Клэр Морралл - Изумительное буйство цвета
— Ты не имела права сюда приходить. Когда ты в последний раз хоть что-нибудь делала для своих родителей? Держу пари, они бы содрогнулись, узнав, что ты явилась на их похороны. Немного поздновато, тебе не кажется? Поздно и для всего остального.
— Как смеешь ты меня осуждать? — говорит она, и злость придает ее голосу уверенности. — Ты, не имеющий никакого представления о верности или…
— Ты говоришь мне о верности? Да что ты о ней знаешь?
— Гораздо больше, чем ты…
— Да, конечно. Женщина, которая бросает семью, такая женщина все знает о…
— Бросает? А не правильнее ли сказать, которую выгоняют…
Их голоса борются за превосходство, с каждой секундой возвышаясь все больше и больше.
— Прекратите! — выкрикивает Адриан.
Они останавливаются и смотрят на него.
— Видите ли, — говорит Джейк в неожиданно наступившей тишине, — вы нас всех поставили в неудобное положение. Мы сказали наше последнее «прощай» тридцать лет тому назад. И вовсе не предполагали, что должны будем вновь говорить «привет».
Он громко сморкается и три раза чихает. Потом берет пирожное.
Мартин кажется абсолютно сбитым с толку. Он пьет чай огромными глотками и, принявшись за стоящие на столе рядом с ним бутерброды, поглощает их один за другим. На тарелке их предостаточно. Теперь какое-то время он будет при деле.
— Я вообще не понимаю, что происходит, — говорит Пол. Он высказывается как раз вовремя, не дав им тем самым закричать одновременно. — Мы считали тебя умершей.
— Вас неправильно информировали, — говорит Маргарет.
— Откуда же вы появились? — спрашивает Джейк. — Как вы оказались здесь?
— Нечего спрашивать ее, почему она здесь сейчас, — говорит отец. — Лучше спроси, почему она здесь не появлялась последние тридцать лет.
— Это не у меня нужно спрашивать, — говорит она. — А у вашего отца.
Они уставились друг на друга.
— Я пригласил ее, — говорит Адриан.
Все повернулись к нему и застыли в изумлении.
— Ах! — говорит отец. — Так ты ожидал ее прихода?
— Что? — кричит Пол. — Мы все были в полной уверенности, что наша мать мертва, а ты пригласил ее на похороны! Не мог бы ты объяснить ход твоих мыслей более подробно? Как дошел ты до того, что пригласил на похороны мертвого человека? — На секунду он останавливается. — А если б не похороны, что тогда? — добавляет он.
Отец негодующе смотрит на Адриана.
— Что ты вообще об этом знал? — говорит он.
Адриану не по себе. Тот самый Адриан, литератор, уверенный в себе мастер психоанализа, отбиваясь, оправдывается.
— Я все выяснил, — говорит он в свою защиту. — Это ведь естественно?
— Нет, — говорит отец, — это противоестественно. Если бы я хотел, чтобы ты ее разыскал, я сам сказал бы тебе об этом. Почему нельзя было у меня спросить?
— Спросить у тебя? Как могу я спрашивать о чем-то у человека, который сказал мне, что моя мать умерла?
Отец гневно поворачивается к нему:
— Она была мертвой относительно всего, что касалось тебя. Но уж лучше мертвой. Бросить вас…
— А ты сказал им почему? — говорит Маргарет, рассвирепев. — Рассказал, каким замечательным мужем был ты? Расскажи, до чего ты дошел, как ты разбил мою жизнь своими деспотичными требованиями и все тому подобное! — Она ходит по комнате, ограниченная ее маленькими размерами; седые волосы весьма странного вида подпрыгивают туда-сюда с каждым шагом, юбка вьется за ней по полу.
— Она пила, — говорит отец, обращаясь ко всем. — Виски, каждый день, с утра до вечера.
— Это не так, — говорит Адриан. — Это неправда.
Маргарет перестает ходить и оборачивается к нему.
— Спасибо, Адриан, — говорит она. Сейчас она кажется почти нормальной.
Адриан кивает, и на какое-то короткое ужасное мгновение я чувствую, что он сейчас расплачется. В последний момент срабатывает терморегулятор, и, вместо того чтобы расплакаться, он силится улыбнуться.
— И все же это правда, — говорит отец. — Не могу припомнить и дня, когда она не была пьяной.
— А где же ты нашел ее? — спрашивает Джейк.
Адриан пожимает плечами:
— Человека не трудно найти, если ты этого хочешь. Больничные отчеты, электронные справочники, Армия спасения.
— Ха-ха! — говорит отец. — Она ведь не вела жизнь цивилизованного человека где-нибудь в приличном месте по соседству, не правда ли?
