Первая в списке - Виткевич Магдалена

Если бы это было так легко, я бы сразу побежала. К сожалению, тогда мне это казалось невозможным.

Когда я приехала в больницу, обход уже завершился. Я снова постучалась в кабинет доктора Станиславского.

– Здравствуйте, – прошептала я голосом маленькой девочки, но мое глубокое декольте, казалось, шептало что-то совсем другое.

– Добрый день. Я ждал вас. Пожалуйста. – Он указал на стул напротив себя.

Я села, закинув ногу на ногу. Конечно, я осознавала свои сильные стороны и очень часто ими пользовалась.

– И какие же прогнозы?

– Трудно сказать. – Доктор начал просматривать документы. – В лечении острого миелоидного лейкоза мало что изменилось за последние двадцать лет. Нам повезло, что пани Патриция молода. Гораздо лучше лечение проходит у людей молодых. У подавляющего большинства больных достигается многолетняя выживаемость. В принципе, ее можно лечить фармакологически. Однако в ее конкретном случае лучше было бы сделать пересадку костного мозга от донора. При том что мы продолжим фармакотерапию.

– Вы уже нашли донора?

– Пани…

– Ина. Каролина.

– Пани Каролина, пока рано говорить об этом.

– Значит, есть кто-то?

– Я сказал вам – говорить об этом пока рано.

– А когда мы сможем говорить об этом? Когда будет донор?

– Понимаете… Когда донор пройдет тщательные обследования и мы поймем, что он подходит, мы обязательно начнем готовить пани Патрицию к этой процедуре.

– Вы сказали «когда донор пройдет тщательное обследование», – не отступала я. – Значит, он уже нашелся?

– Пани Каролина. Я уже сказал вам, что больше ничего не могу сообщить.

– То есть вы не можете сказать, есть надежда или нет? – не унималась я.

– Надежда есть всегда. – Он улыбнулся. – Особенно в этом отделении.

Я осталась очень недовольна этой встречей: вроде как что-то узнала, но в итоге ничего.

Патриция была не в форме. Все время спала. Мы даже не разговаривали. Я смотрела на ее изможденное лицо, почти ничем не напоминающее ту Пати, какой я ее знала раньше. Я исполнилась решимости сделать все, чтобы она выздоровела.

Я вышла из здания, вытащила телефон, чтобы вызвать такси, и закурила.

– Это надо бросать, – услышала я голос.

– Что бросать? – Я обернулась и увидела в дверях доктора Станиславского.

– Курить.

– Это так, это нервы.

– А что мне, врачу, остается сказать, когда я вижу такое? – Он пожал плечами.

– Действительно, что? Ну, например: переходите на сигары, обычная сигарета ваш стресс не снимет.

А дальше была картина маслом: элегантным движением изящной руки я бросаю элегантную сигарету на тротуар и придавливаю ее стройной ногой, обутой в последний писк высокой моды.

– Может, вас подвезти? – предложил он.

Я удивленно посмотрела на него.

– Ну, разве что вы едете в сторону Собутки.

– Могу поехать. Мое дежурство только что закончилось.

– Что ж, так и быть, не откажу вам в удовольствии подвезти меня.

– Вы давно знакомы с пани Патрицией?

– Давно… больше двадцати лет…

– Я не видел вас здесь раньше.

– Я была далеко, – сказала я. (А ведь я на самом деле была далеко. Мыслями, воспоминаниями.) – Я была очень далеко, пан доктор.

Когда мы подъехали к дому, я протянула ему визитку.

– Журналистка? – спросил он, не отрывая глаз от визитки.

– Журналистка. Вы можете пообещать мне, что, если что-нибудь станет известно, дадите знать – позвоните или хотя бы напишете пару строк?

– Обещаю, – он посмотрел на меня своими бездонно-голубыми глазами.

Я улыбнулась. Теперь я была уверена, что вытащу из него всю нужную мне информацию.

В тот день я проснулась в прекрасном настроении.

Я чувствовала себя нужной, важной. А для кого-то даже очень важной. За несколько дней до этого я договорилась с одним господином из фонда, что необходимые для исследования пробирки они пришлют в лабораторию в больнице в Косцежине. И что я там буду к девяти.

