Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)
«Сережка, ты его знаешь? — Она заглядывала ему в глаза и пыталась прочесть в них ответ. — Ну скажи! — Она трясла и раскачивала его ногу. — У, нехороший какой!.. Говори, а то сейчас укушу! Больно укушу!»
«Кусай, — благодушно разрешал Медведев; ему нравилось, что эта красивая женщина, с которой ему через пару дней придется расстаться, возможно, окажется его троюродной сестрой. — Кусай своего возможного троюродного братца, кусай…» — Он давал ей легкого щелбана по кумполу и смеялся.
«Братца?» — Оксана смотрела на него с изумлением и восторгом. И принималась кивать, как восточный божок с закрученной на колесико резинкой: «Ты!.. Мой!.. Троюродный!.. Братец?.. Да?» Да, говорил Медведев, если подтвердится, что ее прадеда звали Павлом Александровичем, то у него сомнений не будет, потому что он не Медведев, а Медведичовский, и рассказывал ей перипетии своей фамилии, о которой он и пишет роман. «Да, да, — расхаживала по номеру Оксана, — мама тайком говорила, что мы из дворян! Не знаю, правда ли…» — И бросалась набирать свой домашний номер.
Медведев стоял в лоджии, ухватившись руками за поручень ограждения, и думал о назревающих в генеалогической таблице изменениях: возможно, он обретет троюродную сестру, которую впишет в новую клеточку, но потеряет жену, изобразив на схеме разогнутыми скобками конец супружеских отношений…
«…А где ты поищешь? — слышался глухой голос Оксаны. — Потом объясню. Не волнуйся, я сама позвоню. Ну, все, целую…»
Они ехали в Центр по залитой желтым светом набережной, чтобы еще раз внимательно посмотреть родовое древо, и Оксана беспокойно говорила: «Мне очень хочется иметь такого братца, — она осторожно касалась его затылка. — Но может, просто однофамильцы?» Медведев гнал машину и терпеливо объяснял, что однофамильцев среди дворян не было — они все состояли в родственных связях, однофамильцы в России начала века могли быть Ивановы-Петровы-Сидоровы, чьи фамилии образовывались от имен собственных, или Ткачевы, Плотниковы — по роду занятий, а у дворян — если однофамилец, значит, родственник. Он говорил о дворянских книгах, которые велись по губерниям, и попасть в которые было сложней, чем вступить в КПСС, говорил о Геральдической комиссии при Сенате, которая по двадцать лет могла тянуть с решением об отнесении бесспорного соискателя к дворянскому сословию…
Они выходили из машины, и Оксана ловила его ладонь, и ее пальчики просились меж его пальцев: «Вот так теперь и будем ходить, — говорила Оксана. — Брат и сестра». В освещенной арке старого флигеля они повстречали Джорджа — одетого с иголочки, в начищенных ботинках и с зонтом-тростью в руке. Он улыбался Оксане и говорил, что задумал попить греческого вина в одной славной траттории. Еще он говорил, отведя коллегу в сторону и понизив голос, что в номере Медведева не так давно несколько раз звенел телефон. «Возможно, звонили из дома? Подумайте, Сергей». Он трепал Медведева по плечу и желал им хорошего вечера.
Они быстро поднимались в номер, и Медведев, решительно поправлял очки, подходил к висящей на стене миллиметровке и указывал пальцем в квадратик: «Вот он! Николай Павлович. Твой дед! — Он оборачивался к Оксане, призывая убедиться в точности его предположений. — А вот наш возможный общий прадед, — его палец скользил ниже, — Павел Александрович Медведичовский. От него ветви разбегаются, вот моя, вот ваша… Видишь? Ваша — только твой дед…» — «А кем был прадед?» — Оксана смотрела на лист, усыпанный квадратиками, благоговейно, как на иконостас. «Действительный статский советник, — принимался объяснять Медведев, — жил в Петербурге на Большой Морской улице, имел поместья в селах Обречь, Кручина, Солодково Могилевской губернии… Его отец, генерал-аншеф Александр Иоанович…» — Медведев перечислял звания, должности, награды, размеры имений в квадратных десятинах и число крепостных крестьян, коими в разное время владели их предки…
Он разворачивался, чтобы достать из тумбочки папку с досье на пращуров, но Оксана мягко останавливала его, брала за уши и целовала в губы: «Сережа, ты молодец!», а потом ерошила и приглаживала ежик волос и говорила, что троюродным братьям и сестрам целоваться не возбраняется, они даже вступали в браки, как пишут в старинных романах. Медведев молчал и не знал, куда деть руки, пока не догадался слегка приобнять Оксану.
Они стояли, словно замершая в танце пара, и случись судьям американского штата Мэриленд оказаться в комнате и попытаться определить, проглядывается ли между партнерами горящая свеча, и вынести свой вердикт — штрафовать танцоров или признать невиновными в посягательстве на общественную нравственность, — видит Бог, их голоса разделились бы.
