Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

— Но это же просто странно, — пожал плечами Генрих. — И люди непременно станут болтать…

— Почему, кстати, мы вообще сюда переехали, а не остались в загородном дворце? — прервала его я.

Он, смущенно переступая с ноги на ногу и не глядя на меня, пояснил:

— Мы хотим в следующее воскресенье отслужить торжественную мессу. Будет устроена пышная процессия, в которой должны участвовать все мы.

— Что значит «все мы»?

Ему стало совсем не по себе.

— Вся королевская семья…

Я молча ждала продолжения.

— Твой кузен Эдвард тоже намерен к нам присоединиться, — промямлил Генрих.

— Какое отношение имеет к этому Тедди?

Генрих взял меня за руку и отвел в сторону, подальше от фрейлин, которые бродили по моим новым покоям, обсуждая красоту гобеленов, вытаскивая из корзинок шитье и раскладывая на столиках карточные колоды. Кто-то уже настраивал лютню; дребезжащие аккорды гулко разносились по просторным комнатам. Я была, пожалуй, единственной, кому этот холодный и мрачный замок был ненавистен; похоже, все остальные считали его знакомым старым домом. Мы с Генрихом вышли на длинную галерею, пол которой был так густо устлан свежей травой, что от ее аромата прямо-таки голова кружилась.

— По слухам, Эдвард сумел бежать из Тауэра и собирает армию в Уорикшире.

— Эдвард? — глупо переспросила я.

— Да, да, Эдвард Уорик! Твой драгоценный кузен Тедди! Так что подобные слухи необходимо опровергнуть. Тедди пройдет вместе с нами по улицам до собора Святого Павла; пусть каждый лондонец увидит его собственными глазами и поймет, что мальчик является членом нашей семьи, и весьма ценным ее членом.

Я кивнула и переспросила:

— Значит, Тедди пойдет вместе с нами? Ты хочешь всем его показать?

— Да.

— Чтобы все увидели его и поняли, что он здесь, а не собирает войско в Уорикшире под свои боевые знамена?

— Да.

— И, самое главное, люди увидят, что он жив…

— Да, конечно.

— …а значит, эти слухи умрут сами собой?

Генрих напряженно ждал, что я скажу еще. И я сказала:

— В таком случае после этой процессии Тедди мог бы снова жить с нами как член семьи. Как тот, каким ты хочешь его перед всеми выставить. Как наш любимый кузен. Пусть он свободно пройдет к собору вместе со всеми нами, пусть вместе с нами выстоит мессу, а потом пусть свободно живет с нами вместе. И пусть этот спектакль превратится в реальную действительность. Вот что тебе нужно сделать, если ты настоящий король! Ты хочешь сыграть роль настоящего короля, надеясь, что тебя и воспринимать все будут как настоящего короля. Я готова принять участие в этом спектакле и изобразить любящую Тедди кузину, и он, разумеется, согласится изобразить моего обожаемого кузена, который по-прежнему живет вместе со всеми нами, но только в том случае, если ты все это действительно воплотишь в жизнь.

Генрих явно колебался, и я твердо заявила:

— Таково мое условие. Если ты хочешь, чтобы я вела себя так, словно Тедди — наш любимый кузен, свободно живущий с нами вместе, тогда этот спектакль должен стать реальной действительностью. Только в этом случае я пойду вместе с тобой в воскресенье, приму участие в этой процессии и буду всячески показывать, что и Тедди, и все Йорки — отныне твои верные сторонники. И ты отныне будешь обращаться со мной и со всеми членами моей семьи так, словно действительно нам доверяешь.

Он еще мгновение колебался, потом сказал:

— Хорошо. Если с помощью этого шествия удастся погасить слухи о готовящемся мятеже, если все, увидев Тедди, решат, что он живет с нами вместе как законный член семьи, то он покинет Тауэр и будет повсюду жить с нами вместе.

— Свободно и пользуясь доверием, — подчеркнула я. — Как и моя мать. Что бы там кто ни говорил.

— Как и твоя мать, — согласился Генрих. — Но только в том случае, если слухи улягутся.

Мэгги перед обедом не отходила от меня; щеки ее порозовели от счастья, ибо она весь день провела с братом.

— Он так вырос! Он теперь выше меня! Как же я по нему соскучилась!

— Тедди хорошо понял, что должен делать?

Мэгги кивнула:

— Я ему очень осторожно все втолковала, и мы даже поупражнялись, так что, надеюсь, ошибок он не допустит. Он знает, что будет идти следом за тобой и королем; знает, что нужно преклонить колена и помолиться во время мессы. Может быть, мне пойти рядом с ним? Тогда он уж точно все сделает правильно.

