Пётр Алешковский - Владимир Чигринцев
— Конечно, мы с удовольствием прослушаем вашу лекцию, — поспешил заявить Княжнин, нога его под столом наступила на Волин ботинок.
Чигринцев молча кивнул.
Возникала непонятная дуэль, он чувствовал хорошо скрытое напряжение обоих.
— Тогда я поухаживаю за вами: кофе, чай, виски со льдом, что пожелаете, я не займу много времени, но какое-то время потребуется, хочу, чтобы вы слушали с удовольствием.
— Кофе, мне кофе, — заказал Воля.
— Пожалуй, кофе, это будет хорошо, — произнес Княжнин.
Ювелир вышел.
Княжнин, выждав паузу, тихо прошептал:
— Он что-то плетет, обычно так себя не ведут, будьте предельно сдержанны.
— Не проще ли потребовать цену и кончить спектакль?
— Нет-нет, если делать, надо было делать это сразу, он пока выиграл, подождем.
Николай Егорович внес на подносе кофе, расставил маленькие фарфоровые чашечки, разлил из джезвы ароматный напиток.
— Итак, мы на Востоке. Приготовьтесь слушать внимательно, я начинаю историю об Эль-Хаджи-Мехеми — воителе и о Кудият-эль-Сабуне. — Он начал.
7Легенда об Эль-Хаджи-Мехеми и о Кудият-эль-Сабуне
Спустя два года после несчастного похода Карла V, храбрый наместник Хеир-Эддина, Гассан-ага, умер от горячки во время экспедиции против Тлемсена, в сентябре 1543 года, пятидесяти шести лет от роду. Турки и арабы равно сожалели о нем как о начальнике строгом, но вместе с тем всегда справедливом.
Алжир, воспользовавшись отсутствием Хеир-Эддина, решился сбросить с себя иго Оттоманской империи и сделаться самостоятельным государством. Новый начальник, которого избрали, был старый воитель Эль-Хаджи-Мехеми, прославивший себя отважной защитой Баб-Азунских ворот от напора мальтийских рыцарей.
Старый воин сгибался под тяжестью обширной власти, к которой не приучила его прежняя жизнь простого воина-янычара. Исправленные старые, возведенные новые форты, стерегущие горные дефилеи, не спасали страну от постоянных набегов грозных соседей. Власть правителя повисла на волоске.
Нежданное спасение явилось в виде иссушенного старостью мудреца-звездочета, мага и алхимика Ибрагима-бен-Абу-Агиба, пришедшего в Алжир пешком из самого Египта. Слава всевидца и чудодея бежала далеко впереди него — вряд ли сыскался б в те времена человек, не слышавший об искусном ученом, долгие годы проведшем в уединенном убежище на берегу Нила, где старые мемфисские жрецы открыли ему тайные секреты пирамид. Известно было и то, что Ибрагиму принадлежит священная книга премудростей Соломона и волшебный фараонов перстень, добытые им с превеликими трудностями в глубоко запрятанной подземной усыпальнице жреца языческой богини Исиды.
Обладавшего поистине неисчерпаемыми знаниями почтенного старца приняли при Алжирском дворе с подобающими почестями. Воинственный янычар, как все старики, сделавшийся чрезвычайно суеверным, открыл перед магом двери казнохранилища и свое исстрадавшееся сердце.
Аскет, высказав на словах презрение к роскоши, на деле почти вполовину сократил вместительные сундуки золотого подземелья, приказав соорудить себе невиданную по красоте и комфорту «келью», специально иссеченную умелыми христианскими невольниками в скале Кудият-эль-Сабуна. Там он поселился, имея больше, чем многие князья мусульманского мира, возводившие свои родословные к семье благословенного пророка Мухаммеда. В довершение всех благ чародей затребовал с десяток молодых, прекрасных во всех отношениях танцовщиц-невольниц, холодно пояснив, что любит созерцать великого зиждителя вселенной в его прекраснейших созданиях.
Подобное, казалось, мало соответствовало привычкам человека, посвятившего себя молитве и сношениям с высшими существами иных миров, но паша был абсолютно очарован магом, с коим теперь ежедневно советовался по всем неотложным делам.
