Фердинанд Ойоно - Жизнь боя

Толпа хлынула в церковь. Белые ушли. Остался лишь один белый, чтобы наблюдать за работой столяров, которые спустились во двор с досками и листовым железом. Примкнув к ружьям штыки, двое стражников ходили взад и вперед по веранде перед комнатой, где покоилось тело.

Похороны состоятся завтра в четыре часа. Стражники дважды прогоняли меня. Отец Вандермейер ничего не сказал.

Моего благодетеля похоронили в части кладбища, предназначенной для белых. Могила преподобного отца Жильбера находится рядом с могилой девочки, которую Диамон прижил с любовницей, а потом удочерил… Отец Вандермейер сам отслужил панихиду. Все данганские белые были в церкви, даже члены протестантской миссии США.

Только теперь я по-настоящему понимаю, что отец Жильбер умер. Со вчерашнего дня я не слышу его голоса. Католическая миссия в трауре… Для меня это больше, чем траур, — я сам как бы умер…

Я вновь увидел на похоронах мою прекрасную причастницу. Она опять закрыла глаз. Она дура…

Новому коменданту нужен бой. Отец Вандермейер велел мне завтра же явиться в резиденцию. Я рад этому, так как со смертью отца Жильбера жить в миссии мне стало невмоготу. Да и отец Вандермейер избавится от большой обузы…

Я буду боем у вождя белых: собака короля — король собак.

Я ухожу из миссии сегодня вечером. Я буду жить у моего зятя в туземном квартале. Для меня начинается новая жизнь.

Господи, да будет воля твоя…

Все уладилось! Комендант берет меня в услужение. Это произошло в полночь. Я кончил работу и собирался домой, в туземный квартал, когда комендант приказал мне идти за ним в кабинет. Я провел там страшные минуты.

Мой новый хозяин долго смотрел на меня и вдруг спросил, не вор ли я.

— Нет, господин комендант, — ответил я.

— А почему ты не воруешь?

— Не хочу попасть в ад.

Комендант был, видимо, поражен моим ответом. Он недоверчиво покачал головой.

— Откуда ты взял это?

— Я христианин, господин комендант, — ответил я, вытаскивая образок святого Христофора, который ношу на груди.

— Значит, ты не воруешь потому, что не хочешь попасть в ад?

— Да, господин комендант.

— Ну, а какой он, ад?

— Понятно какой: огонь, змеи и сатана с рогами… У меня есть картинка в молитвеннике… Хотите, покажу?..

Я собирался было вытащить молитвенник из заднего кармана, но комендант жестом остановил меня. С минуту он смотрел на меня сквозь дым, который пускал мне в лицо, потом сел. Я потупил голову. Я чувствовал его взгляд у себя на лбу. Он положил ногу на ногу, затем поставил их рядом. Указал мне на стул против себя. Он наклонился и взял меня за подбородок. Заглянул мне в глаза и сказал:

— Хорошо, хорошо, Жозеф, мы будем с тобой друзьями.

— Да, господин комендант, спасибо, господин комендант.

— Только не вздумай воровать, ведь я не стану ждать, пока ты отправишься в ад… Это слишком долго…

— Да, господин комендант… Это… а где ад, господин комендант?

Я никогда не задумывался над этим вопросом. Мое недоумение очень позабавило хозяина. Он пожал плечами и откинулся на спинку кресла.

— Оказывается, ты даже не знаешь, где находится ад, в пламени которого боишься гореть?

— Это рядом с чистилищем, господин комендант… Это… это… на небе.

Хозяин подавил смешок и, приняв серьезный вид, устремил на меня взгляд пантеры.

— Вот и прекрасно. Надеюсь, ты понял, почему я не стану ждать, пока «кроска Зозеф иззарится в аду».

Комендант говорил диковинным голосом, подражая говору туземных солдат. Он был очень смешон. Чтобы не расхохотаться, я закашлялся. Он ничего не заметил и продолжал:

— Если ты обворуешь меня, я спущу с тебя шкуру.

— Ну конечно, господин, спустите, я ничего не сказал про это, потому что и так все понятно. Я…

— Ладно, ладно, — перебил меня комендант, явно потеряв терпение.

Он встал и принялся кружить вокруг меня.

— Ты мальчик опрятный, — сказал он, внимательно осматривая меня. — У тебя нет клещей, ты не болен чесоткой, шорты на тебе чистые…

Он отступил и снова смерил меня взглядом.

— Ты не глуп, святые отцы очень хвалили тебя. Я могу рассчитывать на маленького Жозефа, ведь так?

— Да, господин комендант, — ответил я, и глаза мои заблестели от удовольствия и гордости.

— Можешь идти. Приходить будешь каждый день в шесть утра. Понятно?