— Да, это, пожалуй, будет лучше всего, — кивнула я. — Но если кто-то вдруг начнет приветствовать его всякими выкриками, он ни в коем случае не должен ни махать рукой, ни что-то кричать в ответ. Он вообще никак не должен на это реагировать.

— Он это знает, — сказала Мэгги. — И все понимает. Я хорошо ему объяснила, почему нужно, чтобы его все увидели.

— Учти, Мэгги: если Тедди сумеет хорошо сыграть роль преданного члена королевской семьи, то ему, надеюсь, будет разрешено вернуться домой и жить вместе с нами. Поэтому очень важно, чтобы он все сделал правильно, понимаешь?

У нее задрожали не только губы, но и все лицо.

— Он сможет вернуться домой?

Я обняла ее; она вся дрожала от пробудившейся в ее сердечке надежды.

— Ох, Мэгги! Во всяком случае, я сделаю все, что в моих силах, чтобы он к нам вернулся.

Она подняла ко мне залитое слезами личико.

— Ему необходимо выйти из Тауэра! Это тюремное заключение его попросту убивает. Ведь он ничему не учится, ни с кем не видится…

— Но ведь король пригласил к нему учителей, не так ли?

Она покачала головой.

— Учителя к нему больше не приходят. Тедди целыми днями только и делает, что валяется на кровати и читает те книги, которые мне удается ему передать, но по большей части просто в потолок смотрит или в окно выглядывает. Один раз в день ему разрешается немного погулять в саду. Но ведь моему брату всего одиннадцать! Ему двенадцать только через месяц исполнится! Ему бы следовало учиться, постигать разные науки, играть в спортивные игры, упражняться в верховой езде вместе с другими мальчиками-ровесниками. Ему бы следовало взрослеть и постепенно становиться мужчиной. А он сидит в полном одиночестве и совершенно никого не видит, кроме охраны, да и то лишь когда ему еду приносят. Он мне признался, что иногда ему кажется, будто он уже и разговаривать разучился. А как-то раз он сказал, что целый день пытался вспомнить мое лицо и не смог. Он говорит, что иной раз он вечером и вспомнить не может, как этот день прошел. Он теперь каждое утро зарубки на стене делает, как настоящий узник. Только боится, что уже и счет месяцам потерял… И потом мы с ним оба знаем, что именно в Тауэре казнили нашего отца; и братья твои тоже здесь исчезли — такие же мальчики, как Тедди. Ему и скучно, и страшно, и совершенно не с кем словом перекинуться. Стражники у его дверей — люди грубые; они иногда играют с ним в карты и, разумеется, выигрывают у него какие-то жалкие шиллинги; они в его присутствии не стесняются непристойно ругаться и пить вино. Ему нельзя там оставаться! Я должна его вытащить!

Я пришла в ужас от ее рассказа.

— Ох, Мэгги…

— Разве Тедди сможет стать герцогом королевской крови, если с ним с детства будут обращаться как с предателем? — вопрошала она. — Это разрушает его душу, а я поклялась нашему отцу, когда он был еще жив, что всегда буду заботиться о младшем брате!

Я кивнула.

— Я непременно еще раз поговорю с королем, Мэгги, и сделаю все, что смогу. Надеюсь, что, как только тревожные слухи улягутся, Генрих выпустит мальчика на свободу. — Я помолчала. Потом сказала с горечью: — Иной раз кажется, будто наше славное имя — это для нас и величайшая гордость, и страшное проклятие. Если бы твой брат был просто Эдвардом, а не Эдвардом Уориком, он бы сейчас спокойно жил вместе с нами.

— Мне бы тоже очень хотелось, чтобы все мы были никем и ниоткуда, — грустно сказала она. — Если бы я могла выбирать, я бы взяла себе имя Никто. И никогда в жизни не стала бы жить при дворе!

Мой супруг созвал тайный совет, чтобы решить один-единственный вопрос: как заглушить ширящиеся слухи о новом пришествии принца Йоркского? Члены совета, разумеется, прекрасно знали, что некий герцог Йоркский, бастард короля Эдуарда Йорка, намерен вот-вот прибыть в Англию и отнять у Генриха трон. Джон де ла Поль, сын моей тетки Элизабет Йоркской, посоветовал королю не тревожиться понапрасну, уверяя его, что эти слухи вскоре прекратятся сами собой. Его отец, герцог Саффолк, сказал, что Генриху нечего сомневаться в том, что между Йорками и Тюдорами нет никаких разногласий; как только люди увидят Эдварда, идущего вместе со всеми к собору Святого Павла, они сразу же и успокоятся. Джон де ла Поль спросил, нельзя ли выпустить Тедди из Тауэра прямо сейчас, чтобы все придворные увидели, что Йорки и Тюдоры едины.