Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка
В машине пахло сырой резиной, пластиком и бензином.
Так тщательно заливаемое мной волнение словно и не исчезало никуда – жгло внутри. Я сидел, сцепив руки, и разглядывал рекламу на маленьком экранчике в спинке переднего сиденья. Улыбчивая китаянка грациозно варила покупные пельмени. Муж и сын, закрыв от блаженства глаза, ожидали ужина.
Вспомнил, что так и не съел ничего, не до еды было, голод забивало сосущее чувство вины.
Отправил Ли Мэй три сообщения подряд.
Все хорошо, очень тебя люблю, только очень занят сегодня, ко мне приехал друг из России. Мечтаю скорее увидеть тебя, но сегодня никак не могу.
Оттого, что я вру – малодушно, трусливо вру девчонке, которую люблю, – оттого, что вязну все глубже в глупости и низости своих поступков, захотелось вдруг дать кулаком по экрану, чтобы хрустнуло, погасло, ненастоящее счастье и разлетелась на кусочки глянцевая радость рекламных мужей и жен…
– Даола! – сказал водитель, кивая в сторону перекрестка. – Приехали.
У входа в гостиницу скалилась парочка каменных львов с красными бантами на шеях. Ли Мэй учила меня отличать льва от львицы, но я все время забывал, кто из них должен держать лапу на шаре…
В холле я огляделся в поисках туалета. Разыскал его возле бара, зашел, чавкая промокшими кроссовками, и с облегчением отлил. Споласкивая руки, воровато оглянулся на входную дверь. Я был один. Быстрым движением достал член и обмыл под теплой водой. Спрятал обратно.
Посмотрел на себя в зеркало.
Хорош!.. Мокрый, осунувшийся, во влажной футболке, облепившей тело. Полупьяный. Раскисший и серый.
Сделав воду похолоднее, сунул голову под струю воды.
Стоял в позе страуса, пока не устала спина и не онемела шея.
Вытерся бумажными полотенцами.
Вышел и уверенно направился к лифтам.
Возле них никого не было.
Звякнув, раскрылись двери.
Она – здесь.
Она – там, наверху.
Она – ждет меня.
Шагнул внутрь.
Как тромб по сосуду, лифт неотвратимо пополз вверх.
Лабиринт коридоров. Мягкий ковролин. Бежевые стены и темно-красные двери с золотыми цифрами. Целая шеренга дверей – пока шел вдоль нее, почему-то пришли на ум Урфин Джюс и его деревянные солдаты.
Как и полагается высокому гостю, я важно ступал по ковровому покрытию. Поглядывал на замерших по стойке «смирно» сторожей-дуболомов, всматривался в их нагрудные жетоны-номера. 1048, 1049… 1050.
Постучал.
Приглушенный, будто издалека, голос:
– Сейчас!
Поворот ручки.
Дверь подалась: деревянный стражник шагнул назад и в сторону, пропуская.
Я зашел в номер.
Губы – впритык к моим – и шепот:
– С ума сойти, как я тебя ждала…
…В номере прохладный полумрак. Окна закрыты лишь тюлем, и с улицы затекает рассеянный желтый свет фонарей.
В теле моем – опустошенная слабость и горделивое спокойствие хорошо поработавшего самца.
Инна, подперев голову рукой, другою водит пальцами по моей груди.
– А ты поздоровел… Вроде и не изменился особо, но какой-то другой… – говорит она тихо, чуть охрипло. – Возмужал…
Я смотрю на ее волосы, выкрашенные освещением в густой медовый цвет.
Они больше не пахнут яблоками. Незнакомый мне, новый запах.
Разглядываю ее руки.
Какие же у нее большие руки. Какие широкие, громоздкие кисти…
– Ты приезжай почаще… А то в следующий раз скажешь: «Постарел…»
– А ты, правда, хочешь… чтобы он был, следующий раз?
– Да, очень, – искренне вру я. – Конечно.
Инка легкими касаниями губ целует меня в живот.
– Я тоже, – ответно врет она. – Только приезжай лучше сам.
– Приеду.
– Приедешь?
– Да…
Множу ложь на ложь.
– Смотри, я девушка доверчивая…
Столь очевидную для нас обоих неправду последней фразы Инка скрывает за наигранным смущением и нарочито детской интонацией.
– Люблю тебя… – говорим одновременно.
Все-таки мы – замечательная парочка.
Инна устраивается возле меня поудобнее. Поцелуи съезжают к низу живота. Я чувствую ее прохладные пальцы, мягкие губы.
Вдруг она прерывается, словно спохватываясь. Заглядывает мне в лицо:
– Как думаешь, я не слишком громко… недавно тут… Они же в соседних номерах, вдруг вернулись уже… и слышали все?
Я не сразу понимаю, о чем или о ком она говорит.
Она продолжает:
– Они, конечно, нормальные мужики. Да и немного в курсе моих личных дел тут. Но афишировать не хотелось бы.
– У тебя в Питере есть кто-нибудь?
