Тамрико Шоли - Внутри женщины
Я нашла ее, точнее разыскала, сама. В самом начале проекта ко мне обращались сплошь с историями любви, а я хотела не только нежных слов, но и преодолений. Несколько лет назад я писала репортаж про наркозависимых парней, удавивших в себе эту гадость. Я даже влюбилась в одного из них и даже взаимно. Помешал страх: он боялся, что, переполненный чувствами, вернется повторять свои девять кругов ада. С тех пор мы с ним больше не виделись. А теперь я снова позвонила ему днем, с небом без единого облака, и спросила, как обстоят дела. Спустя полчаса мешковатой беседы у меня было восемь женских телефонов. Спустя еще час – согласие Жени встретиться.
Досье
Имя: Женя
Возраст: 24 года
Профессия: студентка
Семейное положение: в ожидании
Материальное положение: среднее
Жилищные условия: съемная комната в трехкомнатной квартире с двумя девушками-студентками
Дополнительные бонусы: умение побеждать себя
– Привет, – она протянула мне руку. В последнее время женские рукопожатия сильно вошли в обиход. Они не такие крепкие и порой очень уместны, символизируя женское желание обойтись в беседе без гендерных жестов.
У Жени была короткая светлая стрижка, темные брови и темный лак на ногтях. А еще длинный вязаный кардиган и джинсы. Она была такой же худой и невысокой, как и я. Взгляд на одном уровне немного сблизил нас, хотя мы и виделись впервые в жизни.
– Привет. Спасибо, что пришла.
– То есть опоздала почти на тридцать минут. Прости.
– Ладно уж. Это так нормально для журналиста – ждать.
– И часто такое случается?
– Да постоянно. Люди как-то не сильно спешат рассказывать о себе личное. Бывает, что и не приходят вовсе.
– И зачем тебе это надо? Чужие истории?
– Наверное, чтобы понять свою собственную. Довольно банальный ответ, да? – Я попросила официанта принести воду и овощной салат. Мне действительно казалось, что цель этого женского исследования никакая не социальная, а глубоко интимная и касается моей личной встречи с собой как с женщиной.
– Но если я расскажу тебе о том, как была конченой наркоманкой, ты поймешь сущую малость, потому что никогда ею не была, – Женя тоже заказала воду. Без ничего.
Разговор не клеился. Еще одна привычная практика для любого журналиста. Люди ведь не умеют разговаривать. Они отвечают вопросом на вопрос, уходят от изначальной сути, настаивают на своем, шутят не к месту или слишком серьезничают. Если бы люди умели разговаривать, можно было бы столько всего обсудить. Но вместо этого мы кидаемся словами, словно камнями, оставляя на теле друг друга синяки. Кто сильнее ударит, тот и выиграл.
В этом плане журналисту просто приходится учиться вести разговор, потому что хорошая беседа – это его хлеб. Но этот навык не помешал бы каждому из нас, потому что хорошая беседа – это жизнь.
– Слушай, ну если уж мы с тобой встретились из сотни тысяч людей, значит, в твоей истории должно быть что-то, что мне нужно знать.
– Ты веришь в такие штуки?
– Больше, чем в саму себя, – я положила руку на сердце для убедительности. И да, я всерьез верю в то, что в словах случайных людей Бог подкидывает нам ответы на вопросы.
В кофейне было много дерева: деревянные столы и стулья, коричневые шкафчики вдоль стены, широкие деревянные подоконники, на которых лежали газеты.
Официант в коричневом халате поставил перед нами два стакана с водой без газа.
– Ладно. Тогда слушай. Впервые я попробовала наркотики в четырнадцать лет.
– Что это было?
– Амфетамин, конечно, – Женя опустила взгляд в пол. Четырнадцать – тот возраст, про который обычно есть что вспомнить. – Я выросла в малюсеньком городке, почти селе. Там тогда было так скучно. Ты себе не представляешь, как там скучно. А я была, говорят, красивой девочкой.
Я ей поверила. Худоба и чрезмерные для ее возраста морщины не смогли спрятать правильные черты лица.
– Я любила носить джинсы и безразмерные рубашки, футболки – тогда так было модно. Копила на помаду и потом красила губы малиновым цветом. Ярким, чтобы меня издалека было видно, – Женя усмехнулась, и я следом за ней. В моем детстве тоже были «дикие» губы в знак протеста всему. А еще роковые «стрелы» вокруг малолетних глаз и дешевые блестки от лака в волосах. Почему нам так не нравится быть детьми? – Все говорили, что я должна стать моделью или актрисой. У меня еще длинные такие волосы были, до пояса. А я хотела стать женой Славика из пятого дома. Сначала мы с подружками просто ходили мимо его компании. Они же были старше на несколько лет, мы как-то стеснялись, а они не особо и звали нас. А потом мы со Славиком познакомились в продуктовом магазине. Я волновалась и улыбалась ему изо всех сил. И он позвал меня в их компанию.