— Надо ехать звонить. — Оксана похлопала ладошками по груди Сергея.
— Позвоним отсюда. — Медведев все-таки дошел до тумбочки и вытащил свое богатство — коленкоровую папку с завязками. — Можем чаю или кофе попить. — Губы еще хранили тепло ее поцелуя. — Я тебе сейчас свои фотографии покажу… — Медведев вытряс из папки ксерокопии фотографий. Мелькнула карточка юноши в форме гимназиста, семейный снимок с потертыми краями и цифрами в кружочках над головами… — Смотри, а я пока сбегаю на кухню. Тебе чай или кофе?
— Чай.
— Мы можем на террасе. Будет готово, я зайду или позвоню.
…Когда он поднялся в номер, чтобы доложить о готовности чая, Оксана сидела на кровати и, казалось, готовилась расплакаться. Рядом стоял телефонный аппарат. Она подняла глаза, и Медведев прочитал в них растерянность, досаду, смятение и еще черт знает что, отчего ему сделалось тревожно и неуютно, и он понял, что чашки с чаем, которые он вынес на террасу, будут медленно исходить паром, пока не остынут в забытьи.
— Ты маме звонила?
Оксана всхлипнула и вытащила из сумочки платок.
— Нет. — Она медленно и печально помотала головой. — С твоей женой разговаривала… Я же думала, это ты звонишь… Какая я дура!.. — Она стала вытирать слезы. — Звонит телефон. Я снимаю трубку: «Сережа?» Смотрю, там тишина такая задумчивая. Я алёкнула два раза. Вдруг женский голос: «Будьте любезны Сергея Михайловича». Мне бы, дуре, сказать, что не туда попали, а я сказала, что ты скоро подойдешь. Она и говорит: «Я жена Сергея Михайловича, а с кем я разговариваю?» Я и призналась, что сестра, мы, дескать, случайно познакомились. «А что вы в его номере делаете?» — спрашивает. «Жду его, он на кухню за чаем пошел. Мы тут архивы разбираем, фотографии смотрим…» — «Ну что же, — говорит, — желаю вам добрых родственных отношений. Спокойной ночи». Господи, какая я дура… Представляю, что она сейчас там думает…
Медведев прошелся по комнате, сел в кресло и несколько раз быстро провел рукой по волосам, взъерошивая ежик.
— Ну ничего, ничего… Что-нибудь придумаем… Это я виноват. Ты же правду сказала.
Он быстро представил себе Настю, ее хмурое лицо, представил, как она ходит по квартире, воображая бог знает что, вот она заперлась в своей комнате, достала из заначки сигарету, курит, возмущенно крутит головой: «Нормально! Поехал роман писать!»; рядом, понуро опустив голову и прижав уши, сидит Альма, сын собирается идти провожать приятелей, ткнулся в запертую дверь: «Ма, я пошел!» — «Только не поздно! Слышишь?» — «Слышу!», кончик сигареты подрагивает, Настя невидящими глазами смотрит в телевизор… Но тут же воображение услужливо подсказало другую картину — Настя ходит по квартире и злорадно думает: «Да он, оказывается, блядун!.. Правильно я ему рога наставила, и еще наставлю, нечего мне, как дуре, дома сидеть». И она торжествует: «Посмотрим, что ты будешь лепетать со своей сестричкой. Я-то все по-умному сделала — свидетелей нет…» Но вот она закуривает, смотрит в окно и ревностно думает: «А ведь сколько лет я ему верила, дура…»
— Она сказала, что желает нам добрых родственных отношений, — продолжала травить себя воспоминаниями Оксана. — О, господи! На пустом месте!..
— Не горюй. — Сергей подсел к Оксане и погладил ее по спине. — Сейчас маме твоей позвоним, все выясним. Все образуется. Вытирай слезы и звони…
— А ты Насте позвонить не хочешь? — Оксана хлюпнула носом и тревожно посмотрела на него. — Я пока выйду, прогуляюсь…
— Нет, пока не буду. — Медведев помотал головой. Он сидел, сцепив ладони. Разговор с Настей грозил принять совсем иной оборот, нежели он выстраивал недавно в своем воображении. Не больно-то теперь позадаешь вопросы — где была и почему не предупредила. Спрос будет с него, если с ним вообще захотят разговаривать… Какой он дурак, ведь Джордж предупреждал, что звенел телефон! Неужели не мог просчитать эту ситуацию! Медведев поднялся и вернул телефон на холодильник.
— Сережа, давай, я билет поменяю и с тобой в Петербург полечу, все ей объясню по-женски. Она мне поверит!.. Я серьезно!
— Давай-ка маменьке твоей позвоним. — Медведев поднес к глазам буклет Центра, выискивая среди муравьиных абзацев греческих букв английский текст — порядок выхода в международную телефонную сеть.
