Мухаммед Аль-Али - Произвол
— А кто был вместе с советником? — спросил Ибрагим у старосты.
— Ахсан-бек, Мамун-бек, Сабри-бек, советники из Хамы и Алеппо, начальники станций с женами, несколько француженок.
— Наверняка туда приезжал еще кто-то из Алеппо или Бейрута.
— Ты так уверенно говоришь, будто сам там был, — удивленно произнес староста. — Действительно, туда приезжала еще одна женщина, Гладис ее зовут, приезжала вместе с матерью и уехала куда-то вместе с Рашад-беком.
— Вы резали и жарили баранов, подавали гостям на блюде, угождали мадам Марлен. Верно? — спросил Юсеф.
— Так приказали нам беки. А что бы ты сделал на нашем месте? Отказался?
— Бек и не прикажет мне ничего такого, — ответил Юсеф. — Он видеть меня не может.
— Да хватит вам, — сказал Ибрагим.
Но тут вмешался сапожник:
— Если все они были на вечеринке, кто же производил в Алеппо аресты?
— Советник сам ничего не делает. Он только приказы отдает, — сказал Юсеф. — И офицер, выполнив приказ, пришел доложить об этом советнику.
— Советник с офицером уехали рано, — заметил староста, — а остальные гости после полуночи.
— Видели бы вы, как издевались французы над людьми в Алеппо! — дрогнувшим голосом сказал торговец. — Женщин избивали, детей. Смотреть страшно было. Как там теперь жена моя и дети?
— Порабощение, угнетение, произвол, — с сердцем проговорил Юсеф, — вот что принесли нам французы! Они нас грабят и убивают. На колени хотят поставить. Силой оружия заставляют молчать.
Пришел управляющий, велел всем расходиться по домам.
— Почему ты не призываешь к вечерней молитве? — спросил он, приблизившись к шейху.
Шейх вскочил, помолился, а затем вместе со старостой пошел к Занубие. Последним ушел Юсеф. Тех двоих, что приехали из Алеппо, он пригласил к себе. Поужинав, они рассказали Юсефу, что слышали, будто в торговца-еврея стреляли из пистолета с глушителем. Никто не видел, куда скрылся убийца. Через несколько минут на место происшествия прибежали солдаты и стали хватать всех подряд. Ходят слухи, будто убийца — то ли торговец из квартала Асиля, то ли кто-то из жителей квартала Калляса. Не исключено даже, что это один из его должников. Говорят, незадолго до убийства еврей потребовал у него долг, а узнав, что тот сейчас заплатить не может, предложил отдать в счет долга одну из дочерей. Оскорбленный араб и убил его. Алеппо бурлит, как вулкан. Евреи грозятся отомстить за кровь убитого.
Правда, ушли они из города еще затемно и не знают последних событий.
Всю ночь Юсеф размышлял о случившемся. Почему в Хаме арестованных выпустили, а в Алеппо людей бросают в тюрьму? Что это? Простое совпадение или заранее обдуманный план?
Оставшись наедине с шейхом, Занубия спросила:
— Может быть, пойдешь завтра в поле с крестьянами? Боюсь, что Рашад-бек утром вернется и потребует, чтобы мы привели Софию. Одно у него на уме.
Но когда шейх рассказал ей о том, что произошло в Алеппо, Занубия немного успокоилась. Теперь бек задержится в городе, и София пока в безопасности. А что же будет после возвращения бека из города? Те же мысли одолевали и шейха.
— Придется уйти мне из деревни, — сказал он. — Нет больше сил моих терпеть такое.
Поговорив еще немного с Занубией, шейх пошел домой. К вечеру приехала машина бека, но сам хозяин остался в городе. Управляющий и староста бросились к шоферу с расспросами, однако тот напустил на себя таинственный вид и отвечал уклончиво, сказав лишь, что приехал по важному делу, интересующему бека. Вместе с управляющим, старостой и шейхом шофер пошел к Занубие пить чай, но посидел там недолго и, уже уходя, важно произнес:
— Бек велел с завтрашнего дня начинать молотьбу. Его приказ я должен передать по всем деревням.
— Выходит, с завтрашнего дня мы должны прекратить работы в поле? — спросила Занубия. — Но бедуины разворуют скошенную пшеницу, или мыши ее съедят.
— Что поделаешь, — ответил управляющий. — Таков приказ бека. — И он велел сторожу созвать крестьян.
Когда все собрались, управляющий сказал:
— Слушайте меня внимательно. Бек приказал с завтрашнего дня молотить чечевицу.
Эту новость крестьяне встретили всеобщим негодованием.
— Почему завтра? — раздались голоса.
— Так приказал бек. И нечего возражать. Идите сейчас по домам и приготовьтесь к молотьбе.
Никто не расходился, продолжая обсуждать новость.
