Александр Половец - Мистерии доктора Гора и другое…

Два с половиной месяца Чернова скрывали в католической церкви, изредка вывозя на прогулку в город или к океану. Прошли бессонница и страхи первых дней, ночные кошмары. В монашескую келью, где жил Михаил, вечерами доносились звуки органа. Под эти звуки Чернов начал изучать испанский язык — по огромному русско-испанскому словарю, который принесли ему святые отцы.

Времени свободного было много, и Михаил пристрастился вырезать из металла кресты. Кресты получались необычной формы, их причудливый, нестандартный орнамент нравился монахам…

Когда Чернова вывозили в город, иногда — на пляж, останавливались в самых безлюдных местах, стараясь не обращать на себя внимания.

И все эти два с половиной месяца, пока Михаил укрывался в монастыре, советские разыскивали его. Сравнительно легко им удалось выяснить, какая организация взяла под защиту Чернова. Но где он жил — они не знали. Однажды кто-то из советского консульства полчаса висел на телефоне, убеждая директора этой организации вернуть Чернова советским властям:

— Вы понимаете, Россия дала ему такое образование, такую работу! Да он, наверное, просто сумасшедший, что не хочет возвращаться домой!

— Ну, а раз он сумасшедший, то вам он тем более не нужен! — ответствовала ему директор.

Сам же Чернов вести с советскими какие-либо переговоры отказался сразу.

— Молодец! — внушала ему потом новая его знакомая, Валя Терещенко, прижившаяся в Перу после германского плена, Италии и последовавших за ними многомесячных скитаний по беженским лагерям.

— Встретился бы с ними — силой бы постарались взять: знаешь, навалятся несколько человек, скрутят — и в машину, на аэродром. И никто бы не заступился — потому что между СССР и Перу существуют какие-то негласные договоренности, они оружие сюда поставляют… А насчет тебя советский посол звонил в нашу церковь — очень убеждал, чтобы тебя уговорили встретиться с ним…

Да и из других источников Чернов знал, что ведут себя здесь советские вполне свободно, почти как дома — об этом ему и прихожане церкви, и монахи говорили, предупреждая, чтобы не выходил за пределы храма — остерегайся, мол, ищут тебя…

Наконец пришел день, когда три женщины из приютившей его организации (приведем ее название — ОКНУР) и представитель американского посольства, в сопровождении четверых перуанских полицейских, провожали его к трапу самолета, вылетавшего в Соединенные Штаты Америки. Такой эскорт был не напрасен — Чернов видел советских, недобрыми взглядами провожавших его, пока он шел в своем почетном окружении к самолету.

К американскому самолету, увозящему его в новую жизнь.

Одиссея Олега Емельянова

В квартире, которую Олег делит с двумя своими соседями, телефона нет. «Обходимся…» — коротко роняет он. И даже сейчас, при самой первой встрече и при первой нашей беседе, мне кажется, я хорошо понимаю его. Ему и впрямь не нужен телефон. И даже не в том дело, что звонить-то ему особо некуда. Как, впрочем, и неоткуда ждать звонков. Пока — неоткуда. Хотя Олег вовсе не производит впечатления нелюдима — ему, как и всем нам, нужны друзья. И через какое-то время они появятся. А пока… пока мне кажется, что ему лучше, даже, я бы сказал, — правильнее побыть наедине с самим собой. Ему нужно еще какое-то время, чтобы самому разобраться в том, что произошло с ним. И только после этого он сочтет, что готов к установлению прочных связей с реалиями новой жизни.

Говорит он не быстро. Чувствуется, что каждая высказанная им мысль — не экспромт, но результат долгих размышлений. Разве что формулировать эти мысли приходится вот сейчас, сразу — потому что вопросы, которыми я часто перебиваю его, могут казаться случайными, и они не всегда относятся непосредственно к эпизоду, о котором он рассказывает. Я то возвращаю его рассказ назад, к самому началу, то тороплю его ход. И Олег охотно идет навстречу моим новым и новым вопросам.

В истории его побега нет эпизодов с погонями, перестрелкой, прыжками со ступенек несущегося в кромешной тьме железнодорожного поезда. Но когда я перечитываю заметки, сделанные во время нашей беседы, меня не оставляет ощущение внутренней напряженности каждого сюжета, каждой недели и каждого дня, из которых сложился минувший год его жизни.