Накануне я взяла на работе выходной. Один раз можно. Я была так взбудоражена всем происходящим! Я никогда раньше не отпрашивалась с работы, потому что никогда не болела, а когда болели мои дети, бабушка всегда была на подхвате. Так что сегодня я имела полное право на отгул.

Кровь на анализ я сдала быстро. Свободного времени было много. По дороге домой я зашла в кафе. Когда я последний раз была в кафе? Давно, еще с Томеком. Причем именно в этом кафе.

– Латте, пожалуйста. С карамельным сиропом.

Я села за столик, взяла газету.

Через три недели пятилетней девочке из Кракова будет проведена пересадка костного мозга. К сожалению, два предыдущих потенциальных донора неожиданно вышли из программы. Такие случаи, к сожалению, не единичны. Как отмечают эксперты, бывает, что доноры уходят, не сообщая причины, и они имеют, на это право.

На каждом этапе можно отозвать свое согласие на участие в процедуре медицинской помощи.

Однако следует иметь в виду, что за 10 дней до плановой операции по сбору материала для пересадки костный мозг пациента, готовящегося к операции по пересадке, разрушается, и, если этот пациент не получит костный мозг от донора, он умирает.

Эксперты отмечают, что поиск донора, который проходит на волне кампании, лишенной подробной информации, увеличивает риск случайного выбора. Следовательно, исключительно важно осознавать и воспитывать потенциальных доноров.

Я не отступлю. Ни за что. Не откажусь. Я чувствую, что это правильное решение. Может быть, благодаря мне чей-то муж, жена или мать получит новую жизнь… Эх, если бы у Томека в свое время был такой шанс…

Когда я привела Ину к маме, я почувствовала, что наша жизнь снова вышла на правильный путь. Мама заулыбалась, Ина стала помягче. Даже врач стал чаще бывать у нас. К сожалению, до сих пор не было известно, как обстоят дела с донором. Всю процедуру я знала наизусть. Я знала, что с момента, когда они кого-то найдут, до пересадки может пройти несколько месяцев. Понятно, хотелось, чтобы донором оказался человек ответственный и добрый. Кто-то, кто захочет подарить моей маме жизнь.

– Мама, я знаю, что кто-то обязательно найдется.

Она улыбнулась. В последнее время она почувствовала себя чуть лучше, и был шанс, что ее отпустят на пару дней домой.

– Надо верить в это, дочка.

– Потом мы с ним встретимся. Или с ней. И подарим ей что-нибудь очень особенное, что можно получить только от нас. Твои огурцы, например.

Она рассмеялась. Это было чудесно – я так давно не слышала ее смеха.

– Мама, и мы возьмем ее с собой в отпуск. Есть такое место, куда бы ты хотела поехать? Если бы ты могла сесть в самолет, машину, если бы у тебя была куча денег? Куда бы ты поехала?

– Я бы хотела… на берег Брды.

– На Брду? – Вряд ли какой другой ответ мог меня удивить больше.

– Я хотела бы снять заклятие с реки. Не знаю, что там Ина тебе нарассказывала…

– Да все, что было, то и рассказала…

– Ты должна сообщить отцу. Что я больна. Что в случае чего…

– Мама. Никакого «в случае чего». Мы едем на Брду. После операции. Ты уже сможешь встретиться с ним, с ней, кто бы это ни был, мы заберем его на Брду!

– Ну ладно, – неуверенно сказала мама.

– Если только он не из Гонолулу. А то будет тяжело, – рассмеялась я.

– Нет. Это полька.

– Мама? – Я схватила ее за руку. – Неужели ты знаешь больше, чем я?

– Я знаю только, что есть донор и что сейчас проходит окончательную проверку. Результаты должны быть готовы в ближайшее время. Теперь нужно молиться, чтобы донор не передумал.

Я была на редколлегии в редакции, когда у меня зазвонил телефон. Я пару раз нервно взглянула на мобильник, но отвечать не стала, потому что шефа сегодня не было и собрание вела ненавистная мне заместитель начальника. Добавлю, что ненависть была взаимной.