Выйдя на веранду, я почувствовал себя так, словно выдержал тяжелое испытание. На кончике моего носа выступил пот.

Хозяин коренаст. У него мускулистые ноги, похожие на ноги разносчика. Мы зовем таких людей «пень красного дерева», потому что красное дерево очень прочное, оно выдерживает любой ураган. Я не ураган, я тот, кто должен подчиняться.

В полдень я наблюдал за хозяином из окна кухни. Он поднимался по бесконечной лестнице резиденции. Видимо, это не утомляло его так, как утомляет повара или меня. Силы белого, видимо, возрастали по мере подъема.

Из гостиной он властным голосом потребовал кружку пива. Я бегом бросился исполнять приказание, и фуражка слетела с моей головы к его ногам. Глаза хозяина мгновенно сузились, как суживаются глаза кошки на солнце. Он топнул, и пол под его ногой зазвучал наподобие барабана. Я направился к холодильнику. Но хозяин пальцем указал мне на фуражку, валявшуюся у его ног. Я до смерти перепугался.

— Поднимешь фуражку или нет?

— Сию минуту, господин.

— Чего ждешь?

— Хочу подать вам пиво, господин комендант.

— Хорошо… можешь не торопиться, — проговорил он слащаво.

Я шагнул к нему и тут же отошел к холодильнику. Я чувствовал коменданта у себя за спиной, исходивший от него запах становился все сильнее.

— Подними фуражку!

Я нехотя повиновался. Комендант схватил меня за волосы, повернул лицом к себе и впился в меня взглядом.

— Я не людоед… Но не хочу тебя разочаровывать. На! Получай!

С этими словами он дал мне ногой пинка, от которого я свалился под стол. Комендант бьет больнее незабвенного отца Жильбера. Казалось, он был весьма доволен своим подвигом. Просто на месте не мог усидеть. Затем он спросил меня безразличным тоном, соблаговолю ли я наконец подать ему пиво. Я улыбнулся через силу. Он перестал обращать на меня внимание. Когда я подал ему пиво, он положил руку мне на плечо.

— Будь мужчиной, Жозеф, — сказал он, — а главное, думай о том, что ты делаешь, ладно?

Я кончил работу в полночь. Я пожелал коменданту спокойной ночи.

Прошлой ночью в туземном квартале побывал полицейский комиссар Птичья Глотка. Он обязан этим прозвищем своей длинной-предлинной шее, гибкой, как шея волоклюя… Итак, Птичья Глотка явился со своими людьми в наш квартал. Я ушел из резиденции в полночь. Дома все спали. Я лег, но уснуть не мог. Я закрыл глаза и стал ждать прихода сна. Настала минута, когда я уже не знал, дремлю я или бодрствую. Я услышал сквозь сон скрип тормозов. Хижину озарил свет, словно во время полнолуния. Я встал и неслышно подошел к двери. На нее посыпались сильные удары.

— Откройте, откройте! — закричали голоса.

Я крадучись вернулся назад, чтобы предупредить зятя. К моему удивлению, он был на ногах.

— Это Птичья Глотка со своими людьми, — прошептал я ему на ухо.

Мы пошли открыть дверь, на которой срывали свое нетерпение непрошеные гости. Дверь подалась прежде, нежели я успел ее отворить. Предшествуемый четырьмя стражниками-феллатами, Птичья Глотка ворвался в мою каморку. Я спрятался за дверью, а зять и сестра, полумертвые от страха, смотрели, как Птичья Глотка и его люди переворачивали вверх дном наш убогий скарб. Они опрокинули старую канистру, и вода из нее пролилась на мою циновку. Птичья Глотка наподдал ногой глиняный кувшин, который разбился вдребезги. Он велел одному из стражников порыться в куче бананов. Оторвал от связки банан и с жадностью принялся есть его. Я испугался за сестру — она так и впилась глазами в огромный кадык белого. Кадык то раздувался, то съеживался, как жаба, пока Птичья Глотка пожирал банан. Он бросил кожу, дважды повернулся на каблуках, затем ткнул в нашу сторону пальцем. Стражник с красными нашивками вытащил меня из-за двери и толкнул к начальнику. Птичья Глотка навел прямо на меня мощный электрический фонарь. Я часто замигал и невольно откинул голову.

— Твое имя? — спросил чернокожий с нашивками, служивший также переводчиком.

— Тунди.

— Тунди? А дальше как? — спросил полицейский комиссар.

— Тунди-Жозеф, бой коменданта.

Птичья Глотка сдвинул брови. Чернокожий сержант подтвердил мои слова:

— Чистая правда, сеп[8].

Белый повернулся ко мне спиной и направил сноп света в темноту, где прятались зять и сестра.