— Родился я в Вологде, в семье военного. Путешествовали вместе с отцом — куда его посылала служба, ехали и мы. Какое-то время довелось жить в Восточной Германии; мотало нас и по российским городам. А последние годы — собственно, большую часть моей жизни — провели мы в Солнечногорске. Там я кончил школу, учился в техникуме, институте. Ни того, ни другого не закончил… в общем, по разным причинам. Но все же пару лет проработал на инженерной должности в «почтовом ящике». Вот в этот период и начались мои разногласия с советской властью.

И мысли, бродившие во мне не первый год, — что вот, мол, хорошо бы пожить где-то в другой стране, ну, Швеции, например (меня почему-то всегда тянуло именно в Швецию), сменились чувством необходимости выезда из СССР — любой ценой, любым способом. Шел тогда 1982 год…

Из размышлений вслух

Очень, очень крепка была моя решимость уехать. (Ни разу в нашей беседе не употребил Олег слов «убежать», «побег», именно «отъездом» называет он свой путь на Запад. А саму дорогу — «путешествием».) Вряд ли это можно объяснить коротко. Ну, прежде всего я решительно не согласен с лживой и порочной советской системой. Конечно, я не могу сказать, что я родился с такими взглядами. Был в комсомоле, даже считался активным его членом. Но когда соприкоснулся с жизнью, с производством… Или вот армейская служба. Служил я в Скопино, в Рязанской области. Рассказывать об этом периоде жизни — отдельная история. Но гвардейская часть, в которой я служил, скорее напоминала сборище пиратов. «Защитники родины»!..

Сначала казалось, что сделать это не так уж сложно — вот у нас в Солнечногорске на военных курсах «Выстрел» иностранцев великое множество — правда, преимущественно из Восточной Европы и Африки. Жениться на студентке — и вопрос решен. Или на еврейке. Или просто пойти в эту контору… (Олег не сразу вспоминает название ОВИР) и подать прошение о выезде. Потом понял — вряд ли это реально, никто меня таким способом не выпустит. Никогда…

И Олег стал думать о побеге. И не просто думать, но обстоятельно готовиться. Сначала была мысль — уйти по суше. В Финляндию, он знал, бежать не следует: финны возвращают перебежчиков — это общеизвестно. Есть небольшой отрезок границы с Норвегией. И с Турцией тоже. Но поскольку протяженность их невелика, скорее всего, они очень хорошо контр олируются…

Как-то в поезде Олег случайно услышал рассказ женщины о том, как часты попытки уйти через тундру и что обычно все эти попытки завершаются поимкой беглецов. «Там все хорошо просматривается, — рассказывала женщина, — а сверху — вертолетная слежка. Иной и уйдет подальше, но что-то непременно помешает. То местные жители заметят и выдадут. А вот недавно у одного зубы разболелись — да так, что сам вышел из тундры. И чего бегут?..» — горестно покачивая головой, говорила попутчица.

Рассказывает Олег:

— Когда-то Бисмарк сказал: «Только глупцы учатся на своих ошибках, я предпочитаю учиться на чужих». Мудрая мысль… И я стал думать о возможности переплыть границу. К этой мысли меня подтолкнула одна передача «Голоса Америки». В ней рассказывалось о том, как советский турист спрыгнул ночью с палубы теплохода, совершавшего круиз без захода в иностранные порты.

Было это в районе Филиппин, довольно далеко от берега. Однако этот парень хоть поначалу и «промахнулся», проплыв мимо ближайшего острова, но все же добрался до другого. Но такой способ мне показался довольно рискованным. Да и на зарубежный круиз попасть не так-то просто…

Олег решил бежать морем от побережья. Сначала была мысль уйти северным путем — через Балтийское море в Швецию. Он знал, что страна эта никого не выдает, а ближайшая ее территория — остров Готланд — всего в 150 километрах от советского берега, если плыть прямым курсом.

С другой стороны, если пытаться уйти в море с ближайшей точки советского берега, риск быть задержанным многократно увеличивается — именно в этом районе охрана должна быть самой серьезной. Так весной 1984 года Олег оказался на берегу Балтийского моря.

Олег:

— В первый же день, бросив вещи в пустовавшем гараже, где мне удалось пристроиться на пару дней, я вышел к морю. И первое, что я увидел — сторожевой корабль на горизонте. Я пошел вдоль берега в одну сторону — и почти уперся в сторожевую вышку. Вернулся, пошел в другую — остановила милиция: оказалось, там живут какие-то высокопоставленные лица.