая крашеная блондинка Лали.
— Пошли быстрей домой, а то мама за гадание так всыплет, мало не покажется, — заторопилась Танька.
Дома мы стали придумывать, как бы изменить свою внешность, чтобы перестать выглядеть барышнями из прошлого века.
— Все девочки ходят со стрижками, одни мы с косами, — накручивала я Таньку. — Вот кто больше всех мальчикам нравится? Маринка Хоперия! А она в Венгрии своей как только не стрижется!
— Ей родители все разрешают, — вздохнула Танька. — А мальчики потом будут нас ценить, когда придет время жениться!
— Спасибо, — съязвила я, — большое утешение! А до тех пор так и будем ходить с волосами до жопы, как колхозницы.
— Челки надо постричь, — придумала Танька. — Надо волосы вперед перечесать и отрезать.
Распустив свои косы, мы отхватили полуметровыми ножницами по пол-головы каждая. В зеркале отражались ошеломленные круглые физиономии с торчащими вверх щетками.
Результат нам не понравился.
— Как теперь спасаться? — лихорадочно зачесывая щетки за уши, причитала Танька. — Мама теперь нас точно убьет!
Бабушка заметила перемену не сразу.
— Это что такое? — приглядевшись, зашипела она. — Один раз!!! Один раз я тебя отпустила! На свою голову! Что у тебя с волосами?!
— Дидэ, — предусмотрительно выбежав в коридор, затрещала я. — Ты же не хочешь, чтобы я осталась старой девой? А с такими деревенскими косами на меня никто и смотреть не станет, кроме сельских ухажеров!
— Подожди, пусть только твоя мать приедет, — постучала кулаками один об другой бабушка. — Ты меня только попроси еще раз тебя отпустить куда-то! Ты докатишься до того, что брови будешь выщипывать!
— Нет, — проникновенно пообещала я. — Брови в этом сезоне модны густые, «итальянские»!
— Ладно, — вздохнула бабушка. — Танька твоя будет у нас сегодня ночевать?
— Ага, из училища к нам придет.
— Вы мне спойте тогда вечером свою песню, которая «Ко-ко-ко»[37] — хоть какой-то толк от вас должен быть!
Когда бабушка заболела
Придя с экзамена, я никого не нашла дома.
Ну и слава богу, можно спокойно погрызть огурцы с сыром вместо обеда, и никакого супа — «заработаешь себе гастрит!».
Можно полежать на подоконнике, глядя то на облака над армянской церковью, то на прохожих под магнолиями, можно потрепаться с Вадиком про ошибки в сочинениях или повисеть на телефоне, узнать — как у Таньки с ее музыкальными делами. Удивительная штука — мы вместе проклинали музыкальную школу и фортепиано, а в итоге она учится на хородирижерском, и я теперь вместе с ней слушаю арии из опер.
— На вокальный пойти в консерваторию или на теорию? — подкрашивая загнутые до бровей пушистые ресницы, томно спрашивает Танька.
— Тебе еще два года можно думать, а мне — все, приплыли! — задрав ноги на подоконник, я накручиваю волосы на бигуди.
— Тебе этот Гиечка правда нравится, или ты его назло Ане кадришь? — спрашивает Танька.
— Назло, конечно. — Лениво откидываюсь на стуле, волосы свешиваются до пола, меня захватывает волна благодарности к их красоте: как у О’Генри в рассказе «Дары волхвов».
— Жалко же Аню, — укоризненно говорит Танька.
— Понимаю, — легко соглашаюсь я, но десятый класс, конец, все долги надо отдать, и закрыть счета, близость расставания со всеми внушает непривычное возбуждение.
— Все друг в друга перевлюблялись, — отмечает Танька. — Мне вот тоже Зура нравился, а как попала к музыкантам — всю дурь из башки вымело.
— Так жа-а-а-алко, — тяну я, летний ветер, запах магнолий, море на горизонте, бирюзовый сарафан, и впереди — выпускной! Томление наливает руки свинцом, что-то будет, что-то будет, наконец-то взорвется петарда, и салюты осветят мое небо.
— Ты к бабушке ходила? — напоминает Танька.
— Ей что-то нездоровилось, а я же билеты зубрила. Пойду сегодня. А давай сейчас?
— Позвони сначала, вдруг она спит. — Танька не в пример мне деликатна.
Через несколько минут я узнала, что бабушка в больнице: инфаркт.
Только одно стремление заполнило меня до предела: найти и увидеть ее. Люди что-то говорили вокруг, но из невнятного шума мне нужно было только — номер палаты.
