Первая в списке - Виткевич Магдалена
– Прекрати. Пробьемся.
Я собрала минимум самых необходимых вещей, потому что в тот же день планировала вернуться в Варшаву. Я просто хотела увидеть Патрицию. Ну и еще ее врача, от которого собиралась услышать, что Пати обязательно будет жить. Уж я-то заставлю его дать гарантию!
К полудню мы уже были в Гданьске и сразу направились в больницу.
– Я зайду первой, – решила Каролина. Я прекрасно ее понимала. – Хочу сначала посмотреть, как себя чувствует мама.
Она вошла в палату. В щель от приоткрытой двери я увидела худощавую женщину, лежащую на кровати. Голова была закутана в черно-красный платок. Мои глаза сами закрылись еще до того, как затворилась дверь, но я успела увидеть то, чего так боялась: моя всегда энергичная, полная жизни подруга лежит пластом, не имея сил ни на что. Лишь бы у нее хватило сил на жизнь!
Вскоре дверь открылась. Карола дала знак.
– Входи, – тихо сказала она.
Я подошла к кровати, села рядом с Патрицией, взяла ее за руку, всю в проколах. Прижала ее к своей щеке. Я не могла сказать ни слова. Я посмотрела на нее, и из ее глаз потекли слезы. Из моих тоже.
Наше молчание прервала она, показав на голову:
– У меня твой платок.
Действительно. На ней была бандана с Бобом Марли и надписью «Woman, no cry»[16].
– Я искала ее двадцать лет, – сказала я.
Она улыбнулась.
– Мы еще увидимся? – спросила она. – Мне не придется возвращать ее тебе сегодня?
Я покачала головой.
– Это хорошо, – рассмеялась она сквозь слезы. – После стольких лет я предпочла бы произвести на тебя впечатление получше.
– Не нужно, – погладила я ее по худой руке. – Я сделаю все, чтобы ты была здорова. И тогда мы учудим какое-нибудь безумство.
– Например?
– Не знаю. Поедем на Сейшелы или еще на какие-нибудь Карибы.
– Карибы?
– Ну хотя бы. Или куда ты пожелаешь.
– Обещаешь?
– Обещаю. Я действительно сделаю все, чтобы ты была здорова.
– Прости за все.
Патриция уснула. Это оказался странный разговор. После двадцати лет потерянной дружбы первое, что она сказала, это что у нее мой платок с Бобом Марли. Бессмыслица.
– Карола, отведешь меня к ее врачу?
Девушка кивнула, прикрыла маму одеялом, и мы вышли из палаты.
– Доктор Марек Станиславский, – сказала Каролина и указала на комнату. – Очень хороший.
– Ну и слава богу. Идешь со мной?
– Схожу, а то он может ничего тебе не сказать.
Мы вошли в кабинет. За письменным столом сидел импозантный поджарый мужчина моего возраста. Вошла и сразу пожалела, что фактически не подготовилась к очередному журналистскому заданию: вот если бы на мне была блузка с пуговицами, я могла бы их так расстегнуть, что сбор информации пошел бы лучше. Но я сделала максимум в заданных обстоятельствах – одарила его самой лучезарной из всех моих улыбок:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – сказал он, отрывая глаза от своего компьютера.
– Каролина Рыбиньская. – Я протянула ему руку. Он встал (высокий!) и протянул мне свою.
– Марек Станиславский.
– Вы лечите мою подругу, – начала я.
Доктор посмотрел на Каролу.
– Да. Пани Патрицию Шафранек.
– Не могли бы вы сказать мне… каковы прогнозы?
– К сожалению, я не вправе затрагивать эти темы в разговоре с вами.
– Но…
– Мама согласна, – попыталась спасти ситуацию Каролина.
– Хорошо, я поговорю с вашей мамой. Если она действительно ничего не имеет против, я предоставлю любую информацию.
Я смотрела на него в ярости.
– Пожалуйста, приходите завтра. – Он улыбнулся голливудской улыбкой. – После обхода, думаю, обязательно получу такое согласие.
Не, это чё такое, это вообще как называть? Наглость просто. Мужик явно меня бортанул, а я к такому обращению не привыкла. Последнее слово всегда и везде оставалось за мной!
– Карола. Я сегодня переночую у вас, ладно?
– Само собой. С Майкой познакомишься и с бабушкой Зосей.
