Рене Баржавель - Дороги Катманду
Когда она спросила у мужа, тот заявил, что ничего не знает. Оливье будто бы сказал, что собирается раздобыть денег, чтобы увезти Джейн отсюда и положить ее в больницу. Тед выразил надежду, что Оливье не совершит какую-нибудь глупость и добавил, что в любом случае умывает руки.
— Но ты же мог одолжить ему нужную сумму! — воскликнула Ивонн.
Тед изобразил наивное удивление.
— Одолжить ему? Но я же ему не отец! Жак скоро будет здесь. Меня удивляет, что Оливье не стал дожидаться его возвращения, чтобы попросить денег. А как, кстати, с проектом вашего совместного путешествия? Ты обдумала то, что я тебе сказал?
Ивонн посмотрела на мужа с ненавистью.
— Ты думаешь, что мы у тебя в руках, но мы все равно уедем вместе!
— Ладно, ладно! Вы всё решите, как только он вернется и ты поговоришь с ним. Не забудь сказать мне, о чем вы договорились. Я закажу вам билеты в Европу, как и обещал.
Этот разговор состоялся у них на площадке третьего этажа, между дверью в кабинет Теда и дверью в комнату, где лежала Джейн. Тед отвернулся и вошел к себе, оставив жену оцепеневшей от ненависти и отчаяния. Она прекрасно знала, что едва Жак узнает, что у нее нет ни гроша, то сразу же найдет тысячу оснований, чтобы остаться в Непале. Разве им плохо жилось здесь? Разве она не была счастлива? Жить в такой замечательной стране. У них потрясающе интересная работа. И муж обеспечивает ее всем, ничего не требуя взамен.
Чтобы избежать возможных сцен ревности, она сказала Жаку, что у нее с Тедом давно нет супружеских отношений. Правда, она не была уверена, что тот поверил; тем не менее, Жак сделал соответствующий вид, так как подобная ситуация его вполне устраивала. Точно так же он изображал себя богачом, предводителем слонов, властелином тигров, хозяином своей судьбы. И делал вид, что счастлив.
Чтобы оторвать Жака от его воображаемого мира, не причинив травмы, она предложила ему другой, также достаточно привлекательный мир: стать владельцем имения, хозяином армии тракторов; охотиться в Солони, приобрести квартиру в Пасси, завести целый Париж знакомых и друзей.
И все это было бы возможно, обладай она хотя бы драгоценными камнями, которые столько лет подряд дарил ей муж. За проведенные в Непале годы у нее скопилось множество драгоценностей, настоящее богатство. Самыми дорогими были украшения с рубинами, за которыми Тед раз в год ездил на рудники, где специально для него оставляли самые уникальные экземпляры. Потом он отправлял их на огранку в Голландию и затем заказывал из них ожерелья, браслеты и кольца местным ювелирам.
Но их брачный контракт, зарегистрированный в Париже и Цюрихе, был заключен на условиях раздельного владения имуществом. И драгоценности принадлежали Теду, поскольку он платил за них. А она их только носила. Впрочем, так редко! Еще бы, в этой дыре. И они принадлежали ей не больше, чем воздух, которым она дышала. У нее ничего не было, если не считать куска равнины, на которой выращивали свеклу, унылой равнины в долине Соммы, за которую, к тому же, еще нужно было вести тяжбу с местными фермерами. Нет, Жак не поедет с ней, она прекрасно знала это.
Но знала она и то, что больше никогда не сможет терпеть тяжесть массивного тела Теда. Даже одна только мысль о том, что он может потребовать от нее, вызвала у нее приступ тошноты, с которым она не смогла справиться. Она кинулась вниз по лестнице и едва успела добежать до ванной комнаты.
Вечером Джейн вела себя настолько беспокойно, что Ивонн позвонила врачу и сказала, что девушка требует второй укол, что она стонет и корчится в постели. Врач категорически запретил подчиняться требованиям больной. Он сказал, что у девушки, как ему кажется, было два наркотика: героин и этот юноша.
— Как его зовут? А, Оливье. Ей его не хватает, и она стремится компенсировать его отсутствие настоящим наркотиком. Но этого разрешить нельзя. Как долго будет отсутствовать этот молодой человек? Его появление оказало бы более сильный лечебный эффект, чем любое лекарство. Почему он уехал? Да, конечно, он должен зарабатывать на жизнь. Короче, так или иначе, но второго укола не должно быть! Ни в коем случае!
— Но что тогда можно сделать? Ведь она так страдает!
— Ничего. Вы ничем не можете помочь ей. Впрочем, будет лучше, если вы оставите ее одну. Тогда ей некому будет жаловаться, и она постепенно успокоится.
— Но вы уверены, что она не натворит глупостей?
— Каких еще глупостей?
— Ну, говорят, что иногда наркоманы, лишенные наркотика, могут покончить с собой.
