Игорь Адамацкий - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е
В коридоре больницы он столкнулся с лечащим врачом. Молодым и самоуверенным. Тот в медицинских терминах объяснил: положение отца тяжелое. Сделал намеки, что отец долго не протянет.
Рома слушал врача с неприязнью. Лощеных и с апломбом он не выносил.
Он вошел в палату и поразился виду отца. Отец же — псих, и, по мысли Ромы, внутренние-то органы у него должны были быть в порядке.
На тумбочке у отца лежала сигарета. Рома знал, сигарет отец не курит. Видно, кто-то угостил.
Отец сильно обрадовался «Беломору» и попросил прикурить.
Он стряхивал пепел в бумажный пакет и спрашивал о матери, о внуках и Роминой жене. Даже о тесте спросил. И сказал: нехорошо, что они не разговаривают. Рома согласился. В психушке ли спорить.
Когда паузы в разговоре стали их тяготить, отец сказал:
— Ладно, иди.
Рома поднялся с облегчением. Отец потянулся к тумбочке и вынул из ящика запечатанный конверт:
— Матери вот отдай. Жене, внукам привет. Пока.
Когда Рома выходил из палаты, отец произнес:
— Формалистика казуса…
Он такие вот звучные фразы зачем-то всю жизнь любил.
Больница находилась за городом.
Рома ехал в тамбуре электрички и наблюдал конец лета.
А на вокзале в городе его задержали и привели в пикет милиции для выяснения личности.
Документов у Ромы с собой не оказалось. Лейтенант со слов Ромы записал его фамилию-имя-отчество, год рождения, место жительства и работы. Крикнул нижнего чина, вручил ему написанное. Тот пошел проверять. Звонил куда-то, Рома слышал.
Содержимое Роминых карманов лежало на столе. Лейтенант молча пролистнул его записную книжку. Взял в руки письмо. Конверт не был подписан.
— Это нельзя читать, — сказал Рома хрипло.
— Вот как?! — Лейтенант заинтересовался.
— Это нельзя читать. — Интонация была на удивление просительной и жалкой.
Милиционер надорвал конверт и потянул оттуда листок.
Вошел нижний чин. Сказал: все нормально. Перед Ромой извинились тем, что он сильно смахивал на особо опасного преступника.
Рома шел по улице. Все киоски «Союзпечати» были закрыты. Поздно уже. Он зашел в забегаловку и выпил на все, оставил только мелочь на транспорт.
Только на Главпочтамте Рома сумел купить конверт и заново запечатал письмо. Боясь прочесть хотя бы слово.
Наказание
Отец сидел на кухне.
Марина не хотела понять, зачем его было вообще впускать. Игорь пошел к отцу. И выслушал, что эта женщина умерла. И как это случилось, под утро.
— Ты не к матери ее хоть зарыл? — спросил он.
— Она долго мучилась. К врачам не ходила. От рака это. Может — от простуды. Но скорей от рака это. Пила она.
Ел отец неопрятно. Насорил макаронами на пол.
Остался ночевать. И назавтра не ушел.
Пришел же он недели через три после ее похорон.
С того дня их квартира приобрела запах. Запах усиливался возле комнаты отца.
— Наказание какое-то папа твой, — говорила Марина.
Жили они скучно и розно.
Игорь и Марина стали меньше разговаривать. Даже у себя в комнате. Словно думали над чем-то постоянно.
Отец тоже все время думал. И по размышлении говорил мысль:
— Читал, СПИД через пищу и закуску не передается. Откуси я колбасы, а ты, скажем, Марина, дожуешь, так я — не заражусь.
А еще он говорил стратегически:
— Полагаю, не будет погромов и войны. Так что, Марина, сына рожай. Уже при всеобщей трезвости он старым мужчиной помрет себе.
Марина кривилась от таких прогнозов и предложений и выходила.
Игорь трудно молчал.
— Папа единоутробный твой — что скот, — говорила Марина. — От него псиной отдает.
Игорь молчал.
На октябрьские праздники от отца пошел запах кладбища.
— На могиле скультр железобетонный с надписью годов жизни ставил, — сказал он. — Матери тоже подкрасил оградку. В беспризорности оградка была.
Игорь пустым голосом сказал: «Спасибо».
Вел себя отец смирно, правда, не всегда трезво. Но пить в квартире он себе не позволял.
Однажды Игорь поднимался по лестнице домой.
— Мне себя делить не с кем, — пьяно сказал голос сверху. — Я с тридцати двух — сирота, как мама того. А бабы кончились год назад. По моему самочувствию.
— Прими руки от стакана, — глухо сказал голос отца. — Соблюди очередь. Знаем мы сирот!
Игорь повернулся и вышел на улицу. Переждал под детсадовским грибком, пока отец и сирота не выйдут из парадной.
Что употреблял отец, Игорь не знал. Видел его раз в очереди на сдачу стеклотары. С бутылками темного стекла.
