Клэр Морралл - Изумительное буйство цвета
— Как жаль, что мы не видели тебя несколько лет, — говорит она. — Они по тебе скучали.
Я подхватываю поднос с чашками и несу его в гостиную.
Здесь разговор течет плавно, случайный смешок подавляется, неловкость чувствуется во всем.
Входная дверь открыта на случай, если кто-то придет позже. Я предлагаю чай Мартину и пытаюсь ускользнуть от Сьюзи, которая с ним разговаривает.
В дверях появляется странная женщина; она так нас рассматривает, что мне становится не по себе. Не могу припомнить, чтобы я видела ее в крематории. Она очень маленькая, с длинными волосами, абсолютно седыми, которые ниспадают на спину удивительно небрежно, как будто не хотят соответствовать ни росту, ни возрасту их хозяйки. Глаза ее, яркие и глубокие, излучают некую агрессивность, когда она оглядывает всех в комнате. Она оценивающе рассматривает одного за другим, но перед тем, как наши взгляды должны встретиться, я неловко опускаю глаза, почувствовав себя виноватой уже из-за того, что ее рассматриваю. Когда я снова поднимаю голову, она на меня не смотрит. Я не та, кого она ищет, думаю я с облегчением. На ней блекло-розовый вельветовый халат поверх фиолетовой блузки из тонкого шифона. Внизу, из-под длинной юбки, виднеются серые носки и сандалии на плоской подошве. На голове у нее мягкая шляпа с синим узором. Она похожа на бродяжку. Женщина лет семидесяти, которая ведет себя как Алиса из Страны чудес.
Я отвожу от нее взгляд и предлагаю Адриану чашку чая, но он меня не замечает.
— Адриан, — говорю я, — возьми чай.
— Да, — отвечает он, однако так и не берет.
Я снова смотрю на женщину, и мне начинает казаться, что в ней есть что-то смутно мне знакомое.
Отец ведет с Полом дебаты по поводу того, стоит ли жить до ста лет. Джеймсу кажется, что он тоже участвует в разговоре, но отец его игнорирует.
— И что плохого в этой телеграмме от королевы? — говорит отец. — Это признание твоей неиссякаемой энергии.
— Тогда уж лучше не надеяться, что ты ее когда-нибудь получишь, — говорит Джеймс.
— Я уже прожил три четверти века. Не вижу причин, которые не дадут мне справиться и с финальной, четвертой.
— Но ведь, становясь старше, — говорит Пол, — ты теряешь способность работать, как раньше. Так стоит ли так стараться?
— Бесспорно. Твой мозг еще работает, и ты это понимаешь. А впереди у тебя годы.
— К сожалению, — говорит Джеймс, — все остальные должны оплачивать расходы на твое лечение в форме подоходных налогов.
— Но я не собираюсь уходить, — говорит отец. И добавляет медленнее: — У меня ощущение, что мне не многим более… двадцати.
Конечно, Джеймс не относил свои слова на его счет. Но это и не был ответ Джеймсу. Он рассматривал женщину, появившуюся в дверях. Мы все посмотрели на нее. Все забыли на миг о еде, поставили на блюдца чашки, которые перед этим держали в руках.
— Что? — говорит отец и умолкает.
Он хмурится и трясет головой; смущение застывает на его лице.
* * *Женщина смеется; пронзительно и слегка истерично.
— Ну что ж, — говорит она. — Ребята, привет!
Мой отец смотрит на нее в таком изумлении, как будто не верит собственным глазам. Я жду, что сейчас он произнесет имя: Люси, Элен, Анджела, — одно из тех имен, что в письмах на чердаке; но по какой-то непонятной причине я знаю, что происходит сейчас совсем другое.
— Марг… — говорит он и останавливается. — Маргарет?
Он отставляет свою чашку с блюдцем и поворачивается к ней спиной. Мне видно, как покраснело его лицо.
— Как ты осмелилась? — медленно выговаривает он, и дальше — значительно громче: — Как посмела ты явиться сюда?
Матери. Новорожденные. Биологически соединенные пуповиной. Когда я родилась, легкий укол времени закрыл соединительный проход, кровь поднялась от сердца к легким. Что-то в этом роде. Когда-то я была частью моей матери, а потом перестала ею быть. Наше разделение должно было проходить более плавно. Не так внезапно. Внезапность дала ощущение, будто меня бросили.
…Я слышу в комнате дыхание каждого, но не слышу своего собственного. Неужели эта женщина — Маргарет, мать Дины, Адриана, Джейка, Мартина, Пола и моя? Мертвый персонаж, воскресший в теле маленькой злой старухи? Она даже не выглядит настолько большой, чтобы быть матерью шестерых, и настолько значительной, чтобы быть моей мамой.