— В нашем случае такой опасности нет. Она знает, что получит свою дозу завтра утром. Конечно, она будет нервничать, мучиться, злиться, но будет терпеть до утра, потому что уверена, что утром снова попадет в свой отравленный рай. Оставьте ее. В ее страданиях есть доля шантажа. Когда вы уйдете, она останется наедине со своим подлинным страданием. Конечно, в этом тоже нет ничего приятного, но она все же успокоится, станет думать про завтрашнее утро и постепенно заснет.
***Когда на следующее утро Джейн получила свою дозу, она преобразилась. Никогда еще она не выглядела такой жизнерадостной. Лекарство, добавленное к раствору героина, смягчало его вредное воздействие. После показавшейся бесконечной ночи страданий, ставших под утро почти невыносимыми, к ней пришел покой, и она вспомнила о любимом, в ней проснулась уверенность в счастье, ожидавшем ее с Оливье. Ее лучившееся лицо, посвежело и казалось ясным, словно у ребенка; глаза, и так большие, казались еще больше. Ивонн, увидев девушку такой прелестной, еще раз сказала, что Оливье скоро вернется. Джейн прижалась к ней и замурлыкала какую-то ирландскую песенку, но тут же остановилась, поцеловала Ивонн и пробормотала:
— Я люблю вас! Вы такая замечательная!
Ивонн затопила волна нежности и ужаса. Джейн, этот чудный ребенок, потерянная душа, могла быть ее дочерью. И тогда она сделала бы все возможное, чтобы защитить девушку, спасти, увезти отсюда; она почувствовала, что ей так нужен был кто-то, за кого нужно было бы сражаться, кто-то, бывший плотью от ее плоти, плодом ее любви. Детей у нее не было, был только любовник, красавец, словно сошедший с экрана, тогда как сама она была уже развалиной, отбросом, рабыней, объектом удовлетворения страсти для свиньи.
Что же касается Джейн, то врач не стал скрывать, что с большим трудом спас ее. По его словам, девушку можно было считать потерянной еще до того, как она выкурила свою первую сигарету с марихуаной. Очевидно, в ее семье произошло что-то такое, что причинило ей смертельную травму. Ее бегство в наркотический дурман было всего лишь затянувшейся агонией, замаскированной цветами и гитарой и питавшейся иллюзиями. По мере того, как одни иллюзии разрушались, она пыталась найти другие, более интенсивные, но столь же обманчивые. Но ей удалось найти свой единственный шанс.
— Как зовут этого парня? Ах, да, Оливье. Только он может спасти ее, остановить на пути, ведущем к гибели. Но где он сейчас, этот дуралей? Что он делает вдали от нее? Без него она может погибнуть. У нее почти не осталось воли к жизни!
Он добавил, что в письме, подготовленном им для больницы в Дели, говорилось, что юноша обязательно должен быть помещен в палату вместе с девушкой.
Джейн лучилась радостью. Она даже согласилась позавтракать куском хлеба с маслом, съела немного фруктов и выпила стакан молока яка. Она то и дело смеялась, повторяя: «Оливье. Я люблю его. Мой Оливье.»
Ивонн вышла, держа в руках поднос для завтрака, и ногой прикрыла за собой дверь.
Джейн никогда еще не ощущала себя такой легкой, такой воздушной. Скоро вернется Оливье. Она должна быть красивой для него. Сначала она села в постели, потом спустила ноги на пол. Немного поколебавшись, встала. Мир вокруг нее слегка покачнулся, но он был таким спокойным, а она казалась себе такой невесомой, словно цветок под солнцем, едва колеблемый намеком на ветерок. Она раскинула руки, словно эквилибрист на канате, сделала шаг, потом еще один. Ощущение было странным. Все вокруг казалось подвижным, но не опасным. Будто она на качелях, а качели — это вся комната вокруг нее. Она сделала еще несколько шагов к ванной комнате и засмеялась: все вокруг было таким странным, таким неустойчивым.
Тед вышел из кабинета и направился к лестнице. До его слуха долетел нежный смех — так могла бы смеяться птичка. Дверь в комнату Джейн была приоткрытой. Он остановился и заглянул в щель. Там стояла Джейн. Сбросив ночную рубашку, она прошла сквозь солнечные лучи, падавшие через окно. В ванной комнате она взяла щетку и принялась расчесывать свои волосы, превратившиеся в золотую волну, падавшую на плечи. Поднятые над головой руки заставляли рельефно выделяться девичьи груди; отраженный зеркалом золотой луч упал на ее бедро.
Лицо Теда побагровело.
***Оливье удалось раздобыть не только гашиш, но и опиум. Увидев возле убогой хижины поле цветущих маков, он решил расспросить работавшего на поле крестьянина. Стоило ему указать на маки, как тот сразу же понял, о чем идет речь. Он вынес из хижины комок опиума размером с яблоко. Оливье показал жестом, что ему нужен шарик размером с ноготь. Крестьянин улыбнулся и принес другой комок размером с орех. Еще одна пантомима, и у Оливье оказался небольшой шарик опиума размером с вишневую косточку.