Тишина. Становится очевидным, что его догадка оказалась правильной.
— Пьяница! — восклицает он торжествующе.
— Что ты можешь обо мне знать? — презрительно говорит она. — Люди меняются. Даже если с ними так плохо обращаются.
И как узнать, что твоя мама алкоголичка? Когда тебе три года, любая мама как мама; ее поведение в любом случае будет казаться тебе нормальным. Но Адриану было шестнадцать. Уж он-то определенно бы заметил. Обращал ли он тогда на это внимание?
Я держусь за краешек стула, и мне очень хочется оказаться сейчас рядом с Джеймсом. Откуда мне знать, действительно ли она моя мать? Она не такая, какой я ее себе представляла. Но я и не могла вообразить, что увижу ее. Перед моим внутренним взором она никогда не возникала как физическое существо. В моем сознании она была человеком без тела. Она никогда не была реальной, но эта престарелая женщина, что кажется наполовину сумасшедшей, реальна, и ее появление больше тревожит, чем вселяет надежду.
— Тебе здесь не рады, — говорит отец. — Тебе удалось всех расстроить. — Он начинает бормотать: — Мы приехали сюда на похороны, приготовили стол, оделись соответственно. Знаешь, это похороны, а не свадьба, — должно быть, такое легче воспринимается на свадьбе…
— Нет, — говорит Пол, беря горстку орехов. — Моя мать мертва.
Отец начинает снова:
— Ты бросила нас, если помнишь. Это ты всех оставила. «Учись готовить», — сказала ты мне тогда. Мысли о детях не было и в помине — свои эгоистичные потребности ты ставила на первое место…
— Может, тебе все-таки следовало сказать им правду, — говорит она, и хотя ее голос смягчается, в нем остается угроза. Как будто есть еще много вещей, о которых мы ничего не знаем и о которых она готова нам поведать.
— Да, — говорит Адриан, — думаю, нам пора узнать правду.
Сам-то он уже знает правду. Последние несколько месяцев он потратил именно на то, чтобы ее выяснить. Он писал письма, звонил, разговаривал с людьми, которые могли ее знать. Почему он не рассказывал нам обо всем этом? Почему ничего не сказал мне?
— Все дело в книге, правда? — говорит неожиданно Джейк.
Адриан пытается защищаться:
— Нет, вовсе не в ней…
Пол прекращает хрустеть орешками.
— В какой книге?
— Да, в этом все и дело. — Голос Джейка звучит более уверенно. — Ты захотел написать книгу о нашей семье, а когда сделал это, решил докопаться до столь захватывающей семейной тайны. Разве не так?
— Книга — художественный вымысел.
— А, — говорит Пол, — это вы о той книге.
— Почти что так, если посмотреть на все это трезво. — Адриан чувствует себя очень неудобно, неловко двигает шеей, как будто воротник рубашки ему слишком узок. И цвет его лица какой-то нездоровый. Я волнуюсь, как бы у него не поднялось давление. — Мне казалось странным, что не было похорон…
— В этом нет ничего странного, — говорит отец. — Многие не устраивают похорон.
— Да-да, не устраивают, — говорит Пол.
— Слишком дорого. Лишняя трата денег.
Пол съедает сосиску с палочки и пустым ее концом указывает на отца.
— Но большинство людей делают хоть что-то: заказывают заупокойную службу или где-нибудь развеивают пепел. Они не начинают притворяться, что умерший человек никогда не существовал.
— Так или иначе, — говорит отец, — теперь вы знаете правду. Она нас оставила и стала жить своей собственной жизнью. Вам стало от этого легче?
— Но ты почему-то не говорил нам этого, так ведь? — говорит Адриан. — Ты же сказал нам, что она умерла.
— А эта авария на дороге? — говорит Джейк. — Неужели все это неправда?
— Я хотел оградить вас от этого, — говорит отец, ходя по комнате. — Вы были еще очень маленькими. Не смогли бы пережить то, что вас бросили. Разве можно было свыкнуться с мыслью, что ваша мать не хочет…
— Не запудривай им мозги, — говорит Маргарет. — Пичкаешь их своими извращенными идеями…
— Ты оставила нас не попрощавшись, — говорит Пол. — Я лег спать однажды вечером, а утром тебя уже не было. Ты даже не постирала мои джинсы. Ты пообещала, что они будут готовы к первому дню каникул. Они валялись на полу рядом со стиральной машиной вперемешку со всякими носками. Я так никогда и не смог избавиться от этого запаха.
Щеки Пола становятся очень бледными, почти голубыми, но кверху от шеи поднимается розовая волна. Ему сорок два года, он охвачен гневом. Никогда раньше я не видела его разгневанным. Только иногда — безразличным.