В знак высшей благодарности за содеянное чародей приказал соорудить неподалеку от Кудият-эль-Сабуны волшебную башню, наподобие той, что некогда, как поведала ему могущественная книга царя Соломона, возвышалась в египетском городе Борзу. Взор с башни обнимал всю Алжирскую область, равнину и море. К каждому из многочисленных окон была приделана бронзовая доска, на которой расположился небольшой отряд пеших и конных воинов, искусно вырезанных из драгоценного дерева. Подле каждой доски лежало небольшое копьецо, испещренное халдейскими буквами. На куполе находился флюгер из чистого серебра, изображающий охотничьего сокола, восседавшего на поверженном ягненке. Силой волшебства птица поворачивала голову в сторону, откуда грозила опасность; когда же царствовал мир, сокол гордо глядел вдаль, оборотясь лицом к Алжиру. Ибрагим передал паше также волшебный фараонов перстень, предупредив его, что в час набега перстень начнет сиять неистовым светом, а птица, изображенная на нем, начнет нетерпеливо и хищно поводить головой. Достаточно было взбежать на башню, тронуть волшебным копьецом приходящих в движение деревянных воинов, как силою волшебных чар на врагов нападал неведомый страх и безумие — воины вдруг принимались поражать друг друга, и лишь немногие, очнувшись из забытья, в страхе и смятении покидали пределы Алжирского государства, полные неистребимого ужаса перед неведомыми чарами Кудият-эль-Сабунского затворника.
Волшебная башня немедленно установила мир и покой во владениях старого паши. Счастливый Эль-Хаджи-Мехеми приказал лучшим резчикам Магриба увековечить в волшебном камне свое имя, дабы утвердить право владения чудесным талисманом. К нему незамедлительно возвратились прежняя веселость и энергия. Завистливые придворные, уязвленные расточительством еще вчера нищего чародея, уверовав в чудо, в почтении склонили головы перед могуществом его науки. Казалось, для Алжира настали благословенные времена.
Но однажды камень вновь засветился с неистовой силой, птица на башне повернулась в сторону моря, деревянные же воины на бронзовой доске при этом остались неподвижны. Отряд отборных янычар, отряженный на оранскую дорогу, обнаружил на взморье прелестную девушку лет пятнадцати, прикованную цепями к скале. Немедленно была она доставлена в диван. Бурнус упал с ее головы, и взорам собравшихся предстал юный цветок, красота которого превосходила все, что может создать воображение.
Паша был сражен ее прелестями, трогательные жалобы и слезы красавицы, поведавшей историю своего пленения морскими разбойниками, разожгли давно остывшие чувства воина, пробудили к ней жалость. Он жадно ласкал глазами свою будущую наложницу. Но не один он оценил исключительную красоту. Ибрагим, пристально наблюдавший за повелителем Алжира, наклонился к самому его уху и прошептал: «Всемогущий, не доверяй лживым речам девицы, моя наука открывает мне истину: она и есть тот враг, против которого повернулась птица на башне. Я хочу оказать тебе еще одну неоценимую услугу — выдай мне пленницу. Я дам ей в руки очарованную лютню, звуки которой усыпляют страдания, я уведу ее в свое убежище, где песнями она прогонит бессонницу моей печальной старости. Там под безустанным моим надзором она не сможет явить свои злые чары».
— Клянусь пророком! — Эль-Хаджи-Мехеми не смог удержаться от хохота. — Ты кажешься мне продувным мудрецом. Мало тебе заживо погребенных танцовщиц, ты готов пожелать всякую новую женщину, что попадется тебе на глаза! Боюсь, ты преувеличиваешь свои силы! Довольно! Я считаю ее достойной занять первое место в моем гареме и хочу, чтобы она восстановила мои силы.
Обиженный Ибрагим ушел и заперся в Кудият-эль-Сабуне.
Старый Мехеми предался всем неистовствам страсти. Не было на земле драгоценностей, удивительнейших яств, редчайших нарядов, коими он не ублажал избранницу своего сердца. Дни и ночи пролетали в пиршествах, охотах, развлечениях. Меж тем, чуть только старый паша становился назойливым, девица брала в руки лютню, невесть кем поднесенную ей в качестве дорогого подарка, и начинала играть. Волшебные звуки погружали старого обожателя в мимолетное онемение, за которым следовало мгновенное забвение страсти. Звуки производили сладостную негу, которой так часто ищут старики. Министры и двор почти открыто смеялись над ним, налоги росли — подданные роптали, но паша в ослеплении не замечал ничего.
Скоро вспыхнуло жестокое восстание черни. Подавленное твердой рукой, оно все же спустило владыку с небес на землю. Властитель Алжира вспомнил об обиженном астрологе и поспешил к пещере.
Чародей принял старого воина холодно, скорее как господина, нежели как друга. Сладоточивыми речами паша старался вернуть расположение к себе своего грозного мага, но вместе с тем никоим образом не хотел он терять и девицу.
Видя его смятение, Ибрагим, несмотря на бьющееся сердце, отвечал отрешенно:
— Я думаю больше о ней, скажи, чего ты хочешь?