Тут управляющий заметил, что чечевица легко воспламеняется, и староста, ухватившись за его слова, принялся убеждать крестьян в необходимости немедленной молотьбы, так как может сгореть весь урожай. Вот почему торопится бек.
— Но ведь при молотьбе на полях остается солома, — сказал Юсеф, — а разве она не горит?
— Вечно ты недоволен, — со злостью произнес управляющий. — Завтра же начнем молотьбу. И нечего спорить.
— Пожар тут ни при чем, видно, есть другая причина, — возразил Ибрагим. — Завтра все прояснится.
Всю ночь деревня гудела, люди не спали. И еще до рассвета отправились в город чинить инструмент.
Наступил час утренней молитвы, и Абу-Омар стал молиться.
— Как ты можешь молиться в арбе? — рассмеялся Ибрагим. — Ведь дорога извилистая, и арба все время меняет свое направление. А во время молитвы надо смотреть в сторону Каабы[21].
— В какую бы сторону ни смотрел человек, аллах всегда будет перед его лицом, — ответил Абу-Омар. — Главное, чтобы душа была чистой и молитва шла от самого сердца.
— Пусть молится, — сказал Юсеф. — Он всегда пытается доказать, что бек — это бек, а крестьянин — это крестьянин.
— Ты разве не помнишь, о чем читал нам шейх из Корана? — спросил Абу-Омар. — «Мы сотворили вас одних над другими, как ступеньки». Бек находится наверху, а мы, бедные крестьяне, внизу.
— Когда же рухнут эти ступеньки? — спросил Юсеф.
— Когда изменится облик самой земли, — ответил Ибрагим. — Да и сами люди. Тогда бек непременно спустится, а мы поднимемся и окажемся на одном уровне. В Коране сказано и другое: люди равны, как зубья расчески. А если слушать бека и не считать себя людьми, то жизнь наша никогда не изменится. И до конца дней своих мы должны будем терпеть гнет и произвол. Разве шейх говорит то, о чем думает? Просто деваться ему некуда, необходимо кормить семью.
— Все дело в деньгах, — спокойно заметил Юсеф. — У одних они есть, у других — нет. И неравенство отсюда.
За разговором крестьяне не заметили, как приблизились к городу. На улицах уже зажглись фонари. Издали они казались мерцающими звездами. К восходу солнца крестьяне въехали в город. На постоялом дворе распрягли лошадей, задали им корм. Сторож со всеми поздоровался, а Юсефа расцеловал и спросил:
— Что ты привез мне? Творог, масло, барана? Не с пустыми же руками ты приехал?
— Ну что ты! Я привез тебе творог, — ответил Юсеф, хотя он предназначался учителю Аделю.
Однако пришлось отдать его сторожу, и Юсеф подумал, что для учителя возьмет немного творога у Абу-Омара.
— А где фрики, которые ты обещал? — обратился сторож к Ибрагиму.
— В следующий раз привезу, — ответил Ибрагим. — Мы и не думали сегодня ехать, неожиданно все получилось.
Крестьяне сели у ворот. Подошел кузнец Мустафа со своим мальчиком-помощником и пригласил Ибрагима и Абу-Омара к себе.
Вскоре пришел и учитель Адель. Поговорили, напились чаю и пошли к мастеру чинить инструмент. Мальчики-подмастерья работали до седьмого пота, чтобы хоть немного заработать и помочь семье. Желтые, изможденные лица этих мальчишек, почти детей, блестели от пота, их вид вызывал жалость. Да и сам хозяин не разгибал спины. Однако оставался бедняком. Большая часть заработка шла беку и хаджи.
На базаре в этот день было полно людей. И у кузнеца, и у столяра, и у парикмахера — везде толпился народ. И конечно, у лавок. Глаза разбегались от множества товаров. Но покупали крестьяне в долг по поручительству хаджи.
Вдруг раздался взрыв, а за ним последовал оглушительный звук сирены. Появились полицейские-французы, и люди тотчас же попрятались в лавках. Улицы вмиг опустели. А кто не успел скрыться, был тут же схвачен и жестоко избит.
— Вы — собаки, и весь род ваш собачий! — орали полицейские. — Как смеете бросать бомбы на главной площади города!
Оказалось, что кто-то кинул бомбу в полицейский участок и был убит начальник полиции. Адель и Мустафа тоже сумели укрыться на постоялом дворе. Стояла тишина, нарушаемая лишь сиренами полицейских машин да бранью солдат. Сквозь щель в воротах Адель стал наблюдать за улицей. Полицейские хватали всех подряд. Люди, приехавшие после взрыва, недоумевали, требовали освобождения, потому что по приказу бека должны были побыстрее вернуться в деревню, но солдаты их жестоко избивали, заталкивали, как скотину, на грузовики и увозили. К вечеру все стихло, но никто не решался и носа высунуть на улицу. По всему городу были расставлены патрули.