— Гай Веллингтон, — говорит она. Ее голос звучит ниже, чем раньше, но все равно остается таким же зловещим. — И ты еще имеешь наглость стоять здесь и спрашивать, почему я пришла? На похороны собственных родителей? Вот как ты осмелился здесь появиться? — Совсем неожиданно ее речь звучит как речь человека образованного, что абсолютно не соответствует ее внешнему виду.
Пол смотрит на нее в полном замешательстве.
— Кто вы? — говорит он.
Адриан направляется к ней, протягивает руку.
— Я Адриан, — говорит он. — Я ждал, что вы приедете раньше. — Его голос изменился: стал еще выше на высоких нотах и звучит неровно.
— Ждал? — говорит отец.
Она стоит и смотрит на него, оглядывает с ног до головы. Не похоже, чтобы он произвел на нее впечатление.
— Адриан, — говорит она в результате, — я думала, что ты выглядишь совсем не так.
— Я тоже не такой вас себе представлял.
— Что же означает «ждал»? — говорит отец.
Маргарет и Адриан неловко жмут друг другу руки, оба без особого желания, как будто боятся заразиться и стараются побыстрей друг от друга избавиться.
Бабушкина подруга из Эксетера отставляет свою чашку с блюдцем, подвинув их ко мне; звон посуды на короткое время всех отвлекает. Она не допила свой чай.
— Что ж, — говорит она резко, — думаю, мне пора. — Она неопределенно всех оглядывает. — Где там мое пальто?
Никто не отвечает, каждый надеется, что ею займется кто-то другой. Это следовало бы сделать Джеймсу, так как его лично возвращение моей матери не затрагивает. Мне бы хотелось как-то подтолкнуть его к действию, но он сидит в другом конце комнаты, вместе со всеми смотрит на Маргарет, и мне не удается перехватить его взгляд.
— Мое пальто… — повторяет бабушкина подруга, начиная нервничать.
— Да, конечно, — говорю я. В конце концов, я — единственный человек, кому знаком этот дом.
Я веду ее в холл, и дальше, в спальню, где оставленные пальто сложены на моей кровати. Я иду впереди очень живо, стараясь и ее вынудить действовать быстрее. Но она движется удручающе медленно. А я так боюсь пропустить что-нибудь важное.
— Спасибо, Китти, — говорит она, застегивая длинное легкое пальто.
На ней коричневые дорожные туфли, очень гармонирующие с ее шерстяным шарфом, который она обматывает вокруг шеи. Мне хочется сказать ей, что сейчас июль. Что летом ходить в шарфе нет никакой необходимости. Но я этого не делаю, потому что мои слова займут слишком много времени.
— Они очень любили, когда ты к ним приезжала, — говорит она. — Как они гордились, когда ты сдала тот экзамен… — Она прерывается, вытаскивает из кармана пальто носовой платочек и громко сморкается.
Глаза у нее совсем красные. И о каком это экзамене она говорит? Не путает ли она меня с Маргарет?
— Как жаль, — снова говорит она. — Я так долго знала твоих бабушку и дедушку. Они всегда были так добры ко мне.
Она опять сморкается. Потом неуклюже целует меня в щеку и спускается в холл. Никогда не видела ее раньше. Даже не представляю, откуда она знает, как меня зовут.
Когда я возвращаюсь в комнату, все, не входящие в состав нашего семейства, поспешно расходятся. Они знают, где найти свои пальто, и не обращаются за помощью. Остается только Бетти. Она заинтересовалась Маргарет.
— Мы вместе учились в школе, — вставляет она мимоходом, как бы продолжая разговор.
— Что? — говорит Маргарет. Она озирается в замешательстве. — О какой еще школе вы говорите? — Теперь ее голос звучит менее уверенно.
— Тогда я была Бетти Томпсон. Младше вас на класс, в деревенской школе. Я как-то пригласила вас на вечеринку, и вы согласились, но так и не пришли.
— О да, Бетти Томпсон, — говорит Маргарет после паузы. — Как поживаете?
Я вижу, что она совсем не помнит Бетти, понимает это и сама Бетти.
— Об этом как-нибудь в другой раз, — говорит она и выходит из комнаты, чем-то удрученная. Больше она не напоминает мне птичку. Ее мелкие движения потяжелели, стали менее плавными.
И вот мы остались наедине с этой женщиной, которая конечно же не может быть нашей матерью. Вся семья, за исключением Дины, Лесли, Эмили и Рози. Мы за сотни миль от дома, за столом, уставленным едой на скорую руку, пытаемся завязать разговор с матерью, которую до сих пор считали умершей.
Отец ждал, пока комната освободится. Как только удалился последний человек, не имевший отношения к семье, он пошел в атаку:
