Луис Бегли - Уход Мистлера
Всегда оставляю этот вопрос на рассмотрение самих хозяев, последовал лаконичный ответ.
Тут вдруг Барни принялся объяснять, как однажды ленч с Джоем плавно перешел в обед в китайском ресторане, где он заказал практически все, что было в меню, да еще норовил попробовать что-то с его, Барни, тарелки. Из чего Мистлер сделал вывод, что Джой скорее приятель Барни, а вовсе не Банни.
Бородатая матрона принесла кофе, печенье и граппу. Они перешли на диван и кресла. Мистлер вдруг спохватился, что ест и пьет так, точно у него нет будущего, что, увы, соответствовало истине. Он изучал лицо Банни, в особенности ее глаза и руки, пока Барни пытался поведать очередную историю о последнем грандиозном пире, который закатил Энрико перед самой смертью. Похоже на то, что Банни и Джой слышат ее не впервые и что рассказывалась она и в других компаниях.
Забавно все же, что в устах Барни местоимение «я» звучит почти так же, как «мы» у особ королевской крови. Что, впрочем, совсем не означает, что он одинок. И что, если тот грек, козопас, перестал пользоваться расположением Лео, этот самый Лео устремился бы к своему дружку и вновь принадлежал бы ему душой и телом. На протяжении многих лет Барни пользовался репутацией «двустволки». А стоило увидеть, как Джой согласно кивает головой и сладостно улыбается, так сразу становилось ясно, что и он успел тут отметиться, пусть даже и не включен Барни в число главных фаворитов. А может, просто уже слышал от Барни эту историю?
Детка, это просто безумие какое-то! Весь дворец так и пылал огнями, факелы были расставлены вдоль всего канала, и ко входу то и дело подплывали гондолы, а из каждого окна свисали на длинных флагштоках фамильные знамена Феретти рубинового цвета. Мод Родмен попросила меня отвезти ее на этот бал. Я сказал: хорошо, дорогая, отвезу, вот только тебе придется нанять гондолу на вечер. Погода изумительная! Ни ветерка. Слышно, как весло входит в воду и выходит из нее. И стоило мне приехать, как я понял, что оказался прав, — практически все остальные гости прибыли на водных такси. Знаешь, это было поразительно эффектно! Я удивился, узнав, что Энрико вовсе не ставил никаких условий относительно транспорта типа: «Гости должны прибывать только на гондолах или пешком». Помнишь, как в Риме, когда он пригласил тебя на обед, на приглашении было написано: «Коктейли в девять, кареты в полночь»? Узнаю моего Энрико!
Тот день для меня выдался страшно утомительный: бродил с Мод из магазина в магазин, она искала маску, надеть на бал. Уму непостижимо! В конце концов я сказал ей: «Да не волнуйся ты так, детка! Лицо твое — само совершенство, и без того копия маски смерти. Наденешь черный плащ и сойдешь за Джека Потрошителя!» И она так хохотала, прямо остановиться не могла. Прямо перед вечеринкой я подъехал за ней в гостиницу «Киприани» и помог напудрить лицо. Пудрил до тех пор, пока она не превратилась в Марселя Марсо, только мертвого. А сам надел свое кимоно Кабуки, и когда мы вошли в зал, все гости нам аплодировали.
Что за сцена! Скрипичный оркестр Энрико играл Вивальди, на каждой ступени лестницы стояло по официанту с огромными подносами, а на них — бокалы с шампанским и икра на блинах! Только Энрико был способен додуматься. И я начал искать тебя и Энрико. Ты была одета в поистине царский наряд из зеленого бархата, и еще на тебе был этот сумасшедший фамильный жемчуг Феретти. А когда я спросил, где же Энрико, ты прижала пальчик к губам и посмотрела так хитро и таинственно. Помнишь? Он появился ровно в полночь с двумя мастифами на поводках. Позже Франциско сказал, что все это время они сидели у него в комнате и смотрели телевизор.
Да никакие не мастифы! То были ирландские волкодавы. Я просто умоляла его не устраивать этой вечеринки. Он был уже слишком слаб.
Но, согласись, в этом весь Энрико, закатить такой бал и не явиться на него! Прямо как в восемьдесят четвертом, когда он устроил ленч для Джанни в саду на Бренте. Сто человек гостей, шатры, скрипки, божественные декорации, целый лес цветущих магнолий и та черная женщина, ну в точности царица Шебы[57], которая пела Брамса. А сам он так и не появился! Только в конце гостям зачитали послание. С Капри! «Уехал отдать дань уважения нашей дружбе, что зародилась на этом острове, где мы с Джанни встретились впервые, где море и солнце были единственными нашими спутниками». Ты прочитала это сразу после того, как подали десерт.