Чем жил отец в будни, Игорь знать не мог. В выходные отец ходил на набережную, Игорь видел из-за занавесок. Облокачивался на парапет. Спиной к реке и собору. Собор тускнел на том берегу. Отец стоял долго. Может, час. Смотрел перед собой. Потом уходил. Куда — Игорь не знал. Не домой.
В Новый год Игорь и Марина пришли из гостей утром. Отец сидел в своей комнате. К обеду вышел. Его голова пестрела пигментными пятнами старика. Марина ахнула.
— Я вообще-то голову — хозяйственным всегда, — сказал нетрезво отец. — А тут не нашел. Полил на волос из бутылочки красивой там. А он, гляди, и облетел весь. А на вид — шампунь там был.
Марина вышла быстрым шагом.
Игорь пошел к ней.
— Игорь, — сказала Марина, — у нас ребеночек будет. Как же мы с ребеночком и с ним, а?.. Может, уйдет он? А, Игорь?
— Врач же сказал, привет ребеночкам.
— Игорь, может, уйдет он?
— Ну, попользовался он французским твоим средством для сведения волос, — сказал Игорь. — Хуже, если б внутрь заглотил. Весь флакон. А про ребеночка не ври лучше… Лохматая походишь.
Марина перестала разговаривать и с Игорем, и с отцом.
Следующим вечером отец снова сумел напиться.
Игорь и Марина уже лежали в кровати, когда отец стал кричать. Кричал он что-то бессмысленное, а может, и вообще без слов кричал.
Игорь и Марина лежали молча. А отец кричал в голос непрерывную тоску.
— Тебе же завтра на работу, — сказала Марина.
Игорь терпел еще несколько. Потом вскочил и побежал к отцу.
Отец сидел на кушетке. Руки его лежали на коленях. Он не перестал кричать, когда Игорь распахнул дверь. Выражение лица его не изменилось.
Игорь схватил его под мышки и вскинул вверх.
Отец был очень легкий. И очень удобный для держания на весу.
— Чего же ты на ночь-то кричишь, сволочь, — сказал Игорь тихо.
И бросил отца на кушетку. И даже не посмотрел, счастливо ли тот рухнул.
Отец не кричал больше той ночью.
Наутро отец исчез.
Он не появлялся уже два дня.
Игорь поковырял в тарелке и пошел зачем-то на набережную.
Темнота лепилась к реке. Был бесснежный январь. Река не стала.
Игорь привалился к парапету. За его спиной река размывала перевернутый собор. Летели в сторону дымы заводских труб. Тянулись на воде огни другого берега. Игорь не видел этого, как и отец.
Под ногами схватилась наледь.
Игорь сел на трамвай. И проехал в центр, не заплатив. Прошел переулком и проходным двором.
В окнах отца было темно.
Отец вернулся через три дня.
Игорь и Марина не вышли к нему. Они смотрели в телевизор и слушали, как отец ходит по прихожей и удобствам.
Встретились за ужином.
Отец выпил две чашки чаю с плавленым сырком и сказал:
— Ребята! Мойте руки после туалета — я ангиной заболел!
Марина засмеялась. Игорь вдруг тоже.
Вечером Марина мотала шерсть. Отец и Игорь помогали. И не хотелось расходиться.
В субботу Игорь стал класть кафель в ванной. Отец вызвался помогать. Игорь работал. Отец подавал плитки, но больше смотрел. Резать плитку Игорь ему тоже не доверил. Взялся сам и запорол уже две штуки. Плитки были дефицитны и куплены с расчетом, почти без запаса.
Получалось ровно и хорошо.
Тут отец разбил плитку. Уронил. Чешскую. Чешские нельзя было бить совсем. Они были для узора.
Игорь молча сидел на краю ванной.
— Сынок, — сказал отец, — я же сволочь к людям с детства… А, сынок…
Игорь шагнул в коридор, оделся и тихо прикрыл за собой дверь квартиры.
Внизу он закурил. И вышел на дождь в январе.
Он никуда не пошел. Не пошел на набережную. Посидел во дворе под детсадовским грибком.
Оказалось, грибок протекает. Оказалось, человеческие ногти съедобны.
Когда он вернулся, отца не было.
А он почему-то не встретил отца, когда шел домой.
Капитуляция
Старик Гавриков любил выражаться военными словами. Осенью сорок второго хирургия полевого госпиталя произвела в его телосложении теловычитание. Ногу отняли в паху. С тех пор Гавриков и стал сильно выражаться в военных терминах.
День Гаврикова начинался рано. Он вставал, жевал что-нибудь из того, что осталось от вчерашнего. Или не вставал. Лежал в кровати и глядел на пыльный луч, на который была косо насажена коробка комнаты. Потом он брал с батареи женский гигиенический пакет, подвязывал в паху. Культя стала мокнуть. Покупать женские гигиенические пакеты было весело и смешно. У молоденьких аптекарш — особенно.