В одну секунду я очутилась в своем собственном прошлом. Большая труба за школой и спортивная площадка – две главных точки сбора молодежи нашего района. Там круглосуточно крутились и старшеклассники, и мы. Гитара, Цой[5], сигареты, зажатые пальцами с характерными «точечками» от синей ручки, первые поцелуи, дешевое вино. Для многих из нас эти места на карте города определили будущее.
– Его компания, как и он сам, были не самыми паиньками. Но мне хотелось быть взрослой по-настоящему, а не только своей помадой на губах.
– Он был твоим первым мужчиной?
– Да. Это случилось у него дома, – мне показалось, что Женя немного смутилась. – Это было осенью, в сентябре, днем. Он усадил меня на кровать и начал целовать. Потом он снял с меня одежду и накрыл своим телом. А я была уверена, что если он это делает, значит, по-настоящему любит.
– А теперь ты думаешь, что не любил?
– Теперь я стараюсь об этом не думать.
Я попросила официанта принести нам чай с мятой. Небо в окне кофейни нахмурилось, и создалось впечатление, что Жене, мягко говоря, не очень приятно вспоминать прошлое. Нужно было взять небольшую паузу и отдышаться. Я чувствовала, как иду по заминированной душе – один неверный шаг, и мы подорвемся обе. Скорей бы начался дождь.
– Но я ни разу не пожалела, что это был именно он. Первым. Я не знаю, женщины вообще о таком жалеют, если это было по их воле?
– Не знаю, – я честно пожала плечами. – Я тоже никогда не сожалела. Он мне потом сжег сердце, но за ту ночь я ему всегда буду благодарна. Знаешь, у нас с тобой оказывается много общего. А ты говорила, что я не смогу понять тебя.
– В таком случае женщины всего мира поймут меня. Потому что я во всем следовала за ним. Все было быстро: кто-то притащил в компанию травку, а потом и амфетамин. Сначала в таблетках. Все пробовали, и я тоже. Мы же были одним целым. Это было здорово, как ощущение полета. Взявшись за руки, мы бесконечно целовались, улыбались друг другу и летали. В этом тесном городе, в одних и тех же джинсах, с распущенными волосами, казалось, что весь мир – наш. Нам не нужны были другие страны, моря и океаны, дома с канделябрами… Мы были здесь и сейчас. Клянусь тебе, это было именно это пресловутое «здесь и сейчас». Нам было четырнадцать и семнадцать лет – о какой смерти могли быть мысли? Мы были бессмертны!
Женя широко улыбнулась. В какой-то момент мне даже показалось, что по улице забегали блики солнца. Забытое ощущение бессмертия, когда для того, чтобы полететь, достаточно просто выбежать на улицу. Когда для того, чтобы считать мир своим, достаточно помнить свое имя. А для того, чтобы чувствовать себя любимой, достаточно любить самой.
Этот полет действительно прекрасен. Пока тебе на пути не встречается кусок дерьма.
– А что твои родители?
– Родители как родители. Работали, меня не сильно мониторили. В школу не вызывали, ночевать приходила домой – чего меня было трогать? Малиновой помадой я красилась уже на улице. Они ничего не знали. Я сама ничего не знала. Разве я тогда думала, что подсяду?
– Расскажи про первый раз.
– Ох… Тут нечего рассказывать. Мы были в чьей-то квартире, нас там было человек пятнадцать, наверное. Я многих не знала. Помню, что первые несколько часов мне было хорошо. Как именно хорошо, не помню. А потом стало тошнить. Я перестала соображать, а потом меня вырвало. Помню, когда выходила из ванны, все казалось каким-то другим. Я села на пол уже в комнате, а там какая-то девушка мне сказала: «Ничего, пройдет. И подсядешь, как мы». Я хорошо это запомнила. И подумала, что она несет бред. С чего бы это мне подсаживаться на эту гадость и разукрашивать потом чужие ванные комнаты. Славик с кем-то хихикал в соседней комнате. Я вообще тогда ничего не опасалась.
Все точно. Я начала курить, когда мне было тринадцать лет. Думала ли я тогда, что эта гадость затянет меня на пятнадцать лет? Ха. У молодости нет свойства думать про будущее. Здесь и сейчас. Впрочем, у взрослых людей это качество встречается тоже довольно редко. Но это уже не «здесь и сейчас», это уже банальная глупость и безответственность. В детстве все от отсутствия жизненного опыта, во взрослости – от нежелания думать.