Барни не умолкал. И никакого способа остановить его не было. Он отнимал у Мистлера возможность поговорить с Банни. И вот он улыбнулся ей и сказал, что ему пора. Хотелось бы вздремнуть перед обедом. И тут вдруг Фортуна поворачивает свое колесо. Барни смотрит на часы и говорит: эй, мы идем с тобой. Я договорился о встрече с директором библиотеки Марчиано, он обещал устроить мне частную экскурсию. Джой тоже со мной. Почему бы и тебе с Банни не присоединиться? Это на Пьяцетте, совсем недалеко от твоей гостиницы.
Банни снова спешит на помощь. Вот что, Барни, почему бы тебе не пойти с Джоем? Сама я облазила эту библиотеку вдоль и поперек. Энрико подарил им часть своей коллекции. И если Томас хочет прикорнуть на несколько минут, не надо ему мешать. Пусть останется. Мы и без того слишком засиделись.
Она откидывает голову на спинку дивана и выпускает изо рта вереницу концентрических колечек дыма. Надо же, не разучилась.
Чао, чао!
Кто угодно, но только не Мистлер. Он снова опускается в кресло, тянется к бутылке с граппой, что на журнальном столике. Даже прищуривается от удовольствия. Наполняет стаканчики, достает портсигар. Глаза у нее такие ясные и кажутся более синими, чем раньше. На секунду мелькает мысль: может, она носит цветные линзы? Глупое, бесполезное любопытство: годы разлуки подобны комнатам с запертыми дверьми и окнами. Чтобы никто не вошел, даже если б времени у него было море.
Она подвигается на диване поближе к нему, вынимает изо рта сигарету и говорит: Барни рассказал мне, перед тем как ты пришел. Похоже, дела обстоят скверно. Это так?
Этот бессонный шепоток. Горы сигаретных окурков. Пусть это будет его реквиемом.
Так мне, во всяком случае, сказали. Но большую часть времени чувствую себя вполне сносно. Нет, правда, так же, как всегда.
Ты ведь, кажется, женат и у тебя есть ребенок? Иногда читала о тебе статейки, обо всех тех важных вещах, которыми ты занимаешься. И, разумеется, Барни подумывал связаться с тобой и попросить работу. Ты ведь известен своей щедростью. Причем говорил об этом с таким видом, точно речь идет о стипендии Гуггенхайма.
Барни очень талантлив, и я страшно рад, что он нашел своему дару применение. И еще он был необычайно изобретательным редактором и стоил каждого доллара, что мы платили. Да, у меня есть жена по имени Клара и сын по имени Сэм. Сэм совсем уже взрослый человек, собирается жениться. На женщине с ребенком, не от него. Такая маленькая испанская девочка.
И ты не возражаешь?
Господи, нет, конечно! Я бы, скорее, возражал, если б он остался холостяком.
А твоя жена? Почему она не с тобой?
Я приехал в Венецию, повинуясь порыву, ни слова не сказав ни ей, ни Сэму. Чтобы хоть немного побыть одному. Пустые, ничем не заполненные дни — вот о чем я мечтал. Но вышло иначе. Пустота превращается в хаос, или же эти две вещи просто неразличимы — по крайней мере в моем случае. А возможно, это явление носит всеобщий характер.
Энрико работал до самого конца. Отказывался изменить что-либо в образе жизни. И когда я как-то спросила, почему бы ему не остановиться, он ответил, что человек смеет остановиться только в одном случае — если считает, что может использовать это время для примирения с Богом. Нет, конечно, поработать ему удавалось лишь несколько часов в день. Но это не совсем верно, музыка звучала у него в голове постоянно.
В том-то и разница. Он великий артист. А моя работа — всего лишь иная форма пустоты!
Ну, зачем ты так? Разве тебе не удалось создать грандиозное предприятие, дать работу сотням и тысячам таких, как Барни и Лео? По словам Барни, в мире нет никого, кто бы мог сравниться с тобой.
Да, конкретно в моем бизнесе нет, вот тут, пожалуй, он прав. Но, с другой стороны, это такого рода бизнес, где часто приходится применять власть, а таких людей легионы. Я нисколько не преуменьшаю ни своего умения, ни энергии, которые вкладываю в дело, ни достижений. Но власть подобна электричеству. Очень полезна, когда хочешь включить свет. Но если предпочитаешь, чтобы в комнате было темно, она превращается в ничто — просто абстрактно существующая сила. По возвращении в Нью-Йорк придется зажечь много лампочек, чтобы горели как можно дольше. Насколько позволят силы, просто для того, чтобы привести дела в порядок. Придется употребить власть. Но ты даже не представляешь, как часто человеку хочется перестать применять ее. Особенно если в голове у него звучит музыка или стихи и хочется слушать только их, и в полной тишине, без всяких посторонних звуков. Отчасти именно поэтому я и приехал в Венецию, чтобы хоть раз в жизни никто не мешал.