В ответ – небрежный жест ладонью. Таким, наверное, царица Клеопатра показывала Антонию: «пустое, забудь об этом». Склоняется снова, но я привлекаю ее к груди.
– Не отдохнул еще? – с заботливой деловитостью спрашивает Инна. – Малыш потрудился на славу…
Тянется к прикроватной тумбочке за сигаретами.
Какие же у нее большие руки… Я лежу и подыскиваю подходящее слово. Загребущие… Нет, разве что – в переносном значении… Мосластые… Тоже не то, да и слово некрасивое, выпирает, точно субпродукты на грязном лотке… Руки-то у нее на самом деле хороши – как и все остальное.
Инна, прекрасно зная, что я ее разглядываю, достает из пачки тонкую сигарету. Как-то нарочито манерно держит ее.
– Зажигалку не могу найти…
– Посмотри у меня, в правом кармане.
Джинсы мои валяются где-то на полу.
Инна, зажав сигарету в губах, подползает к краю кровати. Чуть оттопырив загорелый зад, свешивает руки вниз и возится на полу с видом фотографа, заряжающего пленку.
В это время раздается короткий писк телефона.
– Твой, кажется… – говорит Инна, достав зажигалку. – Дать?
– Не надо. Потом.
– Вдруг что-то важное?
– Важное – ты.
И ведь почти не вру. Прямо сейчас происходит что-то очень важное, но мне не хватает опыта и ума понять, что именно.
Я смотрю, как Инна прикуривает. На мгновение вспыхивает кончик сигареты.
Внутри меня в эту самую минуту тоже что-то быстро и тихо сгорает, чернеет, обугливается, чтобы минутой позже исчезнуть вовсе – бесследно и навсегда. Внутренний огонь этот спокойный и ровный, не болезненный – только улетает прочь холодная мгла былых обид.
Но на смену не приходит ничего.
– Ты написал что-нибудь новое? – спрашивает меня Инна, сидя на кровати по-турецки. Фонарь с улицы слабо освещает ее тело. Краснеет точка сигаретного огонька.
– В смысле?
– Твои рассказы… Они все какие-то… Мне их страшно читать.
– Не читай. Бери пример с меня – я вообще читать перестал.
– А писать?
– Мелом по доске – пока еще нет. А там – посмотрим…
– Про Китай не собираешься написать? Тут ведь есть на что посмотреть, про что рассказать?
– Для этого нужно быть… ну, не знаю… Удивленным. Разозленным.
– Влюбленным.
– Да.
– Ну и?
– А я привык уже ко всему тут. Не знаю… Посмотрим.
Инна деланно вздыхает.
– Раньше ты любил поговорить о литературе… Но раз не хочешь, не буду настаивать. Наверное, есть здесь и моя вина – не думала, что ты серьезно…
– Да ладно. Лучше скажи, как тебе тут?
– Я, правда, город только из окна видела, но впечатляет, ничего не скажешь. Завтра сможешь мне показать, что и как тут у вас?
– Конечно. Я целый день свободен – занятий у меня нет.
– Как твои студенты?
– Как и везде. Только ленивее.
– Я считала, китайцы – народ трудолюбивый…
– Так все считают, пока с ними вплотную не столкнутся. Вы разве еще не успели?
– Только начинаем. Вот как раз устанавливаем связи. А на самом деле, они какие?
– Обычные люди. С какой радости им труд любить? От бедности, по нужде, или из-под палки, если – да, работают много. Ну и я так работал, в армии, первые полгода… Вообще, они не трудолюбивые. Они – трудостойкие. Вот это вернее. Где один сдохнет от условий, китаец может работать запросто. Зато, если уж появился шанс откосить от работы – будь уверена, первым откосит. Или на другого спихнет.
– Так и у нас все точно так же.
– О чем и говорю. Это все мифы. Вот покушать и поспать – это они, действительно, любят очень. Может, только чуть больше, чем все остальные люди.
– Покажешь мне свой дом? Хочу посмотреть, как живешь, где работаешь… Покажешь?
Я чуть не вздрагиваю, представив Инку у себя на кампусе. Да еще, не дай бог, столкнемся с Ли Мэй.
Врать, когда нужно, я умею уверенно:
– Показал бы, да тебя не пустят. Тут в каждом блоке жилом, в каждом кампусе – охрана. Только по пропускам. Да и смотреть у нас там особо нечего. Давай лучше в центр завтра. Погоду обещают…
Вновь пиликает телефон.
– Кто тебе пишет все время?
Инна затушила сигарету. Распрямила ноги, щекочет меня пальцами стоп.
– Реклама, наверное.
– И кто же там себя рекламирует? – ехидно качает головой Инна. Улыбается и добавляет: – Не обращай внимания, ты же знаешь, я – вредина.
Какое-то время молчим. Смотрим друг на друга.
– Хотела спросить, – говорит она, – мы ведь на неделю сюда. Антон и Сергей потом сразу вернутся. А я… Виза у меня на месяц. В принципе, на майские руководство мне подарок обещало, за хорошую работу. Небольшой отпуск. Курортную поездку.