– Вот именно – с Майкой. К ребенку с пустыми руками не ходят… Есть что-нибудь такое, что ей нравится?
– Пони. Во всех вариантах. Но больше всего, кажется, принцесса Селестия. Раскраски, книжки, фигурки. Наверняка в киоске что-нибудь будет.
Прежде чем мы покинули больницу, я еще раз успела взглянуть на Патрицию. Она спала. Мне не хотелось ее беспокоить. Увижу завтра… Да, завтра я буду во всеоружии: надену короткое платье и еще раз зайду к этому доктору. Я решила подружиться с ним. Ради Патриции. И боже упаси, никакого флирта, ну разве что самую малость. У каждой девочки есть свои любимые игрушки: у Майки – пони, у меня тоже были свои любимые игрушки.
*В доме Патриции я чувствовала себя как в своем собственном. В том, который был у меня двадцать лет назад. Меня накормили картошкой, котлетами и салатом из тертой моркови.
– Как в детском саду, – улыбнулась я.
– Нет, в детском саду не вкусно, – поморщилась Майка. – Вкусный только смурфиковый суп.
– Я такого не знаю, – улыбнулась я в ответ.
– Тогда, тетя, пойдем со мной завтра в садик. Может, как раз он будет.
Всего два дня потребовалось на то, чтобы вернуть себе подругу и стать членом ее семьи. Любимой тетей, которая приносит подарки и отводит ребенка в детский сад.
– Я провожу тебя, обещаю. А потом мы сходим к маме.
– Мама заболела. Но она поправится. Она никогда не бросит нас. Она мне так сказала.
Сколько сил было в этом маленьком человеке. Говоря это, она смотрела на меня своими карими глазами, полными доверия ко мне и веры во все лучшее. Она схватила меня за руку и потащила в свою комнату, где мы провели чудесный вечер, играя в пони. Ах, если бы меня сейчас видел главный редактор!
*На следующий день я снова поехала в больницу. Конечно, сначала в меня впихнули сытный завтрак. Бабушка Зося чувствовала себя призванной откармливать всех, кто не дотягивал до габаритов борца сумо. Потом, как мы и договорились, я отвела Майку в детский сад. Мне не хотелось возвращаться домой, поэтому я взяла такси и поехала прямо в больницу.
– А не могли бы вы поехать через улицу Флориана Цеиновы?
– Это ж Олива. Крюк придется сделать.
– Знаю, знаю. Мне нужно кое-что увидеть.
Мы ехали по Грюнвальдской, потом свернули в маленькую улочку. Справа стоял бабушкин дом.
– Остановитесь на минутку, – попросила я. Вышла из машины. Посмотрела на калитку: как раз выходил молодой парень. Калитка скрипнула знакомым голосом. Я улыбнулась.
– Хотите войти? – спросил он.
– Нет, нет. Просто я жила здесь раньше. Замечательное было время.
– Это потому что дом замечательный. Папа говорит, что у него хорошая энергетика.
– Наверняка. Берегите его.
– Мы бережем, заботимся. Мы живем здесь всего два года. Но практически ничего не меняли.
– Я вижу. Даже калитка скрипит, как раньше, – улыбнулась я.
– Мне нравится этот скрип. По крайней мере, известно, когда кто-то идет.
На этот раз я улыбнулась про себя. Эта скрипучая калитка несколько раз спасала нас с Петром – прежде чем нас успевали застукать на ковре в столовой. От скрипа до появления гостя обычно проходило пятнадцать секунд. В течение пятнадцати секунд человек мог полностью одеться, включая шнуровку мартинсов. Проверено – я не раз убеждалась в этом.
– Ты прав. Скрип часто оказывается полезным. Пока.
Я помахала парню и села в такси.
– Теперь на Приморье, пожалуйста. Ягеллонская.
Таксист ни о чем не спрашивал. Он поехал вдоль самого длинного жилого дома, который здесь называют кто волнорезом, кто волной, потом свернул у аптеки в небольшую улочку. На этот раз я не выходила из машины. Посмотрела на приоткрытые окна на третьем этаже. Поток воздуха вытянул занавеску наружу. Сквозняк, не иначе. Мама не любила сквозняки. Здесь что-то не так… Достаточно было выйти из машины, позвонить по домофону на номер девять и сказать: «Здравствуй, мама, здравствуй, папа, это я, ваша дочь, приехала к вам в гости